Золото Удерея - Прасолов Владимир Георгиевич - Страница 6

Федор, схватив берестяную баклажку, бросился к ручью, он был в десятке шагов от избушки и через минуту, придерживая голову лежавшего мужчины, тонкой струйкой вливал в его растрескавшиеся губы воду. Напившись тот потерял сознание, безвольно и слабо его голова откинулась, обнажив из - под бороды острый кадык на худющей шее. Федор присел и только сейчас смог разглядеть человека. Перед ним лежал крупный, но сильно исхудавший мужчина лет под сорок, черные с сединой кудри и такая - же борода обрамляли его лицо. Что - то знакомое показалось Федору в его облике, но его внимание отвлекли раны покрывавшие грудь и плечи мужчины. Глубокие покрытые коркой спекшейся крови и, вероятно загноившиеся, они жутко пахли. – Никак медведь мужика рвал – подумал Федор. Решив не терять времени, Федор разжег огонь в очаге, принес воды и через какое - то время он, куском своей нательной рубахи, осторожно омывал рваные раны на теле мужчины горячей водой. Набрав листьев подорожника, жевал их и кашицу прикладывал в опухшие нарывавшие порезы. Изорвав в ленты свое исподнее, как смог перевязал широкую горячую грудь, так и лежавшего без памяти мужика. Только поздно вечером, когда Федор решил поесть, мужчина пришел в себя. При свете горевшей лучины Федор увидел, что он приподнял голову и смотрел на него. Федор молча жевал кусок шаньги, устроившись на пеньке перед сложенным из камня и обмазанным глиной очагом. Огонь весело горел, потрескивая и выбрасывая снопики искр в уходящую в потолок такую же искусно сложенную из камня трубу. Какое -то время мужчина молчал, наверно осмысливая произошедшее. – Спасибо парень – прошептали его губы, голова устало опустилась. Только сейчас в памяти Федора вспыхнула картина из его детства, когда он видел этого человека. – Да это именно тот здоровенный чернобородый весельчак, что купил когда то рыбу, расплатившись по царски золотым самородком! Он, точно он! Глаза, именно глаза запомнил тогда Федор, и теперь, он видел эти же глаза, только вместо того неистового озорного огня в них была боль и благодарность –

Федор подошел к изголовью и, приподняв голову мужчины, из ложки влил ему в рот теплый отвар смородины. Тот проглотил, Федор дал еще несколько ложек. – Пейте дядя Семен – Глаза мужчины слегка приоткрылись, в них вспыхнуло удивление, но тут же погасло, не было сил. Он опять провалился в беспамятство. Всю ночь он бредил, что - то кричал и обливался потом, расшвыривал шкуры, которыми его укрывал Федор. Под утро успокоился и уснул. Федор тоже уснул прямо на земляном полу уткнувшись головой в свернувшегося калачом Разбоя.

Яркие солнечные лучи, проникшие в полдень в избушку через небольшое окошко, затянутое бычьим пузырем, разбудили Федора. Разбой уже давно сбежал и мышковал поблизости от избушки. С хрустом в суставах потянувшись, Федор встал. Низкий потолок не давал ему, как раньше, распрямиться в полный рост. Его знакомец лежал с открытыми глазами, лоб покрывали крупные капли пота, но дыхание было ровным и спокойным. Склонившись над ним, Федор отер мокрой тряпицей его лоб, повернулся, что бы отойти. Крепкая рука взяла его за запястье. – Откель мое имя знаешь?-

Федор без особого усилия освободил руку и, внимательно вглядываясь в лицо лежавшего, ответил. – Давно это было, но помню, в селе нашем, в Рыбном, в кабаке, заплатили вы мне за рыбу самородком .–

- И ты запомнил мое имя?-

- Обличие у вас дядя запоминающееся и голос вспомнил. И вообще отец говаривал

- Доброе дело помнить надоть! –

- Правильный у тебя батя был, славно тогда погуляли, а тебя не помню. Мой отец говорил, сделал добро человеку - забудь, сделал зло – век помни. Помоги - ка, сесть хочу, совсем спина занемела –

Федор помог.

- Что ж, извини, не помню, как тебя звать, давай знакомиться. Он протянул Федору руку. Федор осторожно пожал огромную костлявую ладонь старателя.

– Семен -.

- Федор Кулаков – назвался Федор.

