Завоевание Англии - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж - Страница 40

Гарольд задумчиво слушал ее. Впрочем, его рассудок привык считать это бреднями, и Гарольд ответил с привычной улыбкой:

— Рука того, кто хочет завладеть царским венцом, должна держать оружие, а человек, охраняющий живых, не должен знаться с мертвыми.

Глава V

С того времени с Гарольдом стали происходить довольно большие перемены.

Раньше он действовал совершенно без расчета: природа и обстоятельства, а не хитросплетения и интриги возвели его на эту высоту. Теперь он стал сознательно закладывать основание своей будущности и расширять пределы своей деятельности, чтобы удовлетворить честолюбие.

Политика смешалась с чувством справедливости, доставлявшим ему всеобщее уважение, и с великодушием, снискавшим ему народную любовь. Прежде он, несмотря на свой мирный характер, не заботился о том, какие чувства он мог вызвать, и слепо подчинялся голосу своей совести; теперь же он начал заботиться о прекращении старых распрей и соперничества. Гарольд вступил в постоянные, дружеские отношения со своим дядей Свеном, королем датским, и искусно использовал то влияние над англо-датчанами, которое давало ему происхождение матери.

Он стал также благоразумно стараться загладить то недоброжелательное отношение, которое христианские священники и монахи питали к дому Годвина; скрывая свое презрение к ним, он богато одарил церкви, и в особенности — Вельтемский храм, впавший в нищету. Но если в этом случае он действовал не совсем согласно со своими мыслями, то и тут политика не смогла толкнуть его на то, что он считал противоречащим совести и справедливости.

Храмы, пользовавшиеся его расположением, принадлежали к числу тех, которые наиболее славились чистотой и нравственностью священников, и милосердием к бедным.

Он не хотел, как герцог Норманнский, учредить коллегию наук и искусств: это было еще невозможно в грубой Англии. Ему просто хотелось, чтобы монахи сочувствовали необразованному народу, помогали ему словом и делом.

Образцами для подражания в Вельтемском храме он избрал двух братьев низкого происхождения, Осгода и Альреда.

Первый из них был замечателен тем мужеством, с каким проповедовал танам, что освобождение рабов — богоугодное дело. Другой был женат, по обыкновению саксонских священников, и отстаивал этот обычай от посягательств норманнской церкви: он даже отказался от звания тана, предложенного ему с условием бросить жену. После смерти жены, он, по-прежнему защищая законность священнического брака, прославился своими выступлениями против людей, отличающихся порочностью и цинизмом.

Хотя в сердце Гарольда и в его образе действий прослеживалось много такого, чего в них прежде не было, политика его увенчалась успехом: он уже достиг той высоты, где малейшее усилие сделать свою власть угодной народу удваивает ее силу. Мало-помалу все голоса сливались в один в его честь и, понемногу, люди перестали задавать вопрос: «Если Эдуард умрет прежде, чем Эдгар, сын Этелинга, достигнет совершеннолетия, где тогда найти другого короля, подобного Гарольду?»

В это-то безоблачное время и разразилась буря, которая, казалось, должна была или погубить всю его будущность, или усилить блеск ее.

Альгар был единственным его соперником и единственным врагом, которого ничто не могло бы умилостивить и которому его имя доставляло привязанность всего саксонского народа; беспокойный нрав сделал его кумиром датчан восточной Англии.

Сделавшись, после смерти отца, графом Мерции, Альгар воспользовался этим, чтобы поднять мятеж. Он, как и в первый раз, был осужден к изгнанию и вступил в новый союз с Гриффитом. Весь Валлис восстал; неприятель занимал марки и опустошал их. В эту критическую минуту умер Рольф, слабый граф Гирфордский, а бывшие в его власти норманны и наемники взбунтовались против новых вождей; флот норвежских викингов стал грабить западные берега, вступил в устье Меная и присоединился к флоту Гриффита. Англо-саксонское государство стояло на краю гибели, но Эдуард созвал общее ополчение, и Гарольд с королевскими полками выступил против мятежников.

