Можно любить и лысых - Дар Фредерик - Страница 7

Но не это заостряет мое внимание. Убийство! Женщину убили статуэткой. Арестован молодой бизнесмен Ролан Оллафон, находившийся на месте преступления. Убийца был пьян, раздет, с руками по локоть в крови.

Бедный Ролан.

Что делать? Меня гложет совесть. Я должен помешать тому, чтобы обвинили человека, непричастного к убийству — его непричастность мне известна хорошо. Но начать его выручать — это самому запутаться в деле, в то время, когда я уже должен начать охрану жизни Кристиана Бордо. Отложить свое вмешательство на послезавтра? А если со мной что-либо случится? Ролан не сумеет оправдаться сам и перейдет в камеру смертников.

— Что с тобой? — спрашивает Берюрье, добавляя крепкий эпитет по поводу моего внешнего вида. Меткость его диагнозов, хоть и несколько грубоватых, всегда поражает своей точностью. — Хочешь поклевать лягушатинки? Пойманы вчера в Домб — проехали столько километров незамороженными.

Я мотаю головой. Его голое едва пробивается сквозь толщу моей совести.

Я чувствую, как злобные тучи сгущаются вокруг меня, и если, в конце концов, разразятся, то поглотят меня со всеми моими планами и надеждами.

— Почему у тебя такой вид? — сочувственно пристает толстяк. — У тебя неприятности?

Он — человек невежественный, но умный, и советы его бывают иногда весьма ценными, поэтому я уже собираюсь все рассказать, но в это время вбегает перепуганная Клодетта.

— Там двое из полиции, — объявляет она. — Хотят срочно вас видеть.

Ну вот! Туча разразилась, — горестно думаю я. Один из полицейских — Бомашэ — шелудивый пес, состарившийся на работе. Он никогда не прощает прелюбодеяний. С тех пор, как поступил в полицию, все время толкует об отставке. Правда, теперь, когда долгожданная отставка приближается, он начинает бояться ее.

Его спутник — молодой блондинчик с усиками, как у моржа. Вид у него — серьезный и важный, обычный для новичка, попавшего в полицию.

Я набрасываюсь на своего бывшего коллегу Бомашэ с таким энтузиазмом, что надо быть слепым и глухим или безнадежным кретином, чтобы поверить в мою искренность.

— Каким добрым ветром, старик?

— Не думаю, чтобы ветер был добрым.

Он скверно подмигивает, и это мне очень не нравится. Я приглашаю их в свой кабинет.

— Ты неплохо устроился, — скрипит Бомашэ. — Наверное, это стоит кучу денег?

Меня словно что-то подстегивает.

— Целое состояние, — подтверждаю я.

— У тебя были деньга?

— Я их нашел.

— Вероятно, у тебя — неплохие связи?

— Как видишь.

Наступает молчание, во время которого несколько остывает его ненависть, и успокаиваются мои нервы.

Они садятся. Я отодвигаю картину, за которой находится бар, где поблескивают хрустальные рюмки и дорогие бутылки.

— Я помню, Жорж, что ты не любишь виски.

— У меня язва желудка.

— Тогда, легкое порто?

Он любит казаться эрудированным человеком, поэтому жеманно отвечает:

— С наперсток.

Я наливаю ему и обращаюсь к замороженному агенту.

— А тебе, сынок?

Но “сынок” отворачивается и сухо произносит:

— Ничего.

Туча сгущается все больше и больше.

— Так что же привело вас сюда, Жорж?

— Анонимный сигнал.

— Да ну? Насчет меня?

— Да.

— А в чем меня обвиняют? В нарушении гражданских прав? В изнасиловании?

— В убийстве!

Я даже не улыбаюсь. Я держусь великолепно — сижу с каменным лицом, внутри — сжатый комок.

— Вы приехали сюда на такси? — спрашиваю я.

Бомашэ удивленно раскрывает глаза.

— Да, а в чем дело?

— И сколько стоит проезд?

— Э-э-э…

— Ну так сколько?

— Четырнадцать франков. А в чем дело?

— И еще четырнадцать — на обратный путь, значит, двадцать восемь. Ты истратил двадцать восемь франков за счет Дворца, чтобы сказать мне, что какой-то шутник обвинил меня в убийстве! Меня, бывшего комиссара, карьера которого…

Он поднимает свой стакан с порто.

— За твое здоровье, Сан-Антонио!

Он говорит это без улыбки. Скверно, очень скверно. Мерзавец! Власть!

Поразительная вещь! С тех пор, как я официально больше не принадлежу к органам, я просто не переношу их всех. Для них я скатился в ряды подонков, швали — они думают, что я боюсь их машины.

— Дело касается убийства одной потаскушки нынешней ночью. Некто Инес Падон, дочь банкира. Ты знаком с ней?

В обстоятельствах, когда надо решать мгновенно, не задумываясь, я руководствуюсь только инстинктом.

— Да, я пользовался ее благосклонностью.

— Поздравляю. Она была недурна. Я видел ее уже изуродованной, однако, этого не скроешь. Звонивший по телефону сообщил, что вопреки всем уликам, убил ее не тот пьяный тип, что сшивался там, а ты.

Мое лицо остается непроницаемым. Бомашэ ждет, но так как я молчу, он спрашивает:

— Что ты скажешь?

— А что я могу сказать? Мне жаль бедняжку. Но не могу же я согласиться с тем, что убил девушку, с которой неплохо проводил время.

— Анонимный доносчик предложил поискать отпечатки твоих пальцев в квартире жертвы. Разумеется, мы их обнаружили.

— А как могло быть иначе, если я бывал там неоднократно? Его отпечатки нашли?

— Извиняюсь, чьи?

— Твоего анонима. Ты не подумал, кто это такой, и как он смог узнать истинного убийцу? Ведь не был же это всевидящий архангел Михаил? Чтобы знать об этом, надо быть либо убийцей, либо Господом Богом.

— Либо свидетелем, — дополняет Бомашэ.

— То есть?

— Парень заявил, что он находился в комнате и занимался с красоткой. Вдруг вошел ты, в тот самый момент, когда наступило самое интересное. Ты обезумел от ревности, схватил статуэтку и бросил в них. Она попала в голову Инес.

— Неплохо придумано. А что же сделал этот тип? Звонил-то кто?

— Он воспользовался твоей растерянностью и убежал.

— Свалился с Инес? Ты же сказал, что, когда я вошел, он был с ней.

— Да, видимо, все было именно так.

— Воспользовавшись моей растерянностью? Для человека моей репутации это звучит оскорблением. Не долго ли я раздумывал, а? И кто — он, этот шустряк?

— Он не назвал себя.

— А ты не задавал себе вопроса, на сколько это соответствует действительности? Ты видел положение ее тела и платья? Соответствует ли это версии анонима?

— Я рассчитываю, что ты ответишь на эти вопросы.

Делаю вид, что думаю.

— Ты когда уходишь в отставку, Жорж?

— Через два месяца.

— На твоем месте я бы ускорил ее. По-моему, у тебя начинается разжижение мозгов. Не хочу тебя обидеть, но в отставку надо уходить победителем, а не побежденным. Ты наводишь на меня мысли о бывших чемпионах по боксу, которые теряют имя, позволяя бить себя.

Он бледнеет, потом желтеет, синеет и, наконец, зеленеет.

— Ты меня оскорбляешь! — кричит он.

— Неправда, Жорж, я даю дружеский совет.

На столе загорается маленький будильник. На нем появляется надпись:

“Постарайся выставить этого дурака. Все остальное сделаю я”.

Славный Старик. Все-таки его хитроумный “стаж” на что-то годен.

Я встаю с видом проголодавшегося тигра.

— Послушай, Жорж. Я не отдал бы лучшие годы своей жизни работе в полиции для того, чтобы потом меня обвиняли в убийстве. А если бы это произошло, то я вряд ли поступил бы так глупо, как обрисовал этот аноним. Во всяком случае, я не заслуживаю того, чтобы меня обвинял мой бывший коллега. Итак, либо арестовывай меня, либо выметайся отсюда.

Бомашэ встает.

— Я отправляюсь на Кэ за официальным постановлением на твой арест.

— Сомневаюсь, что кто-то даст тебе его при таких сомнительных обстоятельствах.

Оба копа устремляются к двери и сталкиваются в ней.

Едва они уходят, как звонит внутренний телефон, и сладкий голос Старика спрашивает меня:

— А в сущности, в чем дело, Сан-Антонио?

— Только в том, чтобы помешать мне защищать с 00 часов сегодняшней ночи шкуру Кристиана Бордо, месье. Кто-то решил, во что бы то ни стало, не допускать меня до артиста.