Избранные киносценарии 1949—1950 гг. - Павленко Петр Андреевич - Страница 51

Майор Берендей передает Кузьмину портфель с патентами.

К у з ь м и н (Дитриху). Вот ваши патенты!

Дитрих едва удерживается на ногах от изумления.

Д и т р и х (шепчет). Мои патенты! Господи! Кто же их украл?

К у з ь м и н. Господин Шметау!

Д и т р и х. Эрнст!

К у з ь м и н. К сожалению! Он был агентом того берега, он работал вместе с Шранком, бывшим хозяином вашего концерна.

Дитрих берет портфель, прижимает его к себе, в его глазах слезы, которые он старается скрыть.

Слышится песня, которую поет народ на площади.

Дитрих медленно поднимает голову и молча возвращает портфель Кузьмину.

Д и т р и х. Два мира встретились на Эльбе, на двух берегах. Германия не может оставаться между ними. Наступил час сделать выбор. Я никогда не забуду, что вы, русские, первые сказали об единстве нашего отечества и нашего народа. И я сделал свой выбор. Я навсегда остаюсь на этом берегу. На берегу, где рождается новая, миролюбивая, единая демократическая Германия.

Звучит песня «Братья, к солнцу и свободе!»…

В лучах заходящего солнца — знакомый пейзаж реки Эльбы. Тот же мост, что мы видели вначале.

Мертвенно и неподвижно застыли причудливые развалины старинного немецкого городка.

Нет никакого движения и только с двух берегов, то с одного, то с другого, в зависимости от того, как меняется ветер, доносятся различные мелодии: плавная и широкая, могучая и душевная русская песня или спазматическая, рваная мелодия американского джаза.

Посреди разводного моста стоят Кузьмин и Хилл.

Поодаль от них — Егоркин и Перебейнога.

Кузьмин предлагает Хиллу закурить папиросу.

Хилл закуривает, на его костюме нет знаков военного различия. Сорваны также гербы и с фуражки. Кузьмин в новой форме полковника.

X и л л. Прощайте, Никита Иванович! Завтра меня отправляют в Штаты. Я разжалован и уволен из армии. Теперь меня вызывают в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Меня обвиняют в симпатиях к вам, Никита Иванович. Что происходит в мире? Почему из-за какого-то фашиста Шранка надо разжаловать американского майора Хилла, который честно воевал всю войну…

Слышна резкая музыка, гудки машины Кимбро.

Собеседники поворачивают головы в американскую сторону.

По американскому берегу проносится машина капитана Кимбро.

X и л л (повернувшись к Кузьмину). Вместо меня комендантом назначено это животное, стопроцентный американец, капитан Кимбро. Я был последним из тех боевых солдат… Их всех отправили в Америку. На их место прислали этих тупых свиней.

Пауза.

Мост через Эльбу.

X и л л (куря папиросу). Я часто буду вспоминать о наших встречах, и слова, произнесенные в нашей «курилке», не растворились вместе с дымом.

К у з ь м и н. В таком случае я не жалею, что начал курить.

X и л л. Скажите, полковник, нет ли у вас доллара, который я вам подарил?

К у з ь м и н. Кажется, есть. Пожалуйста.

Передает Хиллу доллар.

Хилл зачеркивает старую надпись и пишет новую.

Будка управления разводного моста.

В будку врывается пьяный капитан Кимбро, обрушивается на дежурного механика, немца.

К и м б р о. Почему не разведен мост? Почему не выполняете распоряжения коменданта?

Механик. На мосту разговаривают офицеры.

К и м б р о. Что значит — разговаривают? Выполняйте приказ! (Ударяет механика стеком.) Развести все мосты!

Собеседники на мосту.

Хилл возвращает Кузьмину доллар с новой надписью.

К у з ь м и н (читает). «В мире есть правда, которая сильнее доллара».

Кузьмин протягивает Хиллу руку.

Хилл сердечно пожимает ее.

Поодаль прощаются Перебейнога и Егоркин.

В этот момент мост вздрагивает от толчка.

Ревут моторы разводного механизма.

Между Кузьминым и Хиллом появляется трещина.

Американская половина начинает отходить от советской части моста.

Хилл отпускает руку Кузьмина.

— Что такое?

Медленно удаляющийся от Кузьмина Хилл смотрит на американский берег, оглядывается на Кузьмина.

Трещина все шире.

X и л л. Прощайте сосед!

Кузьмин на неподвижной части моста.

К у з ь м и н. До свидания, Хилл! Мы встретились с вами как союзники, жили как соседи, расстаемся как друзья. Так сделайте все, чтобы мы в будущем не встретились с вами как враги. И помните, Джемс, что дружба народов России и Америки — самый важный вопрос, стоящий сейчас перед человечеством.

Разводится мост.

Кузьмин стоит неподвижно на своей части моста.

Хилл, махнув рукой, быстро идет по движущейся части моста к американскому берегу.

По реке проходят несколько барж, груженных штабелями свежесрубленного леса. На кормах развеваются американские флаги.

Под мостом проходит катер, увозящий немцев, возвращающихся с праздника.

Там знакомые нам крестьяне и рабочие, Дитрих и Вальтер, Рилле и Курт и много других жителей Альтенштадта.

Все они вопросительно смотрят наверх.

Через проходящий с людьми катер видна все увеличивающаяся расщелина между двумя половинами моста.

Пустынный пейзаж Эльбы с полу разведенным мостом.

Медленно струится вода Эльбы.

По воде плывут клочки разорванных газет с обрывками текста:

«Потсдам…ские согла…шения…»

М. Папава

АКАДЕМИК ИВАН ПАВЛОВ

Ленинград… Раннее морозное утро. Почти нет пешеходов на еще пустынном Невском проспекте. Идет снег.

Громыхая, промчался снегоочиститель по трамвайным путям.

Размеренный гул ротационных машин… Свежий газетный лист отбрасывается на деревянную раму.

Выпускающий у телефона. Он старается перекричать шум машин.

— Да. Я задерживаю вторую полосу… Нет бюллетеня о состоянии здоровья академика Павлова…

Седая женщина с волосами, поднятыми по старинной моде высоким валиком надо лбом, стоит у окна. Внизу по улице метет поземка. Ветер крутит снежные вихри. Подъезжают и останавливаются у подъезда машины. Сверху, из окон, они кажутся похожими на жуков.

Большая комната, увешанная картинами русских мастеров. Это столовая Павловых.

Владимир Иванович — сын Павлова — в кресле. Скорбная группа учеников и сотрудников.

Седая женщина стоит у окна. Это Серафима Васильевна — жена Павлова.

Старинные часы под колпаком отбивают время. Тоненький звон бронзовых часов точно иголками покалывает сгустившуюся напряженную тишину перед высокими белыми дверьми, за которыми больной Павлов.

Мы видим Павлова таким, каким привыкли видеть его на фотоснимках и портретах последнего десятилетия: борода, седые кусты бровей, глубоко сидящие пронзительные и острые глаза. Чуть приметная усмешка в них. Павлов точно посмеивается над синклитом маститых врачей, толпящихся у его постели, и над своей собственной беспомощностью. Кто-то почтительно выстукивает ему спину. В отдалении стоит Семенов.

П а в л о в. Надо расширить летние вольеры. И зимние тесны. Засунули в ящик, где уж тут наблюдать!

С е м е н о в. Хорошо, Иван Петрович.

П а в л о в. Когда у меня лекция?

С е м е н о в. Послезавтра.

П а в л о в. Придется, пожалуй, перенести, а? — и он сердито смотрит на врачей.

Врачи тревожно переглядываются: где уж тут послезавтра…

— Иван Петрович, дорогой, дайте все-таки выслушать, — говорит один из них.

Некоторое время Павлов, поджав губы, отдается на волю врачей и снова не выдерживает:

— Да, пришлите-ка мне эту книгу Хоука. Возражает, а сам ни бельмеса. Английские благоглупости! Ну, что вы мне печень щупаете? Обычная простуда и больше ничего. Хватит, господа!