Сорные травы - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 24

Религиозные старухи, поддерживаемые под руки молодыми коллегами в строгих костюмчиках, озлобленно смотрели на хохочущую толпу, а потом, словно по команде, рванули в разные стороны, как стая ворон зимним утром от метлы дворника. Неожиданно вспомнились слова Умберто Эко, что зло боится смеха и улыбки. Вскоре площадка перед воротами опустела, еще подхихикивающий народ расползся по дорожкам, только наша троица осталась.

И я увидел на выходе Бычару и Лысого — в тех же самых костюмах, в которых они заявились тогда в отделение больницы. Они смотрели на меня и только на меня. Я понял, что их хозяин тоже где-то рядом и желает поговорить с врачом, не осилившим спасение дочери.

— День перестает быть томным, — промолвил я, оборачиваясь к Вадиму и отцу Иоанну.

— В смысле? — не понял Деменко.

— Мне нужно поговорить с новыми знакомыми.

— Приятными знакомыми или не совсем? — прозорливо поинтересовался священник, разглядывая двух верзил.

— Скорее, второе. Но разговора не избежать — лучше сейчас, чем потом.

Вадим встревоженно спросил:

— Это то, о чем ты говорил? Из-за дочери Коломийского?

— Да.

Иоанн пожевал губами.

— Мы можем зайти в церковь при кладбище. Оттуда вы позвоните в полицию или друзьям.

— Не надо. Надеюсь, что до полиции не дойдет. Вадим, подожди меня около машины, хорошо? До свидания, отче. И спасибо.

— Иван, — священник внимательно посмотрел мне в глаза, — я буду в церкви, если что, заходите. Они не посмеют.

— Спасибо, — повторил я.

Кивнув Вадиму и новому знакомому, я не спеша направился к боевикам. В том, что у них именно такая профессия, сомневаться не приходилось. Да и чем еще они могли пригодиться Коломийскому? Не интегральные же уравнения решать или составлять бюджет для организованной преступности города на следующий год. Не то соотношение IQ и мышечной массы.

— Доброго дня, господа, — почти весело поприветствовал я их. — Не меня ищете?

— Какой же это день добрый? — проворчал Лысый, кивая на толпы людей за воротами кладбища. — Ну и юмор у вас, доктор.

— Уж какой есть, медицинский. Что привело?

— Наш шеф желает сейчас поговорить с вами.

— Я не желаю. Уже все сказал. Операция прошла, причина смерти пациентки в ее пристрастиях к наркотикам. Дело закрыто. Что еще?

— Еще вам надо пройти туда, — Бычара указал на стоянку.

— Нет. Если вашему шефу так хочется пообщаться, пусть приходит ко мне в отделение. Сейчас разговаривать не желаю — я только что близкого человека похоронил.

— А тебя и не спрашивают, мужик. — Бычара плавно скользнул поближе и перехватил цепко мою левую руку.

— Убери грабли, — ласково попросил я его.

— Еще и борзеет, — делано удивился Бычара, зажимая локоть в крайне болезненный захват. — Топай ножками, доктор, пока кость не треснула случайно.

Я чуть поддался ему, сделал шаг вперед. «Цива» легко выскользнула из кармана, раскрылась с негромким щелчком, подчиняясь резкому повороту кисти. А там уже дело за малым. Как производитель писал — «Вы наносите удар, Spyderco Civilian делает все остальное». Острый клюв керамбита вспорол ткань костюма, прорезая с одинаковой легкостью что шерсть, что синтетику рубашки, что кожу и плоть руки. Серрейторное лезвие многочисленными зубцами глубоко грызануло боевика. Инстинктивно он дернулся и выпустил мою руку, что и требовалось. Следом я ударил вверх и наискось, прочерчивая по щеке Бычары яркую полосу. Плавно и быстро повел ножом обратно, чтобы еще разок резануть урода по морде лица…

…И еще прежде, чем почувствовал холод металла, услышал у виска тонкий, почти музыкальный щелчок предохранителя. Памятный со времен армии — такой же родной и успокаивающий, как звуки при сборке «Винтореза», когда одна за другой детали встраиваются на положенные места, превращаясь в совершенный инструмент.

— Доктор, — угрожающе прошипел Лысый, — нож бросьте. Хорошо?

— А если нет? — я еще пытался бравировать.

