Меняла Душ - Самохин Дмитрий - Страница 76

Матвей подумал о том, где он оказался и куда его волокут. Последним, что он помнил до забытья и картинок из прошлого, которые являлись ему во сне, было лицо, затянутое маской пилота скоростного флаера, и тихий воркующий голос. Потом он почувствовал укол от всаженной в него ампулы со снотворным, и наступила тьма, в которой проявились картинки видений. Иногда он выбирался из этой тьмы, чтобы получить новую порцию лекарства и вернуться на дно черного омута.

Матвей не понимал, что с ним происходит. Он находился на грани между жизнью и смертью, где стирались все факты и события. Они переставали иметь значение. Теперь же, очнувшись, он понял, к кому угодил в лапы. Его похитили гаргульи! Те самые, в существование которых он не верил, но о ком его предупреждал странный коротышка, пришедший к нему однажды. Матвей с тех пор после каждого Изменения ждал, что в его убежище снова материализуется Крышник, но он не приходил. Вместо него наносили визиты другие гости из иного мира. Они пережидали с ним Волну. Один из таких гостей поведал ему причину их визитов.

Все Вселенные, существующие параллельно, поведал ему Чеширский Кот с обворожительной голливудской улыбкой, являются сутью одного целого. Изменения, которые свершает Меняла Душ, затрагивают все Вселенные, и Волна, прокатывающаяся по мирам, вышвыривает навстречу Менялам камешки, как волна морская приносит на берег ракушки и обрывки водорослей, мелкую рыбешку и туши погибших китов. Так повелось в мире. Так продолжается и по сей день…

Итак, он попал к гаргульям. Новость, мягко говоря, непривлекательная. Он понимал, что сбылось то, во что он не верил, но опасался. Всё-таки он слишком долго задержался на одном месте. И его успели вычислить. Уму непостижимо!

Матвей разволновался. Он давно уже перестал бояться чего-либо. В его душе не осталось места страху. Даже тогда, когда патрульный, испуганный устроенной на него охотой, выстрелил в него и смерть обрадованно повернула к нему свою колесницу, готовя для души Менялы апартаменты, он не испугался. Он почувствовал прилив азарта, который испытывает боец на ринге, когда сталкивается с сильным соперником, но не более. Страшно ему стало только теперь, когда его жизнь и судьба оказались в руках неизвестных ему до сих пор существ.

Жизнь Матвея волновала мало. Он прожил на свете в три раза больше, чем обычный человек. За такой срок можно устать от жизни как от процесса. Он пока не устал, но и перестал цепляться за нее. И как только это произошло, он освободился от страхов и сомнений. Он стал вкушать жизнь во всём ее многообразии.

Путешествие закончилось.

Ставрогин почувствовал, как его раскачали и придали ускорение щедрым пинком в мягкое место. Он пролетел несколько метров, плюхнулся на каменный пол и прокатился вперед, угодив в ледяную лужу. Тело болело. Саднили руки, на которые он приземлился, но Матвей всего этого не замечал. К нему стало возвращаться зрение. Белая простыня стала серой, полопалась, и сквозь прорехи с рваными краями проступило изображение, которое разрослось и поглотило собой жалкие клочки простыни.

Ставрогин обнаружил, что находится в широкой каменной зале, по центру которой стояли четыре резных деревянных кресла с высокими спинками, увенчанными коронами. Кресла пустовали. Он поднял глаза и обнаружил, что зала уходила в высоту. Потолок и пол разделяли метров десять. Вдоль одной стены залы через каждые три метра высились громоздкие фигуры, укутанные черными плащами с ног до головы, отчего те напоминали саваны. Над каждой из фигур горел факел, воткнутый в стену. Факел чадил голубым дымом, который устремлялся к потолку, образовывая в самой вышине сизое облако. Возле каждого факела из стены торчал стальной шип и на нем сидела сова. Ее стеклянные блестящие глаза не мигая взирали на поверженное тело человека. Сколько саванов стояло вдоль стены, столько сов находилось подле. Матвей попытался сосчитать, но сбился на третьем десятке.

В дальней части зала тронулись с места четыре савана. Они направились к креслам. Они не шли. Они плыли над каменным полом. Матвей видел, что между полом и движущимися фигурами есть зазор. Он не мог поверить своим глазам. Но глаза верили тому, что они видели. И эта вера пугала их.

Ставрогину стало не по себе, но он не отводил взгляд. Когда до кресел, которые стремились занять саваны, осталось совсем немного, фигуры остановились. Несколько секунд они висели неподвижно, сводя Матвея с ума. Затем одеяния спали с них. Произошло это внезапно. Матвей увидел, как саваны распались на тысячи крохотных парящих тел, напоминающих летучих мышей, и разлетелись в разные стороны. Мыши сделали круг по залу и вознеслись вверх, где их поглотил дым.

Ставрогин не сомневался, то видит гаргулий. Их облик внушал ему страх. Он чувствовал, как каждая клеточка его тела покрывается липким потом ужаса при взгляде на четыре фигуры, что продолжали неподвижно висеть возле кресел. Высокие, четырехметровые существа, строением тела напоминающие людей с птичьей головой, неподвижной, точно маска. Стоило Матвею приглядеться, как он понял, что это и впрямь маски. Тела гаргулий покрывали стальные доспехи. Броня распространялась на всё тело, минуя голову, отчего создавалось впечатление, что гаргульи покрыты сплошным металлом и не способны двигаться. Но в следующую секунду Матвей убедился в обратном.

Гаргульи тронулись с места. Они опустились на пол, обошли кресла и погрузились в них. Тут же их тела окутал дымчатый кокон. Они синхронно воздели руки к головам, и птичий облик сошел, собравшись у них за спиной в подобие воротника. Под масками скрывались гладкие человеческие лица, лишенные волосяного покрова. Чуть вытянутый вверх череп, напоминавший острый конец яйца, лоб, выступающий вперед, отчего создавалось впечатление, что он нависает над миндалевидными глазами и острым орлиным носом. Оскаленный клыками провал рта показался лишь на миг и тут же затянулся так искусно, что Матвей, как ни силился разобрать, так и не нашел следов его существования.

Дернулись веки. Гаргульи открыли глаза, и Матвей не смог сдержать возглас удивления и ужаса. Три глаза взирали на него с ледяным равнодушием. Два находились по разные стороны клюва-носа. Третий прорезался на лбу, и этот глаз, точно маленький буравчик, впился в Ставрогина. Ему захотелось отвернуться, но три сверлящих глаза гаргулий не давали ему выпутаться. Они буквально присосались к нему. У Матвея появилось ощущение, что в его нутро проникли руки хирурга вместе со скальпелем, щипчиками и пинцетами, распотрошили в секунду и тут же собрали, удовлетворившись увиденным.