Меняла Душ - Самохин Дмитрий - Страница 25

— Вот он уже, дорогуша, и в сознании. Это хорошо! Это радостно! — защебетал доктор. — Даже укольчик не потребовался. Так что с бесами он самостоятельно справился. Экзорцист ему не нужен.

— Брат, что это с тобой? — спросил его Костарев. — Что это за представление было? Я уж думал: всё, кранты, придется нового начальника охраны искать, а где еще такого найти? Брат, ты уж больше так не пугай. Будь друже!

Ярослав осторожно поднялся с пола, воспользовавшись протянутой рукой Костарева.

— Всё в норме! — сухо сказал он.

Яровцев понимал, что больше он никогда не сможет доверять этим людям. Только что он прошел через испытание, которое навеки отделило его от остальных людей. Они забыли об Изменении, а в его памяти оно осталось.

Ярослав не понимал, что происходит, но чувствовал, что тот факт, что он выстоял, говорил о его исключительности. Он не такой как все. Он помнит всё!

Иван вернулся с войны три года назад с двумя излеченными ранениями, которые никак не сказались на его здоровье. Только изрядно хмурым и нелюдимым. Он сторонился людей, которые тут же стали отмечать эту особенность и судачить о его поведении. Старушки щебетали по старинке на скамейках перед парадными. Они так и не смогли привыкнуть к головизорам и тянулись друг к дружке, пытаясь насытиться человеческим теплом и живым общением — не через экран.

— Смотри-ка, как Ваньку-то Скорикова на войне этой проклятущей покорежило! — неспешно говорила одна. — Помнишь, какой парнишка-то живой был: весь сам из себя, живой такой, понтовый. Девчонки с ума по нему сходили. А теперь бирюк бирюком ходит. Ни с кем не разговаривает. Не общается. Может, его там, на войне этой, в веру другую перекрестили? А?!

— А кто их знает-то? Может, и перекрестили, — соглашалась товарка, затем выдвигала свою версию: — А может, он наркоман?

— Да вроде незаметно как-то, чтобы он там по рынкам ошивался, где дурью разной торгуют.

— Дура ты старая! Это тебе не наше время, когда наркота химическая была, теперь она сплошь и рядом виртуальная. Можно и на рынок не ходить, подключись к прокси-серверу, скачай наркопрограмму и глушись до полного посинения, — ерепенилась продвинутая старушка.

Подобные разговоры случались сплошь и рядом на ближайших к дому Ивана Скорикова улицах. Городок Углич, что красовался десятками церковных маковок на берегу полноводной Волги-матушки, был маленьким, всего полмиллиона жителей. Все друг друга знали, не то что в мегаполисах — Москве, Петербурге, Ярославле, Екатеринбурге, — где даже соседи по лестничной площадке не знают друг друга, а лишь встречаются раз в год на новогодние праздники, когда случайно сталкиваются возле лифтовых кабин в разномастной компании гостей. В таких городках, как Углич, Мышкин, Козино, ничто не укроется от глаз общественности. Все разом встанут супротив чужой беды. Будут советы давать да помогать, чем смогут. Поэтому такое событие, как добровольная вербовка в солдаты, да не просто солдаты, а боевые волонтеры, не может остаться незамеченным.

Год назад весь город обсуждал, как трое друзей — Мишка Нехорошев, Саня Котов и Иван Скориков завербовались в русскую армию в пехоту для прохождения службы в специальной дивизии «Усмирение», которая была сформирована как русская часть, входящая в контингент войск Евросоюза и призванная нейтрализовывать очаги сопротивления всемирной глобализации и зачищать гнезда исламистов.

Что заставило Скорикова, Нехорошева и Котова вербоваться в дивизию «Усмирение», никто понять не мог, тем более что через месяц после того, как ребята подписали контракты и были переброшены на учебную базу «Усмирение-Панама», в Багдаде произошли два террористических акта: были взорваны посольства США и России — двух главных игроков на поле мировой политики. В срочном порядке две дивизии: «Усмирение» из России и «Техасские рейнджеры» из США, были заброшены в Афганистан, где, по разведданным, располагался центральный штаб исламистского объединения «Новый Талибан», который взял на себя ответственность за взрывы посольств. Никто и предположить не мог, что переброска двух дивизий выльется в полномасштабную войну, к которой исламисты были готовы, а русские и американцы — нет.

Скориков вернулся домой один.

Мишка Нехорошев подорвался на мине-лягушке при проведении точечного удара по горному району, обозначенному на американских картах как «Приют Ястреба», где предположительно должен был располагаться штаб объединения «Новый Талибан». На родину был доставлен пустой гроб, поскольку мина-лягушка начисто уничтожила Нехорошева, не оставив после него даже клочка.

Саня Котов погиб на кабульской улице. Они продвигались за спинами танков, которые с трудом разворачивались на городских улицах, но служили прекрасным укрытием для пехтуры. Котов шел рядом со Скориковым, плечом к плечу: в руках полевой автомат Калашникова с лазерным наведением и тепловизором, на голове каска с расчетным модулем и легкая броня, прикрывающая грудь и руки. Стрелял снайпер, засевший на верхнем этаже полуразрушенного дома, мимо которого они продвигались. Пуля аккуратно вошла в экран наведения, который прикрывал глаза и нос и служил терминалом для бортового расчетного модуля, являясь, тем самым, ахиллесовой пятой бойца. Котов умер мгновенно. Пуля поразила мозг. Разъяренные солдаты, ведомые Скориковым, за три минуты зачистили дом, в котором прятался убийца. Снайпером оказалась девушка четырнадцати лет. Совсем еще ребенок. Что подвигло ее на то, чтобы взять в руки снайперскую винтовку и заниматься отстрелом солдат, рискуя собственной жизнью? Если бы она попалась солдатам живой, бойцы пустили бы ее по кругу и замучили бы насмерть. Скориков это понимал, поэтому застрелил девчонку, хотя шанс взять ее живой приближался к девяноста процентам.

Коллеги не простили ему этого. Истосковавшиеся по женскому телу, бойцы прямо кипели от распиравшего их изнутри желания.