Фиалки в марте - Джио Сара - Страница 14

– Все нормально, – солгала я.

– Хотел предупредить, что задержусь на работе. Вернусь восьмичасовым паромом.

– Ладно, – ответила я безучастно.

– Поцелуй за меня нашего ангелочка.

Я повесила трубку и включила радио. Музыка поможет. Музыка облегчит боль. Я сидела за столом и тупо глядела в стену, когда зазвучала композиция «Душой и телом»[5]. Под нее мы с Бобби танцевали на свадьбе, и с каждым шагом я вспоминала Эллиота, ведь это была наша с ним песня. И сейчас я танцевала одна у себя в гостиной, пытаясь найти утешение в музыке, раз уж Эллиот где-то далеко.

На втором куплете песня, казалось, зазвучала пронзительно и жестоко. Я выключила радио, спрятала письмо в карман платья и пошла к дочери. Укачивала ее до тех пор, пока она не заснула, и все это время меня не покидала мысль о том, как ужасно быть замужем за нелюбимым».

Я хотела читать дальше. Хотела узнать, что произошло между Эстер и Эллиотом, из-за чего они расстались. И я, как Эстер, беспокоилась, жив ли ее возлюбленный. Я переживала за Бобби, славного честного Бобби, и за малышку. Бросит ли их Эстер, если Эллиот вернется домой? Но денек выдался долгий, и у меня слипались глаза.

Глава 6

– Вчера вечером звонила твоя мама, – сказала за завтраком Би, уткнувшись в газету «Сиэтл таймс».

Лицо Би хранило непроницаемое выражение – как всегда, когда она говорила о моей матери.

– Сюда? – удивилась я, намазав тост толстым слоем масла. – Странно. Откуда она узнала, что я здесь?

Мы с мамой никогда не были близки в общепринятом смысле. Конечно, мы разговаривали по телефону, и я довольно часто приезжала к родителям в Портленд, но какая-то часть маминой души оставалась для меня закрытой. Наши с ней отношения всегда омрачало скрытое неодобрение, причину которого я не понимала. Она сильно расстроилась, когда в колледже я выбрала курс писательского мастерства. «Такая ненадежная профессия! Неужели ты и вправду хочешь этим заниматься?» Тогда я просто отмахнулась. Ну что моя мать может знать о жизни писателей? Тем не менее, мамины слова преследовали меня в течение долгих лет, не давали покоя, и в конце концов я сама засомневалась – а вдруг она права?

Пока я пыталась преодолеть мамино недовольство, ее отношения с Даниэль, моей младшей сестрой, складывались как нельзя лучше. Когда мы с Джоэлом решили пожениться, я спросила маму, можно ли мне надеть бабушкину фату, ту самую, которую я много раз примеряла в детстве. Но вместо того, чтобы благословить меня, мать покачала головой: «Фата тебе не пойдет. Вдобавок она порвана». Было очень обидно, тем более что через три года Даниэль пошла под венец в этой кружевной фате, тщательно заштопанной и отутюженной.

– Она позвонила тебе домой, и твоя подруга сказала, что ты здесь, – пояснила Би.

Судя по голосу, ей явно нравилось, что мама не в курсе всех событий моей жизни.

– А зачем звонила, не сказала? Что-нибудь важное?

– Нет. – Би перевернула страницу. – Просила, чтобы ты перезвонила, когда сможешь.

– Хорошо, – кивнула я, отхлебнув кофе. – Би, что между вами произошло?

Ее глаза расширились. Я поняла, что застала Би врасплох. Раньше я никогда не интересовалась семейными делами. Мы обе ступили на неизведанную территорию, но что-то придало мне сил.

Би опустила газету.

– Что ты имеешь в виду?

– Между вами определенно чувствуется натянутость. Я давно хотела спросить, почему вы не любите друг друга.

– Неправда, я очень люблю твою маму.

Я почесала нос.

– Что-то не верится. Почему вы почти не разговариваете?

Би вздохнула.

– Долгая история.

– Ничего, сокращенная версия меня вполне устроит.

Я придвинулась ближе, обхватила колени руками. Она кивнула.

– В детстве твоя мама часто у меня гостила. Я всегда ей радовалась, и твой дядя Билл тоже. Но однажды все изменилось.

– Как это?

– Ну, – начала Би, тщательно подбирая слова, – твоя мама начала задавать вопросы о своей семье.

– Что еще за вопросы?

– Она хотела узнать правду о своей матери.

– Бабушке Джен?

Би отвела взгляд и стала смотреть в окно на воду. Бабушка Джен умерла лет десять назад. Дедушка сильно горевал, и моя мама тоже, хотя у них с бабушкой были сложные отношения. Как ни ужасно признать, я отнеслась к смерти бабушки довольно спокойно, и вовсе не потому, что она плохо со мной обращалась. Каждый год, даже после того, как я окончила колледж, она поздравляла меня с днем рождения – присылала открытки с пожеланиями, написанными красивым почерком, таким витиеватым, что я не могла его расшифровать без помощи папы. У нее на каминной полке стояли наши с сестрой фотографии. И все-таки бабушке Джен чего-то недоставало, а чего именно – я так и не смогла понять.

Когда мама была маленькой, бабушка с дедушкой перебрались с острова на восток штата Вашингтон, в городок Ричланд, скучный и унылый, как вареная брокколи. Однажды я подслушала разговор Би с дядей Биллом. Она говорила, что бабушка и дедушка «прячутся» там слишком долго и что бабушка не разрешит деду вернуться домой, на остров.

Хотя каждый год мы проводили Рождество в Ричланде, я не хотела туда ездить. Дедушка мне нравился, но в бабушкином ко мне отношении сквозила какая-то неискренность, которая проявлялась то в косых взглядах за обеденным столом, то в том, как она смотрела на меня, когда я говорила. Мне было одиннадцать, когда родители отправили нас с сестрой в Ричланд на выходные, а сами уехали. Бабушка отдала нам целый ящик своих старых нарядов еще сороковых годов, и, конечно, мы с Даниэль не преминули устроить «показ мод». Я надела красное платье с корсажем, отделанным кружевом, и вдруг заметила, что бабушка глядит на меня с ужасом. До сих пор вижу, как она стоит в дверях гостиной и трясет головой. «Дорогая, тебе не идет красный цвет». Смущенная и растерянная, я стянула белые перчатки и сняла украшения, изо всех сил сдерживая слезы.

Бабушка подошла ко мне и обняла за плечи.

– Знаешь, что тебе нужно? – спросила она.

– Что? – всхлипнула я.

– Новая прическа.

– Завивка, сделай ей химическую завивку! – завопила Даниэль.

Бабушка улыбнулась.

– Нет, Эмили нужно покрасить волосы. – Она приподняла мой подбородок и кивнула. – Да, я всегда представляла тебя брюнеткой.

Я послушно пошла за ней в ванную, где бабушка достала краску для волос и велела мне сесть на обтянутый шелком пуфик возле ванны.

– Не двигайся, – сказала она, методично разделяя мои волосы на пряди и нанося на них черную пасту с запахом аммиака.

Через два часа мои светлые локоны стали такими темными, что я расплакалась, взглянув на себя в зеркало.

От этого воспоминания меня передернуло.

– Би, вы с бабушкой Джен выросли вместе, да?

– И с твоим дедушкой тоже. Здесь, на острове.

– Что ты рассказала о ней моей маме, из-за чего они поссорились?

Би глубоко задумалась.

– В юности твоя мама взялась за очень серьезный проект, – наконец сказала она, – а когда у нее ничего не вышло, решила, что больше не хочет быть частью семьи, по крайней мере, как раньше. Перестала приезжать на остров. Мы с ней встретились только через восемь лет, когда родилась ты. Я приехала в портлендскую больницу, чтобы посмотреть на тебя. К тому времени твоя мать сильно изменилась.

Би вновь погрузилась в воспоминания, но я быстро вернула ее к дню сегодняшнему.

– То есть как, изменилась?

Тетя пожала плечами.

– На ум приходит только одно сравнение: из нее словно высосали жизнь. Видно было по глазам. Да, она стала совсем другой.