Золото Удерея - Прасолов Владимир Георгиевич - Страница 22

Уже смеркалось, как подошла она к причалу, где у дощаника суетилась, рыская по берегу Агапья.

- Чо потеряла Агапья Ивановна?-

- Дак, Анютка Никифорова куда то запропастилась, токо причалили, она на берег, мужики говорят в церковь подалась. Я за ней, а ее тама нету. Вы не встретили ее Полина Прокопьевна?-

- У меня она, отлеживается-

- Как отлеживается?-

- А так, что-ж ты дорогая за девкой то не усмотрела! С нее хлещет как из ведра, а ты ее в дорогу? На дощанике столько времени! Мужичье кругом, срам то какой! Ты чо баба, совсем нюх потеряла? –

Агапья всплеснула руками и прижала их к высохшей уже груди.

- Так все хорошо было, как отправлялись, ревела она - то правда, так на то воля родителя ее, я не причем тута –

- Пошли Агапья, али здеся ночевать хошь?-

С дощаника сошел на берег и вальяжной походкой подошел к женщинам Акинфий. Склонив голову и пристукнув каблуками щегольских сапог, он вежливо произнес

- Имею честь представиться, Акинфий Сумароков. – Не дождавшись ответа, продолжил - Так что нашлась Анюта, как я понимаю. Вот девка шустрая, мы тут в расстройстве, куда подевалась. Пора на ночь определяться, а ее нет.-

- А вы барин определяйтесь, Анюта у меня и Агапу я к себе беру-

- Хорошо - после некоторого раздумья ответил Акинфий, - по утру рано жду на борту, не опаздывайте.

Не ответив, Полина с Агапьей раскланялись с приказчиком и ушли.

- А ничего этот Акинфий, красавец, а Агап?- спросила Полина по дороге к дому.

- Красавец, да еще с деньгой не малой, его отец то большой купец на Енисее, повезло Анюте, ой повезло голубке нашей –

- Слюбились что ли?-

- Ну слюбились, не слюбились, а везу родителям его на смотрины. Так Никифоров приказал.-

- Это хорошо. Добрый жених Анюте будет, коль слюбятся – серьезно ответила Полина Прокофьевна, а про себя подумала – Не дам девке сгинуть, с нелюбым жить - от корня гнить!-

В доме Агапья увидела Анюту спящей в постели. - Притомилась девка, вымоталась, ты то что, не видела что ли?- с укором шептала Полина Агапье.

- Дак меня укачиват на реке, заснула сразу, проглядела, ой да ты не сказывай Никифорову то, он же строго спросит, а то и прогонит со двора Полинушка, Богом прошу-

- Ладно, молчать буду, но Анютку, пока не оклемается, от себя не отпущу –

- Да как же? Как быть то, по утру ехать надоть-

- Езжай, Анютку у себя оставлю, пока здорова не будет! Весь мой сказ. Или ты хошь ее такую везти? Ты чо баба?-

- Что- ж я Акинфию скажу, как перед Никифоровым ответ держать буду, что волю его не сполнила – Агапья села на лавку вопросительно и умоляюще глядя на Полину Прокопьевну.

- Ну что такого страшного случилось то, бабье дело обычное, вертайся назад, скажешь матери, так вот не ко времени приключилось. Анютка у меня погостит, а через неделю готова будет к смотринам, веселая да румяная. –

- Чтож делать, будь по твоему- ответила Агапья

- Угощайся, давай - ка подруга старая, по чарочке медовой за встречу!-

Утром Агапья сама обьяснила Акинфию, что Анюта ни как не может дальше ехать, приболела с непривычки. Через неделю другую отец ее отправит, так что пусть не волнуется и дурных мыслей не имеет.

- Баба с воза – кобыле легче- с облегчением вздохнул Акинфий и начальственно крикнул мужикам – Отдать концы!-

Мужики осклабились – Во бля, прям в море – окиян выходим!-

*

Иван Васильевич Сазонтьев выглядел молодцом. Чем ближе они приближались к Красноярску, он в отличие от Якова чувствовал себя все лучше и лучше. Яков от утомительной и однообразной езды – шутка - ли сказать, полтора месяца по ямским избам, впал в меланхолию. Его уж и развлекали, преферанс ему надоел, водка, что по вечерам под соленые огурцы да капустку, уже в глотку не лезла, женщины ехавшие в отдельной повозке и то уже не вызывали у него былого прилива красноречия и сил. Как же огромна Россия, думал он, вглядываясь в проплывающие мимо леса и горы, города и деревни, на переправах с удивлением видел широкие полноводные реки с лазоревой прозрачной водой. – Да это не Фонтанка, да и не Нева!- Восклицал он возвышенно и высокопарно к великому удовольствию своего тестя. В конце пути он уже и по сторонам не смотрел. Одним словом загрустил. Петербург остался где - то там, в дали и пыли дорог. Где - то там осталось общество дам и приятелей Якова с недоумением воспринявших его отьезд. С его- то «талантами»!?

–Что ты будешь делать в Сибири Яша?- спросил его питерский прощелыга и серцееед Василий Комков. – Там же ссылка, там же нет приличного общества, тебе негде будет развернуться. Там нет нас. Ты умрешь с голода Яша! – они сидели в трактире на Фонтанке, где Яков заказал прощальный ужин. Да это было так, почти так и Яков это понимал и он никогда не уехал бы из столицы, если бы не одно обстоятельство доподлинно известное ему и сокрытое от других. Он держал в руках золотой самородок, самый настоящий кусок золота, за который можно было купить и этот трактир и всех его приятелей, собравшихся сегодня за этим столом. Этот самородок был последним и самым весомым аргументом Сазонтьева в его разговорах со Спиринским. Яков вынашивал идею - как облапошить купца, получить у него кредиты на поставку товара и спокойно жить на проценты да разнице в цене. Все его россказни про золото сибирское слушал, кивал головой согласно, дочку купеческую обольщал – все было для того. Однако Сазонтьев настойчиво склонял его к иному. Ехать надо в Сибирь, дело поднимать сообща. Подержал в руке Яков этот кусок металла, побросал из ладони в ладонь и вдруг переворот у него в мозгах случился. Потускнели вдруг все его затеи и питерские замыслы, он понял, что сама судьба дает ему шанс изменить свою жизнь! Изменить так, что никто уже не посмеет схватить его за шиворот и бросить в кутузку. Разбогатеть и вот тогда – извольте пожаловать в столицу уважаемый Яков Васильевич. Дела коммерческие, которые он умудрялся проворачивать за чужие деньги - уж на свои то деньги он так развернет! Казенные заказы на себя примет, уж он то знал где и кому нужно дать! Вот тогда, тогда все эти существа, что сидят сейчас рядом и сочувственно похлопывают его по плечу, подавятся дешевой селедкой от зависти. Никто из них не позволит себе назвать его Яшкой Спиркой, никто! Потому как за один стол с ним они уже не попадут! Ехать, ехать в Сибирь и непременно жениться на дочке этого золотого кошеля! Судьба!

И вот, наконец Красноярск. Долгая, бесконечно долгая дорога закончилась. В предвкушении хорошего стола и отдельной спальни Спиринский, откинувшись на спинке сиденья уже привычно не обращая внимания на тряску, сладко дремал. Силантьев и его женская половина не спали, они тоже, приближаясь к родному дому, с волнением , строили планы и мечтали об отдыхе и покое. Какой же ужас охватил их всех, когда они увидели огромное зарево там, где должен был начинаться город. Дыма почти не было видно, сильный ветер относил его на северо - восток по течению Енисея. Их спускавшиеся по широкому Дрокинскому логу повозки остановили конные казаки. – Стой! Куды ломитесь! Горит город!-

- Что, что случилось братцы?- спрашивал, выскочив из повозки Сазонтьев.

- Горим, сами не видите? Занялось ночью в еврейской слободке и пошло понесло – сухота месяц как давила, а тут ветер как на грех!-

- О Боже! А Воскресенская улица? –

- Да цела Воскресенская, отсекли от центра огонь то, но обождать надо, по Благовещенской не проехать – пекло!-

- Слава Богу! Слава Богу!- причитая вернулся в повозку Силантьев – цела, цела Воскресенская, что - ж за напасть такая! Третий раз уж на моей памяти пожары Красноярске! Горит деревянный город, каменный строить надоть! Каменный, вот уж и наметки плана городского сам видел, улицы прямые да ровные, как в столице! Теперь точно только в камне дома в строительство пускать разрешат! –

- Ну, вы хватили батенька, как в столице! – возразил проснувшийся окончательно Спиринский.

- Что случилось то? Я придремал малость.-