— Тогда, сука, я сам тебя пристрелю, — проревел Бычара, зажимая рану на руке.

Чуть скосив глаза, я увидел черный ствол родного отечественного ПМ, а в нескольких метрах за спиной Лысого — спокойно идущую от входа Машу. Она безразлично мазнула взглядом по нашей небольшой пантомиме, а пока я соображал, что же делать, протопала мимо, даже не окликнув, и скрылась в дверях церквушки.

Оно и к лучшему.

Еще не хватало ее защищать — тут самому непонятно, как выкручиваться. Где та косичка, за которую можно выдернуть себя из болота?

Но обидно, что даже не испугалась и не забеспокоилась. Ну, сам виноват — чего ей переживать за почти чужого человека, разве что живущего на одной жилплощади.

— Доктор? — с нажимом повторил Лысый. — Вас ждут. Не заставляйте меня стрелять.

Я бросил ему под ноги нож и, уже не оборачиваясь, направился за Бычарой к стоянке. Лысый следовал позади, чтобы пресекать возможные выбрыки. Подошли мы к не самому дорогому «Лексусу», если вообще применимо понятие «недорогой» для этой марки машин. Черный цвет немного бликовал на солнце, и казалось, что есть в нем некая красноватая глубина. Как будто машина на самом деле темно-темно-багровая. Когда открылась задняя дверь и меня впихнули в салон, стало понятно, что я не ошибся. Все внутри было в багровых тонах: панели красного дерева, кожаная обивка сидений, даже тонированные стекла пропускали только приглушенно-красную часть спектра.

На заднем сиденье сидел крупный мужчина и спокойно меня разглядывал. В полутьме я не разобрал цвет глаз, но показалось, что они светлые. Черты лица скрадывались красноватым свечением, выделялся тяжелый волевой подбородок без всяких там гламурных ямочек. Короткая стрижка почти не прикрывала торчащие большие уши. Вот только улыбки они не вызывали. Этот мужчина вообще был защищен от шуточек в свой адрес особой угрожающей аурой, таящейся даже в простой неподвижности.

Коломийский подождал, пока я усядусь, затем холодно произнес:

— Здравствуйте, Иван Игоревич. Я давно хотел вас увидеть.

— Не так уж давно, Игорь Валентинович, — в том же тоне ответил я. — Всего лишь несколько дней.

— За это время случилось столько, что «давно» подходит лучше всего. Я, например, потерял дочь и отца.

— Соболезную.

— А вы, Иван Игоревич?

— Нет, Бог миловал.

— Бог да, он такой. Милостивый. Люди намного меньше. Зря вы поспорили с моими подчиненными. Лучше решать вопросы… более благоразумно.

Прозвучало это совсем не угрожающе, но я все же разозлился.

— Ваши люди сами полезли.

— Они всего лишь пригласили.

— Всего лишь?! Дулом к виску?

— Если бы вы упорствовали дальше, — ответил олигарх, разом растеряв деланое безразличие, — у них было право прострелить вам ногу и притащить ко мне за шиворот. Это ясно?

— Только лишь для того, чтобы вы просто меня увидели? Или какие вопросы есть?

— Не надо торопиться, доктор. Я еще не принял решения относительно вас. И спешка может обернуться совсем не в вашу пользу.

— Да кто вы такой, чтобы решать? — психанул я.

— Отец девушки, умершей в вашем, дорогой доктор, операционном зале.

— И сколько вам нужно времени, чтобы решить? — Меня уже несло, и останавливаться я не собирался. Никогда не любил, когда на меня давят, особенно как сейчас — спокойно, одной позой и обстановкой.

— Иногда хватает и одной секунды.

Я скорее угадал, нежели увидел, что Коломийский улыбнулся. Неожиданно пришла мысль — все это не более чем проверка. Но зачем и для чего?

— Что вы хотите узнать? — продолжил я резко. — Были ли шансы у вашей дочери? Да, были. Если бы она не накачивалась наркотой по самые брови. Но даже если б она выжила на операции, более чем вероятно, ее бы добили осложнения. Тем более в случае многочисленных внутренних повреждений.

— Это я знаю. Меня больше интересует, сделали вы все для нее или нет. Только это и важно.

— Я сделал все, что зависело от меня. А почему вы не сделали все, что зависело от вас, чтобы дочь не подсела на дрянь? С вашими-то возможностями?