Сказки о цветах - Саксе Анна - Страница 15

Все цветы росли вверх, протягивая руки к солнцу за дарами, которыми оно так щедро наделяло все живое.

Только Вьюнок ползал в тени, не в силах подняться с земли, потому что у него не было крепкого хребта.

— Почему ты не карабкаешься вверх, как другие цветы? — спросила у Вьюнка мягкотелая Улитка.

— Что мне, почтенная, делать, когда у меня нет хороших друзей? — простонал Вьюнок.

— Друзей можно обрести, надо только уметь, — подмигнула Улитка.

— Друзей за деньги не купишь, а у меня и денег нет, — беспомощно развел руками Вьюнок.

— Есть нечто более могучее, чем деньги. Это лесть. Скажи Колу в изгороди, что он самое красивое дерево в саду, и он позволит тебе виться вокруг себя и карабкаться вверх, — поучала Улитка.

Вьюнок, правда, сомневался, чтобы видавший виды седой Кол оказался таким простаком и поверил столь грубой лжи.

А не лучше ли подмазаться к какому-нибудь существу женского пола? Хоть к той же Черемухе, воробьи прочирикали ей уши о ее красоте, и она охотно позволяет этим бездельникам вить гнезда в своих ветвях. Не выйдет — он ничего не потеряет, а выйдет — обретет все.

Вьюнок подполз к Черемухе и слащавым голосом прошептал:

— Черемуха, Черемуха, как ты хороша!

Жеманная Черемуха притворилась, что не слышит. Вьюнок начал виться вверх, настойчиво повторяя:

— Черемуха, Черемуха, как ты хороша!

Черемуха накинула на плечи белую шаль — упорная лесть Вьюнка ей, видимо, пришлась по душе.

— Теперь ты еще прекраснее! — восхищался Вьюнок.

— Скажи мне это на ухо! — игриво засмеялась Черемуха.

И Вьюнок вился все выше и выше. И вот уже шептал Черемухе на ухо:

— Ты… ты прелестнейшая из черемух!

Больше он ничего не умел сказать. Но Черемухе достаточно было и этих нескольких слов, чтобы поверить в искренность Вьюнка.

Когда ветер сорвал с плеч Черемухи белую шаль, Вьюнок забыл даже эти немногие слова. Бедная Черемуха! Она с нетерпением ждала, что Вьюнок посватается к ней, но, когда настала осень, от тоски засохла, и садовник распилил ее на дрова.

Весной Вьюнок огляделся, кому бы польстить теперь. «Может быть, Розе? Нет, та чересчур воображает, — рассуждал Вьюнок. — Вообще-то она хороша, но какой у нее острый язык: скажешь ей словечко, а она точно иголкой в ответ кольнет».

Вьюнок набрался смелости и приблизился к Колу в изгороди.

— Кол, послушай, Кол, — заговорил с ним Вьюнок. — Я все думал и никак не мог придумать…

— А? Ты это мне говоришь? — спросил глуховатый Кол.

Вьюнок продолжал терпеливо:

— Тебе, кому же еще. Я хотел тебе сказать…

— А?

— Поднимусь поближе к твоему уху. — Вьюнок проворно завился вверх. — Теперь ты слышишь? — спросил он.

— Теперь слышу.

— Я все думал и не мог придумать, почему никто не видит твоей красоты и силы? Разве изгородь устояла бы, не будь тебя? Ты ведь вся ее опора. По-моему, ты не только силен, но и красив. Самое красивое дерево во всем саду.

— Поднимись повыше, — попросил польщенный Кол, а Вьюнку только этого и надо было. За одну ночь он взобрался Колу прямо на голову и накричал ему в ухо столько похвал, что растроганный старикашка даже всплакнул, а воробьи от смеха за животики хватались.

— Ты единственный меня понимаешь, — лепетал Кол. — Ты — мой лучший друг. Все остальные слепы. Даже поэты — они не посвятили мне ни одного прочувствованного стихотворения. Черемуху, Клен, Дуб — их поэты воспевают и славят, а скажи, чем эти деревья лучше меня?

— Да что ты! — воскликнул Вьюнок. — Мне на них даже смотреть противно.

И случилось, что ребенок, увидев Кол, обвитый Вьюнком, воскликнул:

— Смотри, какие красивые цветы!

— Ты слышал? Устами младенца глаголет истина, — торжественно подтвердил Вьюнок.

— Останься со мной на всю жизнь, — прокряхтел Кол. — Будешь говорить всему саду о моих достоинствах, а я буду подпирать тебя, чтобы ты не оставался в тени.

