Золото Удерея - Прасолов Владимир Георгиевич - Страница 20

- Вот таперь можно и дела делать – выслушав Степана, сказал Косых.

- Да, только надо что-б наверняка, без промашки что – б было!-

- Догляд за ними учинить надо, когда повалят весной, проследить тайно куды подадутся, дать им золотишко добыть, а по осени одну две ватаги накрыть. Да так, чтоб об этом никто не вызнал. Тихо. Как тех. С каждым годом их все больше в тайгу прет, но не все оттуда назад вертаются, знают, на что идут. –

- На том и порешим. Теперь дело. Весной по кабакам своих людей посадить, пусть высмотрят фартовых – тех и проследим. На извозе тоже смотреть надо и слушать. Иван подбери людишек для этого дела, чтоб пить могли, да не напиваться. Чтоб язык умели у золотишников развязать, да тебе только докладывали, сколь надо денег для того сообрази, оплачу.

Степан, ты одного двух себе подбери из охотников, кто понадежней, чтоб к осени мы знали точно, где фартовые ватаги стоят. К ним и наведаемся. А теперь пошли в парную, Ванька, ну - ко пройдись по моей спине, как ты умеешь! –

- Заходи Авдеич, я уж пихтовые запарил, щас я тя так обработаю, как наново народишься!

Степан, там под лавкой у входа жбан с медовухой стынет, достань пока. – Степан достал четвертной жбан и, раздвинув закуски на столе, поставил его посредине. Налив себе кружку, в одно дыхание опустошил ее и, закусив солеными подъеловиками, откинулся к бревенчатой гладко выскобленной стене. Из парилки потянуло пихтовым парным настоем. – Хорошо! Ой, хорошо жить на белом свете! Сейчас бы бабенку сюда, что –б ухватить ее покрепче да приласкать!- горазд Степан был до баб, любил их и никак меры не знал. Жена уж восьмерых нарожала, а опять на сносях. Уж которую неделю к себе не подпущает, а ему ж невтерпежь! – Не, надоть седьни наведаться к молодке одной, давно на нее глаз он положил, давно и она ему глазки строит, счас после баньки и навещу!- решил он и, сбросив на лавку простыню в которой сидел, протиснулся в узкую дверь парилки. – Пустите, а то весь пар на вас уйдет! Разгулялись тута, про меня забыли?-

- Забирайся Степан, на всех хватит - услышал он в непроглядном пару довольный бас Никифорова, Косых нещадно лупил того по спине вениками с обеих рук. – Оххх хорошшшо – прошипел он, приземляясь задом на горячий полог. – Смотри причиндалы не прижарь – хохотал Косых – А то бабы деревенские меня потом порвут - такого кобеля извел!-

С того времени плотно приступили к делу Косых со Сметаниным. Кружили по кабакам и заезжим избам, то тут, то там узнавали они о старательских артелях, заходящих в тайгу на промысел золотой. Людей поставили своих, шептунов. Сметанин, со своими, проследил одну ватагу. Выходили за припасом из тайги ближе к весне, проболтались по пьяни, что всегда в фарте бывают. Человек у них, рудознатец, золото нутром чует. Точно по жилам моют, потому фартовые. Обсудили с хозяином и решили по осени эту ватагу взять. Особо рудознатец этот заинтересовал Никифорова. – Этого человека живым захватить, пригодится!- приказал он Косых. Да не тут - то было. По своим затесям вел в тайге Иван свою банду, да влетел в зверовую яму. На колья коня посадил и сам налетел, прямо глазом напоролся на дрючину острую, хорошо жив остался. На засаду вроде не похоже было, тропа звериная – не людская, но легче от этого не стало. Через неделю вернулись, уже осторожно шли, собак с собой взяли и, только тогда, понял Сметанин, что ждали их. Чудом увернулся он от самострельной смерти, просвистевшей мимо его груди. Самострел насторожен был на всадника, это Степану ясно с первого взгляда стало. Перекрестился он, возблагодарил Бога за спасение, и тронул было поводья, что - б дальше двигаться, да свиснула тетива и брызнула фонтаном кровь из шеи его жеребца, пронзенной стрелою. Упал конь на передние колени и завалился на бок. Степан, с него скатившись, руку вывернул о корень сосновый, да так, что плетью повисла. Кинулись собаки в чащу с лаем, охотники следом было, да остановились на окрик Сметанина. – Стой мужики, собаки его возьмут, помогите, коня добить надо! Жалко, животина страдает! – Конь хрипел кровавой пеной, его глаза уже задергивались поволокой, но, еще смотрели, с не понимаем и тоской на хозяина. – Стрели кто - нибудь!- Заорал Степан

