За нейтральной полосой - Самаров Сергей Васильевич - Страница 2

– Заднюю дверцу будьте-с, маму вашу, любезны... – просит довольный собой Коля.

Толику выходить не хочется – и не служебное дело, и не для себя старается, – и он просто протягивает ключи. Коля выходит из машины, и слышно, как щелкает единственный хорошо работающий в машине замок – в отделении, где возят задержанных. Дверца распахивается.

Толик смотрит вперед. Видит, как из подвала поднимается молодой таджик и тащит сетчатый мешок картошки. Обходит машину. Миша оборачивается, смотрит, как таджик с Колей пристраивают мешок. Толик за этим же смотрит в зеркало заднего вида. Дверца хлопает. Коля возвращает таджику документы и садится на переднее сиденье:

– Поехали...

Но теперь уже сам Толик, чуть подавшись вперед и полуразвернувшись, смотрит куда-то в противоположную сторону. Коля пытается рассмотреть, что так заинтересовало водителя, тоже наклоняется вперед. Тот, оказывается, рассматривает помойку, расположенную на другой части двора.

– До чего довели народ... – оборачивается и с сочувствием говорит Толик. Голос его вдумчивый, взгляд почти умный. – Приличная дамочка... В такой шубе... В помойке копается... Смотри, смотри, как прыгает... Из контейнера в контейнер... Как белка...

– А ну-ка, – настороженно говорит вдруг Коля, – кати-ка, маму вашу, туда...

Толя и сам уже понимает – что-то в увиденном не сходится с реальностью. Газует и едет напролом, через бордюр, через низкие талые сугробы, окружающие дорогу, рассекает большой сугроб, окружающий детскую игровую площадку, и умудряется каким-то образом не раздавить собачку, гуляющую на длинном поводке с пожилой женщиной. И только около помойки резко тормозит. Машина идет по талому насту юзом, но мусорные контейнеры благополучно не таранит.

– Картошка рассыпалась, – обиженным тоном басит с заднего сиденья Миша, словно это его невосполнимая личная потеря.

– Пойдем глянем туда... – Голос Коли устремлен вперед, как мысль спринтера, принявшего положение для низкого старта, а сам он вытягивает шею, словно охотничья собака.

– Картошка, говорю, рассыпалась, – повторяет Миша, – мешок развязался...

Но выходит следом за Колей.

В один из мусорных контейнеров свесилась, наполовину перевалившись за борт, женщина в дорогой шубе. Но, только оказавшись ближе, менты видят несоответствие. Из-под длинных пол – ярким цветком на помойке! – выглядывают драные и грязные тряпичные сапоги, подвязанные грубой бечевкой, чтобы подошвы нечаянно не потерять.

– Эй, мадам... – говорит Коля. – Чудо, маму вашу, в перьях...

«Чудо в перьях» не отвечает, занятое нелегкой поисковой работой. Миша значительно шевелит рукой и отстегивает дубинку. Для начала пару раз стукает себя по бедру. Уже более серьезно, чем стучал перед молодым таджиком. Менты, морщась от запахов, пододвигаются ближе, и Миша коротко и резко, хотя и без замаха, бьет «чудо» по тому месту пониже спины, что оказалось выше своего естественного состояния, вынужденно приподнявшись над контейнером.

«Чудо» выпрыгивает и поворачивается. Бомжиха намеревается проявить свою реакцию на удар, но, увидев ментов, сначала пугается. Лицо у нее такое, что ментам ни к чему показывать. Под обоими глазами синяки, на скуле ссадина, губа рассечена. Но испуг быстро проходит.

– Чего дрыном размахался... Больше нечем, что ли...

Хриплый и сиплый, севший «одеколонный» голос.

Коля с удивлением рассматривает шубу:

– Маму вашу!.. Я как-то в магазине такую видел... Хорек... Тыщ на девяносто тянет...

– Сам ты хорек... – сипит бомжиха.

Миша тем временем достает из кармана газетку, разворачивает и протирает дубинку, словно испачкал ее об бомжиху, пусть даже сквозь дорогую шубу. Газетку аккуратно выбрасывает в мусорный контейнер.

– И где же ты такую шубу стащила? Только не говори, что на помойке нашла... – Коля сузил глаза, самому себе кажется проницательным и хитрым.

– Моя! Наследственная... – сипит бомжиха с гордостью и задирает ободранный нос.

– Для жены бы отобрал... – говорит Коля с рачительной раздумчивостью. – Да на нее сразу три таких надо... А ну...

Он хватает бомжиху за воротник и распахивает шубу. Видно розовую шелковую подкладку, простеганную ромбиками. Еще чистую. Бомжиха просто не успела испачкать ее.

– Где стащила, мразь? – убийственно пугающе, но пока еще спокойно произносит Миша. Настал момент, когда положено прорезаться его авторитетному голосу, чтобы добиться результата. Его голос порой вполне успешно заменяет дубинку.

Бомжиха пытается вырваться, но Коля держит ее цепко – он по натуре клещ, если уж вцепится, не оторвешься. Его как-то ножом основательно полосовали, а он хватку не расцепил, тем и спасся...

– Снимай! – говорит он злобно.

– Спа-а-асите... Разде-е-евают... Гра-а-бют... Менты позорные... – вдруг орет бомжиха благим сиплым матом.

– Поехали в райотдел... – Коля за шиворот тащит бомжиху к машине. – Там тебя и разденут, и расчешут, и утешат по всем статьям...

– Сдурел? – солидно спрашивает Миша. – Она нам всю машину завоняет... Картошку выбрасывать придется... Забрать шубу да пинка ей дать...

– Шуба наверняка в розыске. Потом придется и эту стерву по подвалам отлавливать... Поехали...

Бомжиха снова принимается орать:

– Раздева-а-ют... Убива-а-ют... Последнего имущества лишают, менты позор...

Коля упорно тащит бомжиху к машине. Толик уже открывает заднюю дверцу, и на снег скатывается несколько крупных отборных картофелин. Миша поднимает их и забрасывает под ноги бомжихе, которую уже втолкнули внутрь...

Вместо одной стены в камере для задержанных – обыкновенная решетка из толстых металлических прутьев. Всем входящим в райотдел милиции сразу видно, кто там сидит. Люди ходят мимо, местные сотрудники и посторонние, но не обращают внимания на плачущую бомжиху, что обхватила голову двумя руками. Заплачешь, когда такого наследства лишают... Дверь в камеру из коридора – прямо напротив комнаты дежурного.

В самой дежурной комнате капитан с пышными буденновскими усами и повязкой на рукаве держит в руках листы протокола, только что принесенные дознавателем. На спинке стула висит небрежно брошенная хорьковая шуба. Розовая подкладка светится качественным шелком.

– Оперативно мы сработали... Только час назад ориентировка по розыску пришла... Молодцы...

Усы капитана топорщатся с победоносной гордостью. Перед ним стоят два старших прапорщика – Коля и Миша. Тоже довольны. Здесь же и дознаватель. Покручивает в тощих кривых пальцах авторучку. Делает это с ловкостью фокусника.

– Где эта шалава такую шубу сперла? – интересуется Коля.

– Говорит, парни подарили... Молодые, красивые, в кожаных куртках, лысые... – дознаватель чешет ручкой затылок, но у него там лысины не предвидится – от природы волосатый, – и снова бросает взгляд на шубу. Он расстроен, что подарили бомжихе, а не его любимой жене, которая считает, что одета хуже подруг.

– Как же... Подарят... Такой раскрасавице... Как тут удержаться... – смеется Коля.

– Издевается, с-сука... – рычит Миша. – Не верит...

– Не торопитесь... В самом деле, похоже на правду... Скинхеды... Есть на них заявление... Из травматологического отделения горбольницы... По городской сводке идет... Скины двух азеров избили. С мужика дубленку сняли шестьдесят восьмого размера – пузатый, наверное, дяденька, с бабы хорьковую шубу. Мужик в реанимации... Башку ему велосипедной цепью проломили... С ним пока и не разговаривали... Его сразу на операцию... Баба до сих пор еле языком шевелит... Фоторобот скинов сделать пока не в состоянии... Так... В общих чертах сказала... У нее сотрясение сильное... И глаза синяками заплыли... Как у той вон... – кивает в сторону камеры.

– Шубу-то уж подпортила, зар-раза... – пышноусый капитан кончиком башмака стряхивает с розового шелка подкладки шматок сырой грязи. Замирает вдруг, стоя на одной ноге. – Ну-ка... Что это?.. – наклоняется и прощупывает подкладку. – Тут что-то вшито, мужики...