Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Стрельба в невидимку (Десерт для серийного убийцы) - Самаров Сергей Васильевич - Страница 47


47
Изменить размер шрифта:

— Хозяинов.

Признаться, я испугался, что страсть к эффектам довела меня до весьма нехорошего поступка. Лоскутков молчал так долго, что я начал опасаться — не проглотил ли он травмированную часть своего тела? Или хотя бы язык?

— Я сейчас приеду. Расскажешь...

— Нечего рассказывать. Просто побывал здесь некто по имени Вениамин Вениаминович, разлюбезный человек, и нанял меня.

— И ты согласился?

— Согласился.

— Работать на мафию?

— Искать убийцу.

Перед тем, как в трубке раздались короткие гудки, мне послышался настоящий дикий зубовный скрежет. Но, должно быть, это были помехи на линии, потому что Лоскутков после встречи с Пашей Гальцевым на такое уже не способен.

И, тем не менее, я слегка обиделся. Не люблю, когда люди так невежливо прерывают со мной беседу. Что ж, я сумею отомстить.

Я специально куплю комковой грубый сахар и приглашу Лоскуткова пить чай вприкуску.

Пусть погрызет. Если зубами скрежетать может, то и с сахаром, наверное, справится.

2

После случая в городском бору Леший ненадолго успокоился. То есть не совсем успокоился — он нервничал и всего боялся несколько недель. Боялся на улицах, что его узнают.

Боялся — вдруг вспомнят, что видели его раньше, и где видели, и потому легко найдут.

Понимал при этом, что страхи большей частью надуманные — и, тем не менее, от понимания легче не становилось.

Успокоился он в другом. Его уже не манили так настойчиво и властно горячие целующиеся губы. Он уже не вспоминал о девушке, избитой в подъезде, е желанием повторения пережитого. И та толстушка с коляской стала теперь казаться отвратительной. Ее рыбьи мутные глаза казались кошмаром, и Леший не понимал, как мог он польститься на такую.

Он — некрасив, а она — просто уродлива в своем испуганном крике. И только от отчаяния и безысходности мог он на такую позариться.

Время шло в страхе, он жил, как в густом болотном тумане по осени, не зная, куда идет дальше, но никто не узнавал его, никто не спешил обвинить во всех смертных грехах.

И Леший начинал понемногу успокаиваться в этих назойливых и неуправляемых страхах. Но одновременно с этим снова стало призывноманяще нарастать воспоминание о горячих губах. Это происходило так, словно один кошмар сменялся другим. И вообще они словно были двумя сторонами одной медали. Если ему не хотелось повторения пережитого, значит, он боялся; если он не боялся, то ему хотелось повторения.

Этот период совпал с весенней сессией.

И потому каждый экзамен давался Лешему с превеликим трудом. Сессия прошла; примерно одновременно, но вне зависимости от нее, ушли и страхи. А зов горячих губ стал настойчивее. Стал почти нестерпимым.

По окончании сессии, перед каникулами, в общежитии устраивался большой вечер. В актовом зале были танцы, потом все разбрелись по этажам, по комнатам. Здесь уже держались не учебными группами, как в аудиториях, а компаниями — кто с кем рядом жил, кто с кем дружил, а кто и случайно пристроился. Составлялись столы, выставлялось много выпивки и мало закуски. Леший был там и вместе с другими оказался в одной из комнат — то ли кто-то позвал его, то ли он сам разговаривал и, не заметив того, пошел, но, как всегда, чувствовал себя среди людей одиноким. Он почти ничего не пил, потому что не любил пьяных и сам ни разу в жизни допьяна не напивался.

Рядом с ним, на продавленной и скрипучей кровати сидела девушка с параллельного потока. Случайно рядом оказалась. Шумная, шебутная, заводная. Она пила за двоих, не выпускала изо рта сигарету, говорила со всеми сразу, в том числе и с Лешим. И все время толкала его сильным локтем в ребра. Больно толкала, но он терпел. Даже это казалось общением, и он ему радовался.

Музыка мешала расслышать слова. Громкая музыка, ритмическая. Дома мать любила слушать исключительно классику, и к классике Леший больше привык. Она успокаивала, и даже в самые тяжелые минуты жизни отвлекала от болезненных мыслей. А эта музыка бесила, будоражила. Вызывала в нем прилив тех желаний, что мучили его постоянно.

Словно бы нечаянно он посмотрел на губы шумной соседки. Они были полные и зовущие. Так откровенно зовущие каждого, что он с трудом удержался, чтобы не пододвинуться к ней ближе. И, наверное, ее губы тоже горячие?

Помада почти стерлась, но Леший хорошо помнил, что губы той девушки из подъезда были вообще без помады. И сейчас представил повторение длительного поцелуя, но с этими вот полными губами. Опять затрепетало что-то между грудью и животом. И он возненавидел всех сидящих здесь, всех шумящих, говорящих, кричащих, пьющих, курящих и закусывающих. Что они здесь делают? Почему не остаться в комнате двоим — ему и ей?

Вечер продолжался. В комнате было сильно накурено. Кто-то выходил в коридор. Кто-то возвращался. Постепенно стали расходиться, пока работал городской транспорт, желая успеть добраться до дома.

— Ты здесь живешь? — перекричала музыку соседка.

— Нет, — Леший отрицательно покачал головой. Перекричать группу “Scorpions” он не мог.

— Проводишь... — не спросила, а крикнула она утвердительно, уверенная, что он не откажется, и налила себе следующую рюмку.

Потом они стояли в длинном коридоре среди других таких же пьяных студентов. Все общежитие в этот вечер было пьяно. Они ушли уже во втором часу ночи, чтобы избежать уничтожающего взгляда дежурной вахтерши, которая не любит, когда ее будят. Дверь открыли сами и только сильно хлопнули ею, чтобы вахтерша проснулась и сообразила, что кто-то ушел. Но сказать “ушли” — значит сказать не совсем правильно. Леший просто вел соседку, даже тащил порой на себе. И долго пытался выяснить, где она живет. Она только рукой показывала:

— Там...

Но “там” — был городской сосновый бор.

И Леший, в глубине души сам подумывающий, как увести ее именно туда, согласно повел. Она, хотя и была сильно пьяна, конечно, видела, куда они идут, но шла — более того, сама вела его, время от времени всматриваясь вперед и показывая:

— Туда... Дальше...

На улицах народа не было. Никто не видел их. Но Леший в городе стеснялся неизвестно чего или кого, — настолько привык к тому, что все его желания должны быть тайными, — и только поддерживал пьяную девушку под руку и за талию. За первыми деревьями он быстро осмелел, прижал ее к стволу большой и старой, на краю поляны стоящей сосны, и хотел поцеловать. Она засмеялась, обняла его за шею, просто повисла на нем, но лицо отвернула, целоваться не стала. Леший не понял, что это ее игра, начал сердиться и закипать.