Девон: Сладострастные сновидения - Байерс Кордия - Страница 38

Все еще под впечатлением событий дня и вечера Дэвон устало прикорнула рядом с Хантером, огляделась вокруг. Взяла розу, поднесла ее к лицу. Какая душистая, сладкая! Взглянула на мужчину рядом. Он такой непривычно задумчивый. Так старался сегодня. Все равно, чем он при этом руководствовался — она почувствовала себя польщенной.

— О чем ты думаешь? — спросил Хантер, переводя лошадей на медленную трусцу. Расслабленно откинулся на спинку сиденья.

Он застал ее врасплох, она ответила, что думала:

— Думаю, как чудесно все сегодня было. Все прямо лучше некуда. Как во сне. Вот только просыпаться не хочется.

Хантер усмехнулся.

— Ну, во сне бы у тебя так ноги не устали — столько танцевала…

Дэвои наклонила голову набок. В глазах ее светилась любовь. Она мягко спросила:

— Почему ты это все так устроил?

— Ты — моя жена. Ты — леди Баркли. И поэтому считается, что я кое-что обязан делать соответствующее, — сказал Хантер, не отводя глаз от дороги.

Свет мечты постепенно мерк. Действительность пробивалась сквозь тонкую вуаль счастья. Хантер поставил ее на свое место. Роза, еще секунду назад доставлявшая ей такое наслаждение, теперь забытая, лежала на коленях. Она отодвинулась от него, отвернулась, глядя на проплывавшие мимо могучие дубы. Тщательно стараясь скрыть боль, разрывавшую грудь, Дэвон тихо произнесла:

— Понимаю.

Почувствовав грустно-тоскливую нотку в ее голосе, Хантер остановил лошадей и повернулся к ней. Он подавил в себе желание протянуть руки и прижать ее к себе. Как ему хотелось ощутить вновь сладость ее губ! Он одернул себя. Они уже и так наделали столько ошибок, повинуясь своим инстинктам. Сейчас, впервые, он попытается думать о ней, а не о себе.

За несколько последних недель Дэвон вроде бы свыклась с мыслью, что их брак будет самым лучшим вариантом для их ребенка, но как для нее самой? Тут Хантер не был так уверен. Проявив заботу о их нерожденном еще ребенке, он показал ей себя истинным хозяином поместья. Но, наверное, и надменным ослом тоже…

— Дэвон, я не думаю, что ты все правильно понимаешь, — сказал он тихо. Он пытался всем этим — тщательно продуманным церемониалом, убранством экипажа, ужином, который ожидает их в Баркли-Гроув, — искупить свои прежние промахи.

Дэвон не смотрела на него. Не могла.

— Я понимаю и ценю все твои хлопоты и усилия — как ты пытался заставить всех поверить, что мы оба хотим этого брака. Для твоего наследника самое лучшее — чтобы никто не знал правду. Люди такие жестокие…

У Хантера все сжалось внутри, он с трудом проглотил комок в горле. Это была их первая брачная ночь. Он хотел, чтобы у нее остались хоть какие-то приятные воспоминания. Не удалось…

Все же не удержавшись, он дотронулся до ее каштановых локонов, ниспадавших на обнаженные плечи.

— Дэвон, я знаю, ты не хотела этого брака — как и я. Но слишком поздно что-нибудь менять. Время назад не повернешь. Нужно глядеть в будущее… наше и нашего ребенка.

Дэвон кивнула, но не повернулась к нему: не хотела, чтобы он увидел ее боль.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Это все, что мы сами от себя можем требовать, — сказал Хантер. — У нас может быть все хорошо, если мы будем стараться. Это будет нелегко, но у нас будет ребенок. Наша кровь уже смешалась, а это — прочная связь.

Хантер притронулся губами к ее плечу.

— Я хочу, чтобы у нас с тобой было, как раньше, Дэвон.

Дэвон медленно повернулась, вгляделась в его красивое лицо. Выражения его глаз не было видно в темноте, но она знала, что он не лжет. Он честен с ней. Он не трепетен о вечной любви, чтобы получить от нее, что ему надо. Он предлагает ей мир — а она в этом и нуждается. Ну, может быть, не мир, а перемирие — которое позволит им благополучно жить рядом друг с другом — ради их ребенка, да и ради своего измученного сердца.