- Уже думал, Богу душу отдам здесь, да видно рано еще мне, не заслужил, каким ветром тебя занесло парень сюда?-

- Так это мое зимовье, наследственное, от отца, от дедов. Все Кулаковы здеся охотничали, соболя да белку промышляли. Пришел к зиме поправить избушку, да кулемы подновить, а тут такое дело. Как дядя Семен, полегче вам?-

- Слава Богу, дышу да тебя слышу, водички дай - Напившись. Семен прикрыл глаза. – Посплю я. –

Трое суток Федор не отходил от больного, тот, то просыпался, пил воду, то засыпал и спал непробудно. Только пару раз Федор смог заставить его проглотить несколько ложек мясного отвара, рябчиков между делом настрелял и варил их себе да Разбою на прокорм. Целой одежды на Семене практически не было. В клочья изодранная куртка и штаны из грубой ткани, не поддавались починке, высокие кожаные бахолы огромного размера были целы. Когда Федор спросил Семена, где ж его так угораздило. Тот только мотнул головой и отвернулся к стенке. Не спрашивая больше, Федор решил, захочет сам расскажет, чего пытать чужое горе. На четвертые сутки Семену стало значительно лучше, он поел и даже встал на ноги. Высокий, широкий в плечах, но страшно худой. Его от слабости качнуло. Оперевшись на Федора, Семен встал и вышел из избушки. Свежий таежный воздух пьянил. Семен сел на завалинку – Эх закурить бы –

Федор протянул кисет с табаком – Закури –

- А чего ж ты молчал, что табак есть?-

- Так не спрашивал –

- Я и не спрашивал. Вижу, не куришь, думал, не пристрастен ты к этой дурной забаве –

- Нельзя в зимовье табаком дымить, одежка пропахнет, зверь издали тебя чуять будет, не принято у нас. Вот на ветерке дыми себе -

- Ай хорошо - прокашлявшись после первой затяжки, прошептал Семен – Аж в голову вдарило –

- Раз на табак потянуло, дело к поправке. Это хорошо, а то ведь мне домой надо, мать наверное молитвы шепчет за меня, обещал на два-три дня, а сам уж пятый ден не вертаюсь –

Семен молчал. Молчал после сказанного и Федор. Пауза затянулась и Федор нарушил ее.

- Может, со мной потихоньку пойдешь? За день – два доберемся. Мать тебя там быстро на ноги поставит, а дядь Семен?

- Спасибо Федя, не могу я к тебе в гости идти. Не дойду, слаб еще и тебе обуза.-

- Да кака обуза, денек еще отлежишься и айда, пойдем, а? –

После некоторого молчания Семен сказал – Нельзя мне Федька на люди казаться, пока не разберусь. Кое - кто хотел, что б я в тайге сгинул, пусть так и считают. Вот таки мои дела –

- Да. То другое дело. Тогда жди меня здесь, отлеживайся, я домой и в обрат, одежку тебе принесу. Батина - как раз впору будет. На два дня еды хватит, а там и я возвертаюсь. Договорились?-

- Договорились – ответил Семен.

Когда через два дня Федор вернулся, избушка была пуста. Семена не было, как будто и не бывало. Только запах табака остался в зимовье, да теплый еще очаг. Федор немного огорчился, но не обиделся. – Значит, так решил, ему видней.- Несколько дней ушло на нехитрый ремонт, да другие охотничьи дела и Федор собрался домой.

*

После того случая на реке, гнев отца обрушился на ни в чем не повинную Анюту.

– Значит, повод даешь! Раз так себя ведет!- орал Никифоров на дочь обливавшуюся слезами. – Все! Хватит, завтра же собирайся, поедешь в Енисейск, к родичам, чтоб духу твоего здесь не было, не позволю позорить меня! Мать, собирай непутевую, с Акинфием пущай едет завтра же, заодно товары для лавки пусть смотрит, нечо бездельем маяться!-

Мать Анютыы, тихая и спокойная женщина, Алена Давыдовна, прижав к себе рыдающую Анюту, увела ее на свою половину. – Отец сказал, так и должно быть, утри слезы доченька, его слово закон, он же тебе добра желает – Успокаивала она Анюту. – Мама, так люблю же я его, как же я поеду, что он то подумает? –

- А он тебя? Ой, девонька, не пара он тебе, что от него проку то? Отец его на службу к себе звал, так не пошел, а пошто? Гордыня заела. А любил бы тебя, гордыню то по - унял- бы. Да все может и сложилось- бы, а так что? Кто он твой Федька? Голь перекатная, да еще с норовом!-