На нашей ферме - Радд Стил - Страница 17

Дейв привел повозку, и мы отвезли останки Боба домой.

Отец так и не разобрался в причине смерти старого фермера. Вероятнее всего, его убила молния. Он обследовал его тело и после долгих размышлений заявил матери: старый Боб наверняка никогда уже больше не встанет.

Покойник в доме — событие немалое. Мы были очень горды, что могли первыми сообщить всем о смерти старого Боба. Похоронили мы его на его же ферме под эвкалиптом, где многие годы по ночам гнездилось семейство попугаев.

— Вот и компания для бедного Боба, не будет скучно лежать в могиле, — сокрушенно сказал отец.

Глава 14. Дэн вернулся домой

Как-то вечером после работы — были горячие дни молотьбы — мы сидели за столом. Отец лежал на кушетке и о чем-то размышлял. Вдруг он спросил Джо:

— Сколько это будет: семьсот бушелей[7] пшеницы по шесть шиллингов бушель?

В нашей семье Джо считался самым башковитым. Не без напускной важности он взял свою грифельную доску.

— Как ты сказал и семьсот мешков?

— Бушелей! Понимаешь, бушелей!

— Семьсот буш-шелей пшеницы… Пшеницы, правильно?

— Ты что, оглох! Ну да, пшеницы!

— Так, значит, пшеницы… Почем, ты говоришь? По шесть шиллингов бушель.

— Шесть шиллингов бушель? Гм… Так мы не решали. Нам учительница показывала, как считать, если ну… в общем… за бушель.

— Ладно! Пусть будет шесть шиллингов за бушель.

— Значит, семьсот бушелей пшеницы по цене шесть шиллингов за бушель. А что ты хочешь узнать, отец?

— Сколько это будет всего, конечно.

— Как всего? В деньгах, что ли?

— В деньгах, черт возьми, в деньгах! — Отец уже повысил голос.

Некоторое время Джо напряженно думал, затем принялся писать цифры и вычислять. Он стирал, снова писал и снова стирал, а мы следили за ним, завидуя его учености. Наконец записал полученный результат.

— Ну, и сколько получилось всего? — спросил отец.

Джо откашлялся, мы затаили дыхание.

— Девять тысяч фунтов!

Дейв громко расхохотался. Отец презрительно произнес: «Тьфу» — и отвернулся к стенке. Джо снова уставился на грифельную доску.

— А, я немного ошибся! — воскликнул он. — Забыл разделить на двенадцать, перевести в фунты! — и сам рассмеялся.

Он снова принялся писать и стирать, писать и стирать и наконец громко и решительно произнес:

— Четыре тысячи, сотен нету, двадцать фунтов, четырнадцать шиллингов и еще…

— Ну и болван же ты! — буркнул отец и, вскочив с кушетки, пошел спать.

Мы все тоже отправились на боковую.

Только мы улеглись, как залаяла собака, и на дворе раздался топот копыт. Потом звякнула уздечка, глухо шлепнулось седло о землю, словно кто-то бросил камень, затем послышался удар и жалобный вой собаки. Мы лежали, прислушиваясь.

— Никак, все уже спят? — спросил кто-то у двери, и мы сразу поняли, что это вернулся Дэн.

Отец и Дейв вскочили с кровати в ночных рубашках и бросились открывать ему дверь. Мы, конечно, тоже все повскакивали встретить брата. На этот раз Дэн долго отсутствовал. Когда лампа наконец загорелась, мы принялись его разглядывать. Он сильно изменился, отрастил себе длинные бакенбарды и стал на несколько дюймов выше отца.

Отец был просто счастлив. Он развел огонь, вскипятил чаю и проговорил с Дэном чуть ли не до рассвета. Па рассказывал об урожае, о плотине, которую правительство обещало построить, с замечательной траве на выгоне, а Дэн — о необъятных, выжженных солнцем степях, об овцеводческих фермах в глубине страны и о парнях, с которыми он там повстречался. Когда он принялся рассказывать, как ему довелось стричь овец рядом с прославленными стригалями Проктором и Энди Персолом, как он обогнал всю артель на полбарана, у отца заблестели глаза, а Джо разинул рот от удивления.

Отец взирал на Дэна с нескрываемым восхищением.

Дэн сказал, что пробудет дома несколько дней, а потом снова отправится на запад. Отец уговаривал его остаться и работать вместе с нами на ферме, но Дэн только посмеивался и качал головой.

Каждое утро Дэн отправлялся вместе с отцом на пахоту. Весь день отец ходил за плугом, а Дэн весело шагал рядом по борозде и все рассказывал, рассказывал. Иной раз он и сам брался за плуг — тогда отец принимался чесать язык.

Отец просто полюбил общество Дэна.

Так прошло несколько дней. Дэн по-прежнему сопровождал отца в поле, но уже не ходил рядом с плугом взад и вперед, а выбирал местечко в тени и заговаривал с отцом, только когда упряжка проходила мимо. Бывало, что Дэн вообще не откликался — он засыпал, — и тогда отец начинал тревожиться, уж не заболел ли он. Однажды папаша посоветовал ему пойти домой и хорошенько отдохнуть. Дэн, конечно, послушался. Он растянулся на кушетке, покуривал, плевал на пол и пиликал на гармонике — той самой старенькой гармонике, которую он когда-то выиграл в лотерее.

С этого дня Дэн уже больше не подходил к плугу. Он сидел дома, пил брагу и услаждал слух женщин музыкой. Изредка вставал с кушетки, подходил к двери и смотрел, как отец тащится по полю за плугом. Постояв несколько минут, он зевал и выражал удивление, какого черта старик надрывается в такую жару, и снова устало заваливался на кушетку. Зато каждый вечер, когда отец, кончив работу, приводил лошадей в конюшню, Дэн обязательно выходил поглядеть, как старик их распрягает.

Прошел месяц. Отец несколько охладел к Дэну‚ а Дэн уже не заговаривал об отъезде.

Как-то раз коровы Ардерсона забрели к нам во двор и сгрудились вокруг стога сена. Отец увидел их с поля и стал кричать, чтобы кто-нибудь из домашних прогнал коров, но его никто не услышал. Бросив плуг, отец прибежал во двор, отогнал коров от сена, швыряя в них камнями и пустыми бутылками, а потом стал их так охаживать вилами, что скотина в панике заметалась по двору, ища выхода: добрая половина коров повисла на изгороди и смяла проволоку. Целый час отец чинил изгородь, а, затем подошел к веранде и свирепо спросил мать:

— Ты что, оглохла?

Мать заверила, что ее слух в полном порядке.

— Почему же ты не слышала, как я кричал с поля?

— Дэн играл на гармонике, потому я, видно, и не расслышала, — предположила мать.

— А, черт бы побрал его гармонику! — рявкнул отец и так пнул любимого котенка Джо, который ласково терся об его ногу, что тот полетел через всю комнату.

Дэн признался матери, что жизнь на ферме кажется ему очень однообразной и ему хочется немного развлечься охотой. Он отправился в лавку, купил охотничьих патронов, записал их на счет отца и стал упражняться в стрельбе. Для начала он всадил с порога дома двадцать пуль в стену сарая. Затем пристрелил неподалеку от скотного двора двух коал, затратив на это еще двадцать патронов, и приволок свою добычу к двери дома. Там они пролежали до тех пор, пока от них не пошел дурной запах. Тогда отцу пришлось самому вытаскивать их в овраг.

В общем, отец почему-то вдруг невзлюбил Дэна. Теперь он с ним почти никогда не разговаривал, да и с нами, за столом, тоже. Странный он был человек, наш отец. Мы, например, никак не могли его понять. «Подумать только, приехал Дэн, а отец так с ним обращается!» — то и дело сетовала Сэл. Она просто боготворила Дэна. Ей вообще было свойственно преклонение перед сильной личностью.

Однажды вечером отец явился к ужину позднее обычного, усталый и измотанный. День у него выдался на редкость тяжелый, а тут, как на беду, Капитан отдавил ему ногу, когда отец снимал с него хомут, ну и содрал ноготь с большого пальца.

Ужин еще не был готов, но столовая была уже занята. Дэн обучал Сэл танцевать шотландский танец. Они носились по комнате под собственную музыку. Отец остановился в дверях и смотрел на них, а глаза его наливались кровью.

— Эй, ты! — гаркнул он на Дэна. — Хватит! С меня довольно!

Сэл и Дэн так и застыли в изумлении.

— Папа! — крикнула Сэл.

Но отца уже нельзя было унять.