— Я хочу быть хорошей женой, — шепнула Дэвон и почувствовала какое-то странное, щекочущее ощущение в спине, когда Хантер медленно склонился к ней. Она хотела, чтобы он ее поцеловал, хотела, чтобы он ее обнял. Пусть он любит другую. Это было вчера, будет завтра. Но сегодня — их брачная ночь, и он принадлежит ей. Он ее муж, и он ей нужен.

В нескольких дюймах от ее лица Хантер остановился и тихо-тихо проговорил:

— Будь моей женой — во всех смыслах, Дэвон!

Он овладел ее губами — или она овладела им — трудно было сказать. Он ласкал ее рот, ее волосы; его сердце бешено стучало; огонь желания распространялся по всему телу; вот охватило его чресла, весь он напрягся, сжимая в объятиях такую желанную, такую необходимую ему женщину.

Хантер, покрывая лицо Дэвон быстрыми, частыми поцелуями, прошептал:

— Боже, как я тебя хочу! Ради всего святого, Дэвон, не отвергай меня сегодня, или я за себя не отвечаю. Ты мне нужна.

Ну как она могла отвергнуть его? Это было просто невозможно. Она обхватила руками его сильную шею и прижалась к нему. И вот уже белый атлас и черный бархат в беспорядке разбросаны по карете, их тела вместе, вместе ищут исполнения своих желаний.

Они даже не подумали, как это могло выглядеть со стороны: молодожены занимаются любовью посреди дороги. Не думали они и о том, что привело их сюда. Все, чем они руководствовались, — это потребность давать и получать наслаждение друг от друга. Песнь торжествующей плоти заполнила тишину ночи. Два одновременных вскрика — символ соития и высшей точки их любви — слились вместе. Легкий бриз, поднимавшийся от реки, далеко разнес этот звук по камышовым зарослям. Птицы, замолкшие, чтобы не мешать им, вновь могли начать свои ночные рулады.

Сесилия смахнула с щеки слезинку, глядя вслед коляске, увозившей Хантера и Дэвон. Она сделала все, чтобы ее брат не сделал этой величайшей в своей жизни ошибки. Ничего не вышло. Он решил жениться на ней — пусть хоть все провалится в тар-тарары.

Ее полные губы сложились в гримасе отвращения. Она совсем не хотела возвращаться в зал, где еще продолжались танцы и веселье. Ей хотелось очутиться где-нибудь подальше от церкви и от губернаторского дворца, забыть о том, что Хантер сделал сегодня с их семьей.

Сесилия стояла в тени, надеясь, что никто ее не увидит. Вдобавок ко всему Хантер еще сказал, что она должна на несколько дней обеспечить ему уединение с молодой женой. Впрочем, в ее нынешнем настроении побыть с Элсбет в Уитмен-Плейс — это, пожалуй, было лучше всего. По крайней мере, там ей не нужно будет отвечать на все эти дурацкие вопросы, которые посыпались на нее, как только она оказалась в зале: кто она, жена Хантера, почему они так неожиданно решили пожениться…

Она была достаточно благоразумна, чтобы сдерживать свои эмоции, отвечая на эти вопросы. Но боялась, что надолго ее не хватит: возьмет и расскажет им все — и что она думает о Дэвон Макинси и какова подлинная причина безумия ее брата. Ей нужно было время, чтобы как-то смириться с тем, что эта женщина отныне член их семьи. Сама мысль об этом приводила ее в бешенство.

Сесилия сделала шаг к мраморной лестнице, ведущей к порталу. Но тут ее внимание привлекли голоса из-за живой изгороди. Опершись на мраморную балюстраду, она прислушалась и нахмурилась. Голоса показались ей знакомыми.

Она тихонько повернулась и подошла к кустам, из-за которых слышался разговор.

Глаза ее широко раскрылись: она узнала голос Элсбет. Кто же этот мужчина, который увлек ее в ночной сад? Любопытство взяло верх над благовоспитанностью; Сесилия решила подслушать, о чем говорит эта парочка.

— Для меня это было нелегко. Ты знаешь, я его любила с тех пор, как себя помню, — сказала Элсбет; в голосе ее чувствовалось, что она старается сдерживаться. — Хантер — это как я сама, как моя кровь и плоть.

— Ага, и я чувствую то же самое. Он и мне как брат родной.

Сесилия привстала на цыпочки и заглянула на ту сторону изгороди. Господи, да это же Мордекай Брэдли! Возмущению ее не было пределов. Надо же, неверность ее брата так подействовала на Элсбет, что она дошла уже до того, чтобы откровенничать о своих чувствах с наемным работником! Как это неприлично! Элсбет — леди, и вдруг якшаться с какими-то простолюдинами…