Но жить вместе им пришлось недолго. Пришла зима и нахлобучила Колу на голову большую снежную шапку, и прогнивший Кол под ее тяжестью свалился.

Вьюнок не скорбел по погибшему другу, а стал присматриваться, к кому бы теперь примазаться. И к весне Вьюнок — хотите верьте, хотите не верьте— уже кружился и вился вокруг самого могучего Дуба.

СУХОЦВЕТ

Все цветы и деревья, былинки и кусты готовились к карнавалу — к празднику возвращения Солнца, который каждый год длился по нескольку месяцев. И сколько было разговоров, тайных перешептываний о костюмах, духах, о выборах королевы карнавала! Гвоздика шила себе пышную цыганскую юбку, Черемуха собиралась укрыться белой подвенечной фатой, Каштан решил быть ветвистым подсвечником, а застенчивый Поповник складывал свои лепестки четным и нечетным числом — ведь он будет изображать гадалку, к которой иногда обращаются люди. Сколько было вложено выдумки, потрачено красок, чтобы кругом было радостно и весело. Даже липучий подзаборный Репей и тот приметал к своему зеленому сюртуку серые пуговицы.

Чтобы веселье не затихало ни днем, ни ночью, устроители карнавала наняли несколько птичьих оркестров. Грачи, кукушки и иволги свистели, куковали и пели днем, соловьи и козодои щелкали и заливались по ночам. Пчелы и шмели, божьи коровки и бабочки развлекали праздничных гостей танцами и жужжанием.

Только один обитатель сада — Сухоцвет — не готовился в празднику, не наряжался, не внес своей доли на оплату оркестра. Злой и мрачный, он ворчал, что яркие краски режут ему глаза, что птицы своим пением не дают ему по ночам спать.

— Мне думается, — заговорил он шуршащим, как солома, голосом, — мне думается, что такой языческий карнавал — напрасный перевод средств, да и только. Я подсчитал, если средства, потраченные на украшения, использовать на питательные единицы…

— … то мы могли бы доставить тебе целый воз органических удобрений, — поддела его Дикая роза.

— Над такими серьезными вещами нечего смеяться, — упрекнул ее Сухоцвет. — Мне думается, было бы куда разумнее, если бы вы скинули это пестрое тряпье, прогнали птиц в лес и прослушали мою лекцию.

— Вот как? А что ты рассказал бы нам? — засмеялась Гвоздика.

— Как своевременно подготовиться к зиме.

— Нечего говорить о зиме, когда только лето начинается! — сердито крикнула Далия. — Сестры и братья, давайте продолжим наш праздник! Птицы, играйте громче, так, чтобы у этого ворчуна уши заложило.

Сухоцвет, вынужденный замолчать, предался размышлениям о том, как выгоднее и правильнее устроить свою жизнь. Как будто о женитьбе подумать пора. Но кого избрать себе в спутницы жизни? Не легкомысленную же Гвоздику или дерзкую Дикую розу. Не может быть и речи о Резеде и Матиоле, эти все питательные единицы на духи переведут.

Размышляя, на ком бы остановить свой выбор, Сухоцвет обратил свой взгляд на Яблоню, которая стояла посреди сада серьезная и задумчивая.

«Гм, — соображал он. — Мне думается, она будет настоящей женой. Она не мечтает лишь об одних красивых платьях и шелках, а кое-что откладывает и на черный день. В урожайные годы по целому возу яблок на рынок везет».

Итак, в один прекрасный день Сухоцвет посватался к Яблоне. Цветы застыли, ожидая, что сейчас у Яблони от смеха полопаются почки, — все были уверены, что Яблоня откажет Сухоцвету. Но как они поразились, когда Яблоня, немного поколебавшись, дала свое согласие. Правда, все, конечно, сразу догадались, что Яблоня не отказала Сухоцвету лишь потому, что хотела досадить своему жениху Абрикосу, который в последнее время стал волочиться за Сливой.

Утром в день свадьбы Яблоня надела подвенечный наряд, накинула розовую фату, сразив Абрикоса своей красотой. Брошенный жених заплакал крупными слезами, сокрушаясь, что так легкомысленно уступил свое счастье другому. И кому? Презренному Сухоцвету.

Перед свадебной церемонией Сухоцвет подошел к Яблоне. Она ожидала, что он будет восхищаться и говорить: «Как ты прекрасна, моя любимая!» А Сухоцвет только достал из кармана бумагу и авторучку и, не сказав даже «доброе утро», спросил невесту: