Девон: Сладострастные сновидения - Байерс Кордия - Страница 24

Не подозревая о том, какую картину она собой представляет, и забыв об ощущениях в желудке и в голове, Дэвон сперва встала на четвереньки, а затем вскочила на ноги. В лучах утреннего солнца ее волосы вспыхнули как лесной пожар, шелковистый пушок ореолом светился внизу живота. Соски ее вздымающихся грудей соблазнительно торчали через тонкую ткань рубашки.

Хантер чуть не задохнулся; жаркая волна змеей охватила его внутренности, в крови загорелся огонь. Перед ним была античная богиня — прекрасная и взбешенная. Рот его пересох от желания. Как же его тянуло к ней!

Хантер с трудом взял себя в руки. Как легко уступить примитивным, диким импульсам, которых еще не коснулась цивилизация, — но он это переборет. Он не животное. Он слишком горд, чтобы завладеть ею силой. Хантер отвернулся к двери. Пожалуй, лучше не испытывать судьбу. У него уже несколько месяцев не было женщины, и сколько бы он ни говорил себе о цивилизации и мужской гордости, он уже достиг опасной черты.

— Куда ты? — спросила Дэвон с прежней яростью. Хантер уже взялся за ручку двери, но, не удержавшись, обернулся. — И что я здесь делаю? — она изящным жестом повела рукой вокруг. — И, кстати… где я?

— Мисс, я предлагаю вам одеться, а потом мы все обсудим.

Прежде чем Дэвон успела задать очередной вопрос, он закрыл за собой дверь. Она посмотрела ему вслед, а затем взглянула на себя. О, Господи! Оказывается, она стояла перед Хантером Баркли почти что в чем мать родила! Тут ей впервые пришло в голову, что кто-то и где-то переодел ее, вымыл и уложил в постель в мужской рубашке. В тюрьме она носила тот наряд, который был на ней в момент ареста. Там нельзя было ни переодеваться, ни выкупаться.

Дэвон закрыла глаза, потерла их, пытаясь найти разумное объяснение всему, что с ней Ничего не приходило в голову. Она помнила только свои последние минуты в Ньюгейте.

Дэвон потрясла головой и бессильно уронила руки вдоль туловища. Впервые она внимательно огляделась вокруг Ага, она на борту какого-то корабля. Она чувствовала качку и видела гребешки волн через иллюминатор. Потрогала живот. Наверное, все ее мучения — от морской болезни.

Она подошла к иллюминатору и открыла его. Вдохнула свежего морского воздуха, и ей сразу стало лучше.

Глядя на барашки волн, она пыталась понять, как она попала сюда, да еще в обществе Хантера Баркли. По всем признакам, она давно уже должна была лежать на кладбище для преступников поблизости от Тайбернского холма. Хантер как-то сумел спасти ее. Почему? Зачем это ему понадобилось? Она не имела об этом ни малейшего понятия, но была ему благодарна за это. И когда он вернется, она выскажет ему свою благодарность.

Сделав еще один глубокий вдох, Дэвон отвернулась от иллюминатора. Хантер сказал ей, чтобы она оделась, но во что? Она даже не знала, куда делись ее брюки и кофточка, которые были на ней в Ньюгейте. У изголовья койки какой-то сундук. Может быть, там что-нибудь есть? Она открыла крышку.

Что это? Там лежали ее платья, белье, несколько пар туфель. Дэвон заморгала. Как это Хантер их нашел… и зачем ему были все эти хлопоты? Дэвон покачала головой, не в силах найти ответа. Вопросов было много, но ответить на них мог только Хантер Баркли.

Гребешок выпал из рук Дэвон, когда она услышала стук в дверь. Хантер вошел, не дождавшись ответа, уверенной походкой хозяина. Одобрительно осмотрел ее. Зеленое платье — в тон глазам. Бездонные, темные, они, казалось, хранили ключи ко всем тайнам мироздания.

Хантер улыбнулся. Дэвон Макинси, конечно, большая грешница, но она самая очаровательная женщина, которая когда-либо ему встречалась.

— Вы выглядите гораздо лучше, чем вчера. Вот эта атласная лента на шее идет вам гораздо больше, чем пеньковая веревка.

Дэвон почувствовала, что краснеет, и отвернулась. Легкий и непринужденный стиль его разговора многое скрывал. В его взгляде она узнала то же самое выражение, какое было у Нейла Самнера, когда он за нею ухаживал. Дэвон с трудом сглотнула, не зная, что ожидать от него — и чего он ожидает от нее. Она слегка прокашлялась.

— Боюсь, я ничего не помню из того, что произошло вчера, кроме того, что я ждала стражников, которые должны были доставить меня в Тайберн. Ноя так понимаю, что вы меня спасли от казни, и я вас хочу за это поблагодарить.

— Благодарите Уинклера. Это он обратился ко мне за помощью.

Лицо Дэвон посветлело.

— Он здесь?

Хантер отрицательно покачал головой.

— Нет. Уинклер еще в Лондоне. И Хиггинс тоже.

Дэвон улыбнулась.

— Ну, конечно. Они не оставили бы бабулю одну.

Хантер взял стул и сел.

— Мисс, боюсь, что они не с бабушкой. Дэвон раздраженно поморщила бровь.

— А я вам говорю, они с ней. Уинклер и Хиггинс для меня как члены семьи. Они не оставят службы. И не позволят, чтобы кто-то другой ухаживал за бабулей.

Хантер глубоко вздохнул. Пришел момент, которого он боялся. Нелегко говорить кому-либо о смерти близкого человека, а уж такой девушке, как Дэвон…

— Боюсь, у меня для вас плохая новость, мисс.

Догадываясь, о чем ей хочет сообщить Хантер, Дэвон замотала головой.

— Нет, нет. Я не хочу этого слышать, — нижняя губа у нее затряслась, однако глаза оставались сухими.

— Мне очень жаль, но ваша бабушка умерла три недели тому назад, — сказал Хантер.

Лицо Дэвон сжалось, исказилось. Хантер почувствовал, что хочет подойти к ней, обнять, утешить — как это он часто делал с Сесилией, когда та была чем-то расстроена. Он, однако, сдержался. Эта женщина не была его родственницей. Он должен ей показать ее место, иначе возникнет нетерпимая ситуация по возвращении домой. Элсбет не потерпит ее присутствия среди слуг, если будет думать, что их отношения несколько иные, чем между хозяином и его рабыней.

— Я вам не верю. Это все глупые шутки. Я хочу, чтобы Вы меня доставили обратно в Лондон. Или высадите меня в ближайшем порту, и я сама найду дорогу к дому, — срывающимся от волнения голосом произнесла Дэвон.

— К сожалению, мисс, я бы не смог, боюсь, этого сделать, даже если бы захотел. Мы в океане, ближайший порт — в Вест-Индии, остров Сент-Юстисий.

Дэвон вскочила на ноги, глаза вспыхнули изумрудным пламенем.

— Вы же просто похитили меня! Спасибо за спасение, конечно, но вы не имели никакого права разлучать меня с моим домом и моей семьей. Я требую, чтобы вы повернули корабль и доставили меня обратно в Англию.

Какая-то слегка циничная улыбка тронула уголки губ Хантера; он покачал головой, вроде бы выражая сочувствие, но оно не отразилось ни в голосе, ни в содержании его слов:

— Мисс, у вас нет права что-либо требовать от меня. Вы отныне — моя собственность. И я могу сделать с вами все, что считаю нужным.

— Я… я, я вас, по-моему, не расслышала как следует, — заикаясь, с возмущением проговорила Дэвон. — Я ничья собственность, я принадлежу только сама себе. И я должна вернуться в Англию. Я должна попытаться отстоять Макинси-Холл от кредиторов.

— Боюсь, вы ошибаетесь. В королевском указе о помиловании есть пункт о том, что вы должны будете отправлены в Виргинию, где станете моей пожизненной рабыней. Что касается Макинси-Холла, он уже продан с молотка. За какие-то пенсы — даже долги не удалось покрыть.

Дэвон уставилась на Хантера так, как будто перед ней был чужеземец, говоривший на каком-то незнакомом языке, потом резко отвернулась. Только опущенные бессильно плечи выдавали ее состояние. Она подошла к иллюминатору и, не поворачиваясь, обратилась к Хантеру с тихой просьбой:

— Мой господин, могу ли просить вашей милости побыть одной и оплакать бабушку?

Хантер медленно встал. Боль, которая слышалась в голосе Дэвон, напомнила ему о том, как он сам переживал смерть своих родителей. Он мог понять ее желание остаться одной, но он знал и другое — что ей сейчас нужно утешение. Когда умерли его родители, он отдал бы все свое состояние за несколько слов утешения — кто бы их ни высказал. Но никого не было. Ему пришлось забыть о своей боли, заняться сестрой, текущими делами имения и верфей. Забыв о том, что он решил раньше, Хантер подошел к Дэвон и положил руку ей на плечо. Он не произнес ни слова, жест был достаточным выражением сочувствия. Дэвон судорожно вздохнула и высвободилась. Он почувствовал, что она отвергает его утешения. Ну что ж, тем лучше. Он сделал все, что мог, даже проявил нестойкость, больше этого не будет.