Око силы. Четвертая трилогия (СИ) - Валентинов Андрей - Страница 46

Родион Геннадьевич покачал головой.

– Надеюсь, Ольга, это не серьезно? Вы будете расстреливать и топить людей, возможно, не таких и скверных, а Церковь от гонений лишь окрепнет. Только наука победит мракобесие и варварство. Может, я идеалист, не знаю… Так вот, подхожу к главному. В шаманы я угодил за то, что попытался защитить от разрушения святыню нашего народа – Дхори Арх. Напечатал несколько статей, попытался собрать подписи, даже на митинге выступил. В тюрьме меня определили в камеру к раскольникам-беспоповцам. Это был ужас! Казалось, я попал во времена пророка Аввакума… Вот так, сам к тому не слишком стремясь, я пострадал за то, что по происхождению серый дхар из рода Фроата Великого и Гхела Храброго, в память которого получил имя мой отец. Но они, наши древние вожди, в историю входили, а я, скорее, влип…

Ольга слушала внимательно, стараясь не смотреть ученому в глаза. Смущал странный контраст – мягкая, чисто «интеллигентская» ирония и скрытая, но хорошо ощутимая гордость. Дхар словно видел себя в долгой череде славных предков. Девушка была с ним вполне согласна. Не струсил ведь, не отступился. Молодец, дядька!

– В Сибири я учительствовал, потом 1905 год… Я вернулся, завершил образование в Германии, работал при Академии Наук, изучал моих дхаров. Когда началась Смута, поехал в Сибирь, в то же самое село, на этот раз добровольно. Думал, там будет спокойнее… В 1921-м вернулся, продолжаю работать, сотрудничаю с наркомпросом и составляю учебники для дхарских школ. Это обо мне, раз уж спрошено… А теперь о моем народе. Как вы уже поняли, мы называем себя «дхары». Что интересно, в Индии есть одноименная провинция, но это очевидное совпадение. Дхары – автохтоны севера России, народ финно-угорской языковой семьи…

Одеяло туч разошлось, впуская в мир яркую весеннюю синеву. Первый робкий солнечный луч прорвался сквозь густые еловые кроны. Вместе с ним пришел ветер, весело зашумев густой хвоей. Лес словно ожил, прощаясь с долгой зимой.

Двое в старых офицерских шинели слушали слова Роха, сына Гхела из племени серых дхаров.

* * *

На этот раз первой «квадрифолическую» березу заметила Ольга. Всмотрелась, покрутила головой:

– Товарищ Соломатин. Квадратная! В смысле, дерево.

Молодая березка росла на небольшой поляне, отступив подальше от густого строя мрачных елей. Родион Геннадьевич поглядел на нее, как на старую знакомую.

– Значит, уже скоро. Сейчас начнется березняк.

Он не ошибся. Ельник поредел, распался на маленькие островки, а потом оборвался неширокой просекой, за которой рос березовый лес. Соломатин улыбнулся:

– Нам прямо по тропинке, полверсты – и на месте. Прошу ничему не удивляться, опасностей не предвидится, а вот, так сказать, диковинки гарантирую. Возражений нет?

– Ни малейших! – охотно откликнулся ротный. – За тем и в Шушмор шли.

Девушка промолчала, приметив очередную странность. Ученый держался уверенно, словно зная все заранее: и о «диковинках», и о том, что ничего страшного не будет. Он явно повеселел, словно набравшись сил в этих глухих дебрях.

«Опасностей не предвидится», – мысленно повторила Ольга, – «Не предвидится…» Кажется, Достань Воробышка хотел добавить «пока я с вами». Бывший замкомэск усмехнулась. Поглядим!

Смотреть, впрочем, было не на что. Березы слева, они же справа, обычные, без «квадрифолиев», под ногами – грязь и мертвые прошлогодние листья, над головой – узкая полоска небесной синевы. Сырой воздух, густой прелый дух. Возможно, ночью здесь и вправду жутко, но сейчас, средь бела дня… Замкомэск вдохнула поглубже, тряхнула головой.

Эх!

– Как теперь она тебя уважит,

Обогреет и с тобою ляжет,

А кого любила, ведь не скажет.

А что дальше будет, бог покажет…

Она вновь поглядела вперед, за широкую спину идущего впереди Родиона Геннадьевича. Лес, как лес, самый обычный. Березняк, густые зеленые кроны, трава, земляничные цветы – белые, с желтой серединкой…

Ольга почувствовала, как воздух застревает в горле вместе с недопетым куплетом. Сейчас же март, март, март!..

– Зеленое! – сзади послышался отчаянный крик. – Товарищ Соломатин, докладываю – зеленое!..

Семен точно выполнил приказ.

– Я же обещал! – не оборачиваясь, бросил ученый. – Идите и смотрите.

Кавалерист-девица прокашлялась, выбивая кляп из горла, и смело шагнула вперед, в горячее лето. Воздух густел на глазах, струился, тек, размывая контуры; зелень на ветвях побледнела, подернулась желтизной. Миг – и все стало на свои места. Лес опять был правильный, мартовский, среди берез выросли потемневшие от солнца ноздреватые сугробы, ветви оголились, пропуская солнце.

Сзади гулко выдохнул товарищ Тулак.

Ольга зябко повела плечами и пошла дальше. Байки про Шушмор уже не казались ей такими глупыми. Чудится – ладно, и не такое бывает. А что если «там» и вправду лето?

Где именно «там», девушка решила пока не уточнять. Разберемся!

– А казачки дома обождутся,

Вдовы с горя слёзами зальются,

Что ж вы, хлопцы девок распылялы

Да опять в могилы полягалы?

Обещанные полверсты явно растянулись. Тропинка упорно уводила в самую глушь, небо вновь загустело тяжелыми тучами, исчез синий просвет, скрывая солнечные лучи. Под ногами хлюпала грязь, мертвые листья цеплялись к подошвам. Сыро, пусто, неуютно… Никаких чудес!

– Взгляните, товарищи!

Спокойный голос Соломатина почему-то заставил вздрогнуть.

– Сначала налево, потом – направо.

– Береза, – вслух констатировала бывший замкомэск, поглядев в указанном направлении. – Большая.

Семен с ней мысленно согласился, но для себя уточнил: очень большая.

Деревья в этой части леса были почти все старые, достигшие максимального роста, но то, на которое указал ученый, даже по сравнению с ними казалось гигантом. Крона тянулась ввысь, к самым облакам, ствол в потемневшей коре выступал прямо на тропинку, словно пытаясь заступить путь. Неровные пятна гриба-трутовика вросли в древесную плоть, словно старые запекшиеся раны.

– Эндемик? – как можно более спокойным тоном осведомилась Ольга. – Вроде не квадратная.

Достань Воробышка поглядел вверх, на вершину темной кроны, покачал головой:

– Нет, самая рядовая, таких здесь много. Береза бородавчатая, она же повислая. Очень старая, обычно такие живут до трехсот лет, но эта еще древнее. Но вы не посмотрели налево.

Налево был пень, тоже огромный, вросший в землю толстыми мертвыми корнями.

– Ее покойная сестра, – Соломатин подошел ближе, наклонился к давнему срубу. – Те, кто ее погубил, сначала подожгли ствол, а потом взялись за топоры. Один старожил рассказывал, что это было сделано по приказу епархиального начальства в середине прошлого века. С одной справились, а потом случилось какое-то несчастье, и работы прекратили. Эти березы… Видите, как росли?

– Вроде часовых, – сообразил ротный. – Может, их специально возле тропы посадили?

– Во всяком случае, считалось, что они не пускают в наш мир то, что спрятано в Шушморе. Сюда носили подарки, говорят, у подножия стоял какой-то идол. Церковному руководству сие понравиться никак не могло… Ну, мы, собственно пришли. Вот он, Шушмор.

Ольга удивилась, поглядела вперед – и увидела поляну, а на ней большой розовый камень. За ним другой, третий…

Волосатые Камы.

* * *

– И это – Шушмор?!

Ольга уже второй раз обходила поляну. Идти недолго, круг – от силы пять минут, если обычным шагом. Каменюка, еще одна, еще. Шесть штук, одна за другой идут, словно в хороводе, каждая на три метра из земли вылезает. Цвет и в самом деле необычный, очень красивый, но об этом они знали заранее. Шпат! Цельные глыбы розового шпата, грубо обитые, слегка закругленные наверху. Обработали на скорую руку, притащили через лес, вкопали – и бросили. Ни надписей, ни изображений, только следы давних сколов.