Два пистолета и хромой осел - Драганов Неделчо - Страница 24

И тут он услышал голос Петко:

— Любо!

Он поднял голову: с дерева, широко раскрыв глаза, на него смотрел его младший братишка.

— Смотри-ка! — обрадовался Любо. — Да ты никак сам взобрался на дерево, Петушок?

— Сам! Я уже вылос, — важно проговорил малыш, спустился с дерева и прыгнул прямо в объятия Любо.

— Ох, ты мой малыш…

Любо держал брата на руках, по его щекам текли слезы, и он только повторял:

— Милый Петушок, как ты вырос.

Потом поставил его на землю рядом с собой и искренне удивился:

— Да ты в самом деле вырос, уже мне по грудь!

Петко приподнялся на цыпочки, чтобы казаться еще больше.

— Батко, а мамы нет, — наконец вспомнил он. — Она в участок ушла, понесла папе поесть. Полицаи плишли и заблали его. Много фалаонов! Знаешь, как стлашно было! Один делжал два пистолета, а длугой полез на челдак. Искали какого-то человека. Лазили и под лавки. И твои тетладки выблосили из сумки.

— А ты плакал? — спросил Любо сквозь стиснутые зубы.

— Не… немножко… папаня велел не плакать, и я пелестал. А зато как его укусил!

— Укусил? Кого?

— А полицейского. Он потащил папку на улицу, а я как наблосился и — хап! — за луку. Смотли, какие у меня остлые зубы, как блитва. — И Петко открыл рот.

— Браво, Петко, ты прямо герой! — засмеялся Любо.

Петко выпятил грудь, страшно гордый похвалой брата.

— Ладно, пойдем посмотришь, что я привез.

Конечно, Петко больше всего обрадовался велосипеду.

— Эх, до чего ж холосый велосипед! Это мне?

Старший брат на мгновенье замялся.

— Да… тебе привез… в подарок. Но ты еще маленький, будешь ездить на нем через год.

— Ну нет, я уже большой, — он взобрался на велосипед, ноги его едва касались педалей.

— Ну, что я говорил, а через год как раз по тебе будет. А сейчас я покатаюсь на нем… — Петко насупился, готовый расплакаться, и Любо поспешил добавить: — Велосипед твой, никто его не тронет. Только я на нем поезжу годок, а после и близко не подойду. Ну, как?

— Ладно, только ты белеги его!

— Клянусь, поберегу!

— А что у тебя в чемодане?

— Идем в дом, там посмотришь.

В доме на него пахнуло родным запахом. Он заметил, что в каждом доме живет свой особый запах. У Минчо всегда пахло приправами, у Велосипеда — яблоками, но самый лучший, самый родной запах из всех, что он знает, — запах их дома, их комнат, сундуков, одежды. Как он истосковался по родному дому! Вот кухня с длинным лежаком вдоль стены, на котором они спали вдвоем с Петушком: их ноги соприкасались, и Петушок всегда щекотал пальчиками его ступени…

Но братишка не позволил ему долго разнеживаться, он хотел побыстрее увидеть, что привез Любо. Его черные глазки просто горели от нетерпения.

Он стал искать в карманах ключ от чемодана, и в этот момент хлопнули двери. Вошла мать. Она застыла на пороге, онемев от изумления. Милая мамочка! Она выглядела похудевшей, в ее роскошных густых каштановых волосах появились серебряные нити, которых не было раньше. Сердце мальчика сжалось от боли, как будто кто-то стиснул его рукой. Не по его ли вине появились эти белые пряди? Как же она, наверное, тревожилась после его бегства… Очень виноват перед тобой, мамочка, твой непутевый сын, прости его!

Он бросился в объятия матери. Она зарыдала, залила слезами его лицо. Любо держался из последних сил, чтобы не расплакаться, потому что сейчас, когда его отец в тюрьме, он остался единственным мужчиной в доме, а настоящие мужчины никогда не плачут…

— Вернулся, сынок мой, вернулся… — шептала мама и прижимала его к себе.

Ласковые материнские объятия! Ему снова захотелось стать маленьким, чтобы по вечерам вот так прижиматься к матери. Но мальчик знал, что он уже вырос и должен держаться мужественно.

— Мама, со мной всё в порядке, я больше никогда тебя не оставлю, не убегу из дому…

— Сынок, отца…

— Знаю, не плачь, его скоро освободят. Его товарищи собираются завтра на площади. Вот увидишь, отца выпустят, — Любо легонько высвободился из ее объятий. — Мама, я привез полный чемодан подарков.

Мать остановила его.

— Подожди, дай я еще на тебя полюбуюсь. Как ты вырос! И какой хороший костюм! А почернел-то как!

— Как челный алап, — крикнул Петко. Он сидел на лежаке, держась руками за чемодан.

Малыш рассмешил их. Мать отпустила Любо и утерла слезы. Наконец он открыл чемодан. Чего только там не было! Ботинки для Петко и грузовичок, который был как настоящий: заведешь моторчик, и он ездит вокруг кухни; матери материя на платье, а отцу — на костюм, рубашки и еще пара ботинок для Любо, и чудесные удочки, и спасательный пояс, и блестящие шарики…

— Кто же купил всё это?

— Мне это подарили, мама.

Любо вынул из чемодана смятую газету.

— Вот, это я на снимке.

— А длугой мальчик, он кто, а, батко?

— Египтянин, его зовут Анис.

— Он алап?

— Батко всё потом тебе расскажет, а сейчас он устал и есть хочет. Мы же ждали тебя завтра, я еще ничего не приготовила. Может, тебе яичницу поджарить, хочешь?

— Пожалуйста, не утруждай себя, мама, я поем, что найдется.

Услышав такие изысканные выражения, мать засмеялась, и лицо ее снова стало красивым и молодым, как раньше.

А он в это время думал, что на свете нет ничего вкуснее яичницы.

Мать разожгла примус и разбила в сковороду целых четыре яйца! Любо с жадностью набросился на еду и еще раз подумал, что никто на свете не умеет вкуснее мамы приготовить глазунью. Он поднял голову и перехватил взгляд братишки. Тот вроде бы играл с грузовичком, но его глаза были в тарелке. Любо стало стыдно. Когда это было, чтобы в их доме жарили по четыре яйца для одного человека? Мать вышла из кухни, и он заставил братишку съесть часть яичницы, наказав молчать. Вернулась мать и поставила на стол миску с персиками. Она заметила желтый ободок вокруг Петкового рта, но ничего не сказала, а только отвернулась, чтобы дети не заметили слез, которые снова навернулись ей на глаза.

МАЛЬЧИШКИ СТАНУТ МУЖЧИНАМИ

Его разбудил знакомый сигнал. В кухне было темно. Неужели он проспал целый день? Глянул в окно — Минчо стоял на улице в окружении десятка ребят. Одной рукой он держал велосипед — в свете уличного фонаря его руль блестел, как серебряный. Минчо выпятил грудь и походил на победителя больших велосипедных гонок. Через минуту и Любо вышел на улицу со своим велосипедом.

— Такой же, как у Минчо! — закричали дети.

В сторонке торчал Прою, готовый сбежать в любой миг. Любо сделал вид, что не замечает его. Не до того сейчас было. Он и велосипед-то вытащил только для того, чтоб показать его ребятам. Но ему было совсем не весело. Любо думал об отце. Если его не выпустят, маме будет очень тяжело. Он вернулся во двор, чтобы оставить велосипед, и остановился в тени дома послушать Минчо. Тот рассказывал про их путешествие и врал немилосердно.

— … доплыли мы до середины реки, и вдруг из воды выскочил огромный страшный крокодил. Длинный — десять метров, а пасть — спокойно проглотит целую лодку с пассажирами. Но мы заранее запаслись острыми колышками и крепким канатом. Только крокодил разинул пасть, чтобы сожрать нас, как я — хоп! — и колышек у него в пасти…

Еще опаснее охота на львов. Лев — это тебе не белая лошадь, которую и слепой увидит. Он сливается с травой, и, если у тебя не орлиный глаз, как у меня, его и с двух шагов не заметишь. В Африке меня так и называли: «Минчо — Орлиный глаз»…

Пусть себе рассказывает, если ему верят. Любо не хотелось болтать сегодня. Кто-то сжал ему руку и прошептал в темноте:

— С Прою я поссорилась, не буду больше играть с ним.

Это была Верушка. Любо обернулся, но она убежала. Минчо продолжал рассказывать. Дети молчали — комар пролетит, и то слышно будет. Минчо говорил о мешке с драгоценностями. Рассказывал так, как было, ну, чуть-чуть преувеличивал. Дети чувствовали, что сейчас он говорит правду, и слушали, затаив дыхание. Когда Минчо закончил историю с мешком, Любо крикнул: