В мире фантастики и приключений. Выпуск 2 - Альтов Генрих Саулович - Страница 47

Я знал, но предпочитал молчать.

– Ну ясно. Решили, что он помешался. Кое-что он нам рассказал через дверь, но не все. Может быть, ты даже догадываешься, почему он скрывал, кто у него был? Ведь ты уже знаешь: каждому свое. Но это был настоящий ученый. Он требовал, чтобы мы дали ему шанс.

– Какой шанс в принципе вы могли ему дать?

– Ну, я думаю, он пробовал это как-то классифицировать, как-то договориться, что-то решить. Знаешь, что он делал? Наверное, знаешь?

– Эти вычисления, - сказал я. - В ящике. На радиостанции. Это он?

– Да. Но тогда я об этом ничего не знал.

– Как долго это продолжалось?

– «Гости»? С неделю. Разговоры через дверь. Но что там делалось… Мы думали, у него галлюцинации, моторное возбуждение. Я давал ему скополамин.

– Как это… ему?

– Вот так. Он брал, но не для себя. Экспериментировал. Так все и шло.

– А вы?…

– Мы? На третий день решили добраться до него, выломать дверь, если иначе не удастся. Мы честно хотели его вылечить.

– Ах… значит, поэтому! - вырвалось у меня.

– Да.

– И там… в том шкафу…

– Да, мой милый. Да. Он не знал, что в то время нас тоже навестили «гости». Мы уже не могли им заниматься. Но он не знал об этом. Теперь… теперь уже есть некоторый опыт.

Он произнес это так тихо, что последнее слово я скорее угадал, чем услышал,

– Погоди, я не понимаю, - сказал я. - Как же так? Ведь вы должны были слышать. Ты сам сказал, что вы подслушивали. Вы должны были слышать два голоса, а не один…

– Нет. Только его голос, а если даже и были там непонятные звуки, то сам понимаешь, что все мы приписывали этому…

– Только его? Но… почему же?

– Не знаю. Правда, у меня есть на этот счет одна теория. Но думам, не следует с ней торопиться, тем более что всего она не объясняет. Вот так. Но ты должен был увидеть что-то еще вчера, иначе принял бы нас обоих за сумасшедших.

– Я думал, что сам свихнулся.

– Ах, так? И никого не видел?

– Видел.

– Кого?

Его гримаса уже не походила на улыбку. Я долго смотрел на него, прежде чем ответить.

– Ту… черную…

Он ничего не сказал, но вся его скорчившаяся, подавшаяся вперед фигура немного обмякла.

– Мог все-таки меня предупредить, - начал я уже менее уверенно.

– Я ведь тебя предупредил.

– Каким способом?

– Единственно возможным. Пойми, я не знал, кто это будет. Этого никто не знал, этого нельзя было знать…

– Слушай, Снаут, я хочу тебя спросить. Ты знаешь это… уже некоторое время. Та… то… что с ней будет?

– Тебя интересует, вернется ли она?

– Да.

– Вернется и не вернется.

– Что это значит?

– Вернется такая же, как в начале… первого визита. Попросту не будет ничего знать, точнее, будет себя вести так, будто всего, что ты сделал, чтобы от нее избавиться, никогда не было. Если не вынудит ее к этому ситуация, не будет агрессивной.

– Какая ситуация?

– Это зависит от обстоятельств…

– Снаут!

– Что тебя интересует?

– Мы не можем позволить роскошь таиться друг от друга.

– Это не роскошь, - прервал он сухо. - Кельвин, мне кажется, что ты все еще не понимаешь… или постой! - У него заблестели глаза. - Ты можешь рассказать, кто это был?!

Я проглотил слюну и опустил голову. Мне не хотелось смотреть на него. Лучше бы это был кто-нибудь другой, не он. Но выбора не было. Кусок марли отклеился и упал мне на руку. Я вздрогнул от скользкого прикосновения.

– Женщина, которая… - Я не кончил. - Она убила себя. Сделала себе… укол…

Снаут ждал.

– Самоубийство?… - спросил он, видя, что я молчу.

– Да.

– Это все?

Я молчал.

– Это не может быть всем…

Я быстро повернул голову. Он на меня не смотрел.

– Откуда ты знаешь?

Он не ответил.

– Хорошо, - сказал я, облизнув губы. - Мы поссорились. Собственно… Я ей сказал, знаешь, как говорят со зла… Забрал вещи и ушел. Она дала мне понять… не сказала прямо… но если с кем-нибудь прожил годы, то это и не нужно… Я был уверен, что это только слова… что она испугается это сделать и… так ей и сказал. На другой день я вспомнил, что оставил в шкафу… яды. Она знала о них. Они были нужны, я принес их из лаборатории и объяснил ей тогда, как они действуют. Я испугался и хотел пойти к ней, но потом подумал, что это будет выглядеть, будто я принял ее слова всерьез, и… оставил все как было. На третий день я все-таки пошел, это не давало мне покоя. Но… когда пришел, она уже была мертвой.

– Ах ты, святая невинность…

Это меня взорвало. Но, посмотрев на Снаута, я понял, что он вовсе не издевается. Я увидел его как будто в первый раз. У него было серое лицо, в глубоких морщинах которого спряталась невыразимая усталость. Он выглядел, как тяжело больной человек.

– Зачем ты так говоришь? - спросил я удивительно несмело.

– Потому что эта история трагична. Нет, нет, - добавил он быстро, увидев мое движение, - ты все еще не понимаешь. Конечно, ты можешь это очень тяжело переживать, даже считать себя убийцей, но… это не самое страшное.

– Что ты говоришь! - заметил я язвительно.

– Утешаешься тем, что мне не веришь. То, что случилось, наверно, страшно, но еще страшнее то, что… не случилось. Никогда.

– Не понимаю, - проговорил я неуверенно. - Правда, ничего не понимаю.

Снаут кивнул.

– Нормальный человек… Что это такое - нормальный человек? Тот, кто никогда не сделал ничего мерзкого. Так, но наверняка ли он об этом никогда не подумал? А может быть, даже не подумал, а в нем что-то подумало, появилось, десять или тридцать лет назад, может, защитился от этого, и забыл, и не боялся, так как знал, что никогда этого не осуществит. Ну, а теперь вообрази себе, что неожиданно, среди бела дня, среди других людей, встречаешь это, воплощенное в кровь и плоть, прикованное к тебе, неистребимое, что тогда? Что будет тогда?

Я молчал.

– Станция, - сказал он тихо. - Тогда будет Станция Солярис.

– Но… что же это может быть? - спросил я нерешительно. - Ведь ни ты, ни Сарториус не убийцы.

– Но ты же психолог, Кельвин! - прервал он нетерпеливо. - У кого не было когда-нибудь такого сна? Бреда? Подумай о… о фанатике, который влюбился, ну, скажем, в лоскут грязного белья, который, рискуя шкурой, добывает мольбой и угрозами этот свой драгоценный омерзительный лоскут… Это, должно быть, забавно, а? Который одновременно стыдится предмета своего вожделения, и сходит по нему с ума, и готов отдать за него жизнь, поднявшись, быть может, до чувств Ромео и Джульетты. Такие вещи бывают. Известно ведь, что существуют вещи… ситуации… такие, что никто не отважится их реализовать вне своих мыслей… в какой-то один момент ошеломления, упадка, сумасшествия, называй это как хочешь. После этого слово становится делом. Это все.

– Это… все, - повторил я бессмысленно деревянным голосом. В голове у меня шумело. - Но Станция? При чем здесь Станция?

– Ты что, притворяешься? - буркнул Снаут. Он смотрел на меня испытующе. - Ведь я все время говорю о Солярисе,- только о Солярисе и ни о чем ином. Не моя вина, если это так сильно отличается от того, чего ты ожидал. Впрочем, ты пережил достаточно, чтобы по крайней мере выслушать меня до конца. Мы отправляемся в космос приготовленные ко всему, то есть к одиночеству, борьбе, страданиям и смерти. Из скромности мы не говорим этого вслух, но думаем про себя, что мы великолепны. А на самом деле, на самом деле это не все и наша готовность оказывается недостаточной. Мы вовсе не хотим завоевывать космос, хотим только расширить Землю до его границ. Одни планеты пустынны, как Сахара, другие покрыты льдом, как полюс, или жарки, как бразильские джунгли. Мы гуманны, благородны, мы не хотим покорять другие расы, хотим только передать им наши ценности и взамен принять их наследство. Мы считаем себя рыцарями святого Контакта. Это вторая ложь. