Второго Рима день последний (ЛП) - Валтари Мика - Страница 24

– Ты действительно много знаешь, мегадукс,– заметил я. – Но ты не знаешь меня.

– Я много знаю,– сказал он. – Больше, чем ты думаешь. Даже шатёр султана небезопасное место для разговоров. Даже там есть уши. Я знаю, что ты не в ссоре расстался с султаном. Знаю, что он дал тебе немалое состояние в драгоценных камнях. К сожалению, это также известно кесарю и его хранителю печати Францу. Поэтому, с тех пор как ты прибыл Константинополь, каждый твой шаг под надзором. Не хочу знать, сколько тебе пришлось заплатить, чтобы записаться добровольцем к Джустиниани. Все латиняне продажны. Но даже Джустиниани не спасёт тебя, сделай ты хоть небольшую ошибку.

Он развёл руками:

– Смешно, но лишь авторитет султана Мехмеда хранит тебя здесь, в Константинополе. Так низко пал Второй Рим! Никто не смеет поднять на тебя руку, потому что неизвестны твои намерения.

– Ты прав,– ответил я. – Это действительно смешно. Даже после того, как я убежал от султана и изменил ему, меня охраняет его могущество. Я ощущаю это каждое мгновение. Мы живём в сумасшедшее время.

Он улыбнулся тонкими губами:

– Я не сумасшедший, чтобы думать, будто ты можешь открыть мне свои намерения. Ведь я грек. Впрочем, это и не требуется. Разум подсказывает мне, что после падения города ты, в любом случае, займёшь более высокое положение в окружении султана, чем занимал раньше. И если не открыто, то тайно. Поэтому договор…, нет, скорее сотрудничество между нами в определённых границах могло бы быть полезным для нас обоих.

Он смотрел на меня и ждал.

– Всё это лишь твои предположения,– ответил я осторожно.

– Существуют только два варианта,– продолжал он. – Или осада окажется удачной, и султан возьмёт Константинополь штурмом, или неудачной, и тогда мы навечно станем латинскими ленниками.

Он встал, выпрямился и повысил голос:

– Однажды мы уже пережили господство латинян. Оно продлилось не более шестидесяти лет, но после него Константинополь не может оправиться уже триста лет. Латиняне враги более беспощадные, чем турки. Они исказили истинную веру, наши древние обычаи. Поэтому, сама Панагия на этот раз на стороне турок, хотя и плачет кровавыми слезами из-за нашей слабости.

– Ты не с толпой разговариваешь, мегадукс,– напомнил я ему.

Он ответил на это с напором:

– Не пойми меня превратно. Только не пойми меня превратно. Я грек. Я буду сражаться за мой город, пока есть хоть капля надежды на его независимость. Но я никогда не допущу, чтобы Константинополь подпал под власть латинян. Потому что тогда начнётся война на уничтожение, которая будет длиться десятки лет. Мы превратимся во внешнюю стену Европы и исчерпаем свои последние силы. Мы устали от Европы и по горло сыты латинянами. В сравнении с латинскими варварами, даже турки народ культурный благодаря наследству арабов и персов. Могущество султана приведёт к новому расцвету Константинополя. На рубеже между Востоком и Западом Константинополь ещё раз будет править миром. Султан не принуждает нас отказаться от веры, а желает, чтобы мы жили в дружбе и согласии с турками. Почему бы нам не вдохнуть нашу древнюю греческую культуру в их звериную сущность и вместе не завоевать весь мир? Пусть родится Третий Рим! Рим султанов, где греки и турки станут братьями и будут взаимно уважать веру друг-друга.

– Твои мечты возвышенны,– сказал я. – Мне не хочется холодной водой остужать жар твоего сердца, но мечты остаются мечтами. Будем же придерживаться реальности. Ты не знаешь Мехмеда, но хочешь, чтобы твой город был взят и подпал под его власть.

– Я этого не хочу,– возразил он. – Но знаю, что Константинополь падёт. Поэтому я и стратег.

