Мориарти - Горовиц Энтони - Страница 49

— В суд его ещё надо затащить.

— Затащим, Джонс. После сегодняшней ночи его уже ничто не прикроет.

Мы подошли к двери в дом Джонса. Открывать её не пришлось. Увидев, что мы приехали, Элспет вылетела на порог — на плечах шаль, волосы растрёпаны. Она упала в объятия мужа.

— Где Беатрис? — спросил Джонс.

— Наверху, уснула. Я с ума схожу — куда ты запропастился?

— Вот же я. Всё хорошо.

— Но ты ранен! Бедный, что с лицом? Что с тобой случилось?

— Пустяки. Главное — мы живы. Остальное не в счёт.

Втроём мы вошли в дом. В камине горел огонь, на кухне готовился завтрак, но прежде чем его подали, я заснул крепким сном прямо в кресле.

ГЛАВА 20

ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ НЕПРИКОСНОВЕННОСТЬ

Странное ощущение: вся моя эпопея — долгие и болезненные поиски величайшего преступника, какой когда-либо покидал Америку, — в конечном счёте сводится к официальной встрече с людьми, которых можно определить, как трое в одной комнате. Мы снова поехали в посольство на Виктория-стрит, на сей раз под собственными именами и с полного ведома главного комиссара британской полиции. Собственно, разрешение было получено на уровне самого министра иностранных дел, лорда Солсбери. И вот мы сидим перед послом, Робертом Линкольном, и его советником, Генри Уайтом — оба они встречали нас на том злополучном приёме. Третьим с ними — Чарлз Ишем, секретарь Линкольна, своенравного вида молодой человек в розово-лиловом пиджаке и свободно повязанном галстуке. Именно он арестовал нас по указанию Эдгара и Лиланда Мортлейков.

Мы находились в комнате, явно предназначенной под библиотеку; две стены полностью заставлены книгами, солидными юридическими томами, которые наверняка никто не открывал. Стены напротив выкрашены в анемично-серый цвет, их украшают портреты прежних послов, первые из них — со стоячими воротниками и широкими галстуками. Металлические ширмы на окнах опущены и загораживают вид на Виктория-стрит — может быть, это подготовка к появлению Деверо? Его во время нашего приезда не было. Никто не упомянул его имени. Мы исходили из того, что он здесь, в здании посольства — ведь именно сюда он должен был вернуться после краткого визита на Смитфилдский рынок? Здание по распоряжению инспектора Джонса было оцеплено полицейскими констеблями в гражданском. Не привлекая к себе внимания, они весь день держали под наблюдением входы и выходы из посольства.

Роберта Линкольна я уже описывал. Крупный и неуклюжий, на приёме он тем не менее произвёл сильное впечатление: держался с достоинством, любезно давал возможность поговорить с ним каждому из многочисленных гостей, однако вёл такие разговоры на собственных условиях. Таким он был и сейчас, сидя на стуле с высокой спинкой возле старинного столика. В более спокойной и конфиденциальной обстановке главным в комнате всё равно оставался он. Держать речь он не собирался. Прежде чем высказаться, он долго и тщательно подбирал слова, говорил кратко и по делу. Наиболее встревоженным из троицы выглядел Уайт, он сидел сбоку и буравил нас пристальным взглядом. Начал разговор именно он.

— Должен спросить вас, инспектор Джонс, о чём вы думали, когда пришли сюда несколько дней назад под чужим именем и предъявили украденное приглашение? Вы не понимали, сколь серьёзен ваш проступок?

— Мне уже всё подробно разъяснили, и я могу лишь обратиться с извинениями к вам и господину послу. Но позвольте сказать, что положение было чрезвычайным. Я преследовал шайку опасных преступников. Было пролито много крови. Эти люди пытались убить меня лично… был взрыв, унёсший не одну жизнь.

— У вас есть доказательства, что виновны именно они? — спросил Линкольн.

— Нет, сэр. Уверен я в одном: наши с Чейзом поиски преступников привели нас сюда. Именно по этому адресу их привёз кучер прямо от Скотленд-Ярда, сразу после нападения.

— Он может ошибаться.

— Может, но в такую ошибку я не верю. Мистер Гатри не произвёл впечатление человека, который что- то путает. Иначе я поискал бы другой способ попасть в посольство.

— Предложение исходило от меня, — вступил я. Чувствовал я себя не бог весть как, а выглядел и того хуже. Головорезы Мортлейка меня здорово отделали: последствия оказались серьёзнее, чем я ожидал. Половина лица распухла, под глазом синяк, губа разбита. Было трудно говорить. Джонс выглядел не намного лучше. Мы постарались одеться сообразно случаю, но всё равно напоминали людей, пострадавших при крушении поезда. — Это моя вина, — добавил я. — Это я убедил инспектора Джонса войти в посольство.

— Методы агентства Пинкертона нам хорошо известны, — ворчливо заметил Ишем. Он явно был настроен против нас. — Подстрекательство к бунту. Попытки обвинить в преступлении простых рабочих, которые на совершенно законных основаниях вышли на забастовку…

— Насколько мне известно, ничего подобного мы не совершали. Сам я точно не имел отношения к забастовкам на Чикагской железной дороге, да и к другим забастовкам.

— Чарли, сейчас мы не об этом, — спокойно заметил Линкольн.

— Мы действовали незаконно, — продолжил Джонс. — Не могу этого не признать. Но последующие события показали, что мы… Не скажу, что мы действовали правильно, но, по крайней мере, мы оказались правы. Преступник, известный как Кларенс Деверо, нашёл укрытие в стенах этого посольства под ложным именем Колман Де Врисс. Впрочем, возможно, это и есть его настоящее имя, а Деверо — вымышленное.

Так или иначе, мы обнаружили его здесь. Именно поэтому он нанёс удар, с каким я не сталкивался за все годы, какие отдал защите закона.

— Он похитил вашу дочь.

— Да, сэр. Его люди забрали мою шестилетнюю дочь и использовали её, как приманку, чтобы взять в плен Чейза и меня.

— У меня две дочери, — вступил Линкольн. — А недавно болезнь забрала сына. Я понимаю, что вам пришлось пережить.

— Вчера ночью в катакомбах под Смитфилдским мясным рынком Кларенс Деверо угрожал нам пытками и расправой. Мы остались в живых исключительно благодаря чуду, которое пока не поддаётся объяснению. Ну, это в другой раз. А сейчас, сэр, я даю вам клятву, что человек, напавший на нас, за которым тянется череда преступлений и в вашей стране, и в моей — это человек, которого вы считаете своим третьим секретарём, и я здесь для того, чтобы запросить — и даже потребовать — право на его допрос, а впоследствии и на то, чтобы за свои деяния он предстал перед судом.

Наступила долгая пауза. Все ждали, что скажет Линкольн, но посол кивнул своему советнику, тот в задумчивости погладил бороду и обратился к нам со следующими словами:

— Мне очень жаль, но всё не так просто и очевидно, как вам хотелось бы, инспектор Джонс. Давайте на минуту отложим в сторонку ваше личное свидетельство, независимо от того, можно ему верить или нет.

— Погодите!.. — вмешался было я, взбешённый подобным лицемерием, но Джонс поднял руку, призывая меня замолчать.

— Я не хочу сказать, что сомневаюсь в истинности ваших слов, хотя следует признать: ваши методы, ваше вторжение сюда оставляют желать лучшего. Я также вижу раны, которые получили вы и ваш помощник, мистер Чейз. Повторяю — тут сомнений нет. Важно другое — существует принцип экстерриториальности. Посол представляет интересы тех, кто его направил в другую страну и почти сто лет назад Томас Маккин, главный судья Пенсильвании, постановил: любое лицо, которое представляет государственное ведомство и служит за границей, является священным и неприкосновенным, и всякое противоположное действие рассматривается как прямое нападение на суверенное государство. От себя добавлю, что подобная защита распространяется и на всех сотрудников посольства. Как может быть иначе? Дипломатический иммунитет есть не только у посла, но и у его подчинённых, в противном случае возникла бы масса трудностей, которые в конечном итоге подорвут независимость самого посла.

— Простите, сэр. Но разве у посла нет возможности снять иммунитет, если он считает это уместным?