- Нету мочи смотреть! Ну гады, вы мне заплатите, за все заплатите!- заорал он страшно в тайгу. Эхо выстрела гулко прокатилось по сопкам и увалам. Пока вправляли руку, пока свежевали мясо, наступил вечер, собак не было. Не вернулись они и на утро. – Что-ж негоже назад впустую, идем этих гадов зорить! – принял решение Сметанин утром.- Токо я первым иду, всем спешиться, если жизнь дорога. Смотри в оба, самострелы опытной рукой ставлены. Оружие чтоб наготове было! Пошли!-

Весь день подбирались к старательскому стану, больше десятка самострелов нашел и разрядил Степан, яму зверовую углядел, а пришли к пустому брошенному месту. Как не пытался Сметанин определить, куда ушли золотнишники, не смог. Ушли видно давно, тайга стерла следы. Со злости разворотили землянку и подожгли. Покружили вокруг, нет следов и намека на них. Пришлось возвращаться назад.- Кто ж так их провел? Найти, найти да головы по сносить!- одна мысль билась в Степановой голове всю обратную дорогу. Невеселы и охотники его были. Объегорили их, обманули, их, всю жизнь охотившихся в этих местах! Знавших каждый переход звериный, места глухариные и медвежьи углы, стрелявших так, что с пятидесяти шагов, пуля, выпущенная из фузеи в лезвие ножа засапожного, надвое резалась. А эти пришлые надсмеялись над ними. Двух коней потеряли, об Иване Косых вообще думать боялись. Глаз потерял, прям, точно в фамилию свою вписался. В бешенстве три дня не подпускал к себе никого Иван Косых, лекаря требовал, да откель ему взяться, так и отсекла ему бабка то, что от глаза осталось ножом и, перекрестясь, закопала на задворках. Закрыл пустую глазницу Иван кожаной повязкой, как будто перечеркнул лицо свое черной чертой. С той поры забросил Никифоров свою идею данью старателей обложить, не вышло, но найти именно тех, кто устроил им западню и глаза Ивана лишил, поклялись они тогда. Око за око, зуб за зуб – память на этот счет у них хорошая была.

*

Шли годы, жизнь шла своим чередом, золотопромышленники все больше и больше вгрызались в таежную глубь. Приспосабливались, сжимая зубы, и ангарцы к их присутствию, тихая война не прекращалась. Пропадали старатели, не возвращаясь из тайги, да и не только в тайге пропадали, не один десяток тел старательских приняла Ангара матушка в свои воды, омывая резаные, да пулевые раны. Сметанино, Кандаки, Кулаково через которые шел старательский путь постоялыми дворами обзавелись, мужики на ямщине хорошие деньги имели, потому широкими дворами зажили деревни. У каждого две три заимки в тайге, где и покос, и скот все лето, только успевай, а зима подошла мясо в ледник – по весне старателям все уйдет, соли да копти. Земли пахотные, которых вдоволь раньше было, под парами по три года стояли, востребованы стали – не только уж себя кормила деревня, хлеб северная тайга требовала. Огромные, глубокие погреба с рублеными из лиственницы стенами и подземными переходами стали обычным сооружением для ангарцев, там в этих погребах хранились и овощи и соленья и зерно, сохраняясь от гнили и глаз чужих. Там же укрывалось и все самое ценное, на черный день приготовленное. Оседали и пришлые в деревнях, семьями обзаводились, корни пускали привороженные красотой и обилием вольной земли. Царскими указами высылались на жительство в волость ссыльные. Зазвучала на берегах Ангары и шведская и польская речь, пришли с северов и прочно обосновались на Тасеевой реке раскольники- староверы. Разрасталось и село Рыбное, полтора десятка кабаков, при заезжих избах, день и ночь гудели, свое прозвище – «Разбойное» оправдывая, уж и местный народ его так называть стал, не смотря на официальное название. Темные дела, за высокими заборами быстро богатевших рыбинских мужиков, были покрыты тайной. Странные события происходили в селе, вольно раскинувшемся под сенью храма стоявшего на высоком Рыбинском быке. Бывало, въезжал в село обоз с людьми работными, не - весть откуда, в раскрытые настежь ворота одного из дворов на полном скаку втягивался и исчезал навсегда за этим забором. Ни лошадей, ни людей, ни кто уж не видел больше. Как сквозь землю исчезали, а может и так?