Живой пёс лучше мёртвого льва,– продолжал он. – Кесарь Константин сам выбрал свою судьбу, ведь иначе поступать он не может. Когда он увидит, что всё потеряно, то, конечно, будет искать смерть на стенах. Но разве может мёртвый патриот принести пользу своему народу? Если мне суждено погибнуть, то погибну я на стенах Константинополя. Но я предпочитаю остаться живым, чтобы действовать на пользу своего народа. Время Палеологов прошло. Султан станет единственным кесарем. Но чтобы править греками и вести греческие дела, ему понадобятся греки. После взятия города это неизбежно. Тогда он будет вынужден назначить на самые высокие посты людей, знакомых с работой в правительстве. Поэтому Константинополю понадобятся патриоты, которые любят свой народ, любят наследие древней Греции больше, чем собственное благополучие. И если я смогу служить своему народу как пёс, я выберу эту службу, хотя проще было бы умереть смертью льва. Мне придётся лишь убедить султана в искренности моих намерений. Когда на стенах закричат: «Город пал!», тогда наступит моё время. Я возьму в свои руки судьбу моего народа и поведу его по верному пути.

Он умолк и с надеждой посмотрел на меня.

– Твоя речь была длинна, красива, убедительна и она делает тебе честь,– ответил я. – Правда, наследниками Древней Греции являются также Леонидас и Термопиль, но я понимаю, что ты имеешь ввиду. Ты хочешь убедить султана в искренности твоих намерений. Но разве ещё не достаточно ясно ты уже дал ему это понять?

Ты стал во главе противников Унии,– продолжал я. – Ты разжигал ненависть к латинянам, взбудораживая город, тем самым, ослабляя его оборону. Ты вышел в море, чтобы бессмысленным пиратским набегом совершить провокацию, которая была необходима султану. Прекрасно! Почему же ты прямо не напишешь султану и не предложишь свои услуги?

Он ответил:

– Тебе прекрасно известно, что человек на моём посту не может так поступить. Я грек. Я должен сражаться за свой город, даже если понимаю, что сопротивление бесполезно. Но я оставляю за собой право действовать по обстоятельствам для блага моего народа. Почему мой народ должен погибнуть или попасть в рабство, если я могу это предотвратить?

– Ты не знаешь Мехмеда,– повторил я.

Моя несговорчивость, кажется, начала его беспокоить.

– Я не предатель,– сказал он. – Я политик. Вы с султаном должны это понять. Перед моим народом, моей совестью и божьим судом я отвечаю за свои поступки и говорю, не боясь клеветников. Мой ум политика подсказывает мне, что такой человек как я понадобится, когда наступит время действовать. Мои мотивы чисты и бескорыстны. Пусть лучше мой народ выживет каким угодно способом, только не погибнет. Дух Греции, её культура и вера – не только стены Константинополя, кесарьский дворец, форум, сенат и архонты. Всё это лишь внешние атрибуты, которые могут меняться, если остаётся дух.

Я сказал ему:

– Политический и просто богом данный разум – две различные вещи.

Он поправил меня:

– Если бог дал человеку талант политического мышления, значит такова его воля, чтобы человек этим талантом пользовался.

– Ты говорил достаточно откровенно, мегадукс Лукаш Нотарас,– сказал я с внутренней горечью. – Когда Константинополь падёт, такие люди как ты будут править миром. Могу тебя заверить, что султан Мехмед знает твою позицию и оценивает твои поступки так, как они того заслуживают. Не сомневайся, в нужный момент он найдёт способ сообщить тебе свою волю, и известит тебя, каким образом ты сможешь послужить ему во время осады.

Он склонил голову, как бы признавая меня посланником султана и мои слова его посланием. До такой степени человек может принимать желаемое за действительное.

Напряжение отпустило его, и когда я захотел уйти, он дружеским жестом обеих рук остановил меня.

– Задержись ещё,– попросил он. – Мы говорили слишком официально. Мне бы хотелось подружиться с тобой. Ведь ты служишь господину, чью волю, решимость и дальновидность я глубоко уважаю, несмотря на его молодой возраст.

Он поспешно подошёл к столу, налил вино в два кубка и протянул один из них мне. Я не взял его.

– Мне уже приходилось пить твоё вино в твоём доме с твоей прекрасной дочерью. Позволь мне на этот раз сохранить трезвую голову. Я не привык к вину.

Он неверно истолковал мои слова и улыбнулся: