Поговори со мной… Записки ветеринара - Бакатов Сергей - Страница 27

Как только он освобождал лапу, чтоб зацепиться, карп оказывался на свободе. Сафрон хватал его всеми четырьмя лапами, но после этого терял способность прыгать. Наконец, просто засунув его голову себе в рот и одной лапой прижав к груди, Сафрон-таки запрыгнул на стол. После этого, удобно усевшись и наступив карпу ногой на голову, а рукой прижав к столу хвост, он начал сдирать чешую. Потом отгрыз рыбешке голову и тщательно выпотрошил, размазав кишки по всему лабораторному столу. После этого съел лакомство с большим аппетитом и не оставил даже хвоста, ни единой косточки. И не подавился!

На улицу Сафрон не выходил. Но очень любил, стоя на задних лапах в дверях, наблюдать, что там происходит. Правда, увидев снег, не удержался и выскочил. Немного пробежав на четырех лапах, сразу встал на две задние и, спрятав ладошки от холода под мышки, по-капуциньи, враскачку засеменил обратно в лечебницу.

Так всю зиму его улица больше не интересовала, до тех пор пока оттуда не повеяло весенним теплом.

Когда же мы садились обедать, несмотря на то что Сафрону ставили миску с трапезой отдельно, возле его клетки, он обязательно подходил к нам что-нибудь выпросить. Садился на край лабораторного стола и протягивал руку в нашу сторону. В этом жесте не было никакого унижения, он это делал как бы между прочим: «То, что в моей миске, я уже видел. Ну-ка, что там у вас?»

И только получив что-нибудь с нашего стола, отправлялся в свой уголок.

Пневмонию мы ему подлечили. Надо заметить, что мелкоочаговую пневмонию у диких животных диагностировать практически невозможно, предварительно не изловив их для прослушивания. А общее воспаление легких у зоопарковских животных можно определить только тогда, когда они соберутся помирать. Они переносят болезни на ногах до последнего, а кашля при отсутствии бронхита-трахеита может и не быть. И очень часто параллельно с пневмонией развивается плеврит. Такая существует особенность при содержании животных в условиях ограниченной подвижности на цементном полу.

При более детальном обследовании Сафрона выяснилось, что он хоть и почтенного возраста, но не такой уж и старый и что зубов-то у него полный рот, только они очень маленькие и сильно стерты, а отсутствует на самом деле только один нижний клык.

А тут как-то на пятиминутке директор и говорит:

– Нам по заявка дают ребенка обезяни капусин, самка. Тепер нада будет искат самес!

Тут, наверно, можно сделать маленькое отступление и хоть пару слов сказать про директора. За время моей работы в зоопарке их сменилось несколько, и я позволю себе остановиться только на одном, не называя его имени.

К нему у меня сохранились самые теплые чувства. Это был мужчина на вид лет сорока, очень меланхоличный и спокойный, весьма недалекий. Между прочим, бывший колхозный ветеринарный фельдшер, а директором он стал по партийной линии. С дикими животными никогда до этого не работал, впрочем, как и мы все. Мало того, животные его вообще как-то мало интересовали. Он был директор по своей природе. Я таких больше никогда не встречал. Занимался он только администрированием. Очень редко выходил из кабинета – если только на общий обход или в отдел культуры (к нашему начальству). Представляете, какая роскошь для нас, для работников! Когда бы вы ни пришли в кабинет директора – он всегда на месте, всегда готов принять, выслушать и решить ваш вопрос. Одним словом – ГОЛОВА. Очень любил изучать документы и ставить на них подписи и печати. Когда мне доводилось приносить ему на подпись какие-то документы или бумаги, я всегда с большим любопытством наблюдал за его действиями.

Первое – он всегда досконально вникал в документ. За мою практику ни разу такого не было, чтоб он что-то подмахнул, не глядя. Потом говорил:

– Хм.

Потом думал. В это время не следовало напоминать о своем присутствии. Процесс шел своим чередом. Он задавал несколько вопросов по теме и несколько встречных вопросов, к которым надо было приготовиться заранее, чтоб не попасть в неловкое положение. Например:

– Василич на кому ловил вчера риба на озеро – домой забирал или давал на медведя?

Сам уже до этого все выведал. Или:

– Ти вчера во сколко домой ходил?

Отвечать надо было правду, но при этом заранее подготовить уважительную причину. Тогда никаких проблем не возникнет. Получив аргументированные ответы на все вопросы, говорил:

– Хоп, майляш.

Это значит – порядок!

Второй этап – подписание бумаги. Документ ложился на стол и тщательно приглаживался. Из прибора на столе извлекалась перьевая чернильная авторучка, аккуратно снимался колпачок и ложился рядом на стол. Дальше неторопливо выводилась большая, красивая, чисто директорская подпись. Ручка собиралась и водворялась на место. Только после этого наступал черед третьего, самого ответственного этапа. Из письменного стола так же медленно, важно и чинно выдвигался ящик, из ящика извлекался ключ от сейфа. Затем в том же ритме ключ вставлялся в замочную скважину сейфа и проворачивался несколько раз. Открывалась дверца и извлекалась сама печать. Потом директор долго на нее дышал, и только после этих манипуляций плавным, торжественным движением печать опускалась на документ и плотно прижималась.

Забрать сразу документ после этого ритуала у меня ни разу не получилось. Надо было всегда дождаться конца процедуры, пока ключ от сейфа опять не окажется в столе. После этого документ оценивался еще раз. Вот теперь его можно вручить в руки. Должен здесь сразу заметить: в разумных просьбах и требованиях (особенно что касалось лечения, кормления и содержания) отказа мы никогда на получали.

Был у директора все же один, но весьма существенный недостаток – он не любил и очень боялся ответственности. А может, в этом было его достоинство? Что же касается моих методов лечения, а они не всегда были традиционными, я ему до сих пор бесконечно благодарен за то, что он, будучи фельдшером по образованию, никогда не давал мне советов. Он оставался специалистом в своем директорском деле, а на мою территорию не вторгался. Когда ГОЛОВА всегда на месте – все идет своим чередом.

Ну, а теперь вернемся в кабинет директора, но уже на пятиминутку, где мы узнали, что к нам едет самочка капуцина и срочно нужен самец. Как я говорил, директор не очень интересовался животными, а ветлечебницу за всю мою практику посетил раз или два. Директор посмотрел в нашу сторону и спросил:

– Что, Сафрон еще не подохал?

– Вовсе нет! – оживились мы. – Напротив, даже очень поправился, и его вполне можно вернуть на экспозицию.

Директор немного призадумался.

– Но ви же его списали и на бухгалтерии он не стоит.

– А мы его оформим как подарок, – предложил Василич.

Деректор опять призадумался, потом вздохнул и сказал:

– Хоп, майляш, оформляйте как подарка!

Сафроша к весне действительно похорошел и немного сбросил в весе. Даже шерсть стала опять гладкая и блестящая. Два раза он уже уходил в бега, и оба раза его заставали на охоте за воробьями. Он и раньше за ними гонялся, но мне удавалось увидеть уже только трапезу, во время которой Сафрон воробья тщательно общипывал, потом потрошил и только после этого с аппетитом хрустел косточками. Охотился он каждый раз в небольшом садике возле хоздвора и из него никуда не уходил. Но снимать его с дерева каждый раз удавалось только при помощи свежего сазанчика или карпа.

«Ребенка капуцин» оказалась достаточно взрослой, чтоб после карантина сразу попасть в лапы к Сафрону. Они пришлись друг другу очень по нраву да настолько, что уже следующим летом их стало трое. Так что зря мы грешили на старикашку.

Еще не один год зоопарк торговал потомством Сафрона и его молоденькой подружки. А однажды им даже удалось «состряпать» двойню, что у капуцинов случается довольно редко.

Путешествие с антилопами

Однажды на пятиминутке директор сообщил, что предстоит поездка в Брест за антилопами, которых приобрели в Берлинском зоопарке. Произошло это то ли на второй, то ли на третий год моей работы в зоопарке. Я там числился хоть и подающим надежды, но пока еще молодняком.