Могилой стали валлийские ущелья; в них были перебиты почти все воины Рольфа. По словам старожилов, саксонские полки никогда еще не одерживали победы в кимрских горах, и никогда еще саксонский флот не мог справиться с флотом грозных норвежских викингов. Первая неудача Гарольда могла погубить все начатое им дело.

Глава VI

В один жаркий августовский день по живописной дороге ехало двое всадников. Младший из них был норманном, что доказывали его коротко остриженные волосы, маленький бархатный берет и красивая одежда. Золотые шпоры говорили о том, что перед нами рыцарь.

Сзади следовал его оруженосец, ведя великолепного боевого коня, и тихо плелись три тяжело нагруженных мула, сопровождаемые тремя слугами. Несчастные мулы везли не только целый арсенал, но и громадное количество вин, провианта и всевозможного платья. Все это принадлежало молодому рыцарю. Арьергард составлял небольшой отряд легковооруженных ратников.

В спутнике же рыцаря с первого взгляда сразу можно было узнать коренного сакса. Его почти квадратное лицо, составлявшее весьма резкую противоположность с красивым, благородным профилем рыцаря, украшали громадные усы и невероятно густая борода. Его кожаная туника, спадавшая до колен, стягивалась на поясе широким ремнем, и поверх этого был надет плащ без рукавов, прикрепленный к плечу большой пряжкой. На голове красовалось что-то вроде тюрбана. Некрасивое лицо сакса также свидетельствовало, что он не лишен некоторой гордости и своеобразного ума.

— Сексвольф, милый друг, — начал рыцарь, обращаясь к саксу, — я прошу тебя смотреть на нас с меньшим презрением, потому что норманны и саксы происходят от одних и тех же истоков, а наши предки говорили на одном языке.

— Может быть, — угрюмо ответил сакс, — язык датчан тоже немного отличается от нашего, но это не мешало им жечь наши дома.

— Ну, что вспоминать о былом! — заметил рыцарь. — Ты, впрочем, очень кстати сравнил норманнов с датчанами… Видишь ли: последние стали очень мирными английскими подданными, так что скоро будет трудно отличить их от саксов.

— Не лучше ли оставить этот бесполезный разговор? — сказал саксонец, почувствовавший, что ему не переспорить ученого рыцаря, но вместе с тем понимавший, что норманн недаром заговаривает с ним таким дружеским тоном. — Я никогда не поверю, миссир Малье, или Гравель — что ли, — не взыщи на меня, если я не так тебя величаю, — я ни за что не поверю, чтобы саксы с норманнами когда-нибудь искренно полюбили бы друг друга… А вот и храм, в котором ты желал остановиться.

Сакс указал на низкое, грубое деревянное здание, стоявшее на самом краю болота, кишащего разными гадами.

— Хотелось бы, друг Сексвольф, чтобы ты видел норманнские храмы, — ответил Малье де Гравиль, презрительно пожав плечами, — они выстроены из камня и стоят в самых красивых местах! Наша графиня Матильда понимает толк в архитектуре и выписывает зодчих из Ломбардии, где собрались самые лучшие.

— Ну, уж попрошу тебе не рассказывать это королю Эдуарду! — тревожно воскликнул сакс. — А то он, чего доброго, захочет подражать норманнам, между тем как в казне почти пусто — хоть шаром покати.

Норманн набожно перекрестился, как будто Сексвольф произнес святотатство.

— Ты, однако, не очень-то уважаешь монастыри, достойный сакс, — заметил он наконец.

— Я воспитан в труде и терпеть не могу тунеядцев, которых я должен кормить, — пробурчал Сексвольф. — Разве тебе, миссир Малье, неизвестно, что одна треть всех земель Англии принадлежит монахам?

— Гм! — промычал норманн, который, несмотря на все свое благочестие, прекрасно умел использовать грубую откровенность своего спутника. — Мне кажется, что и ты имеешь причины быть не совсем довольным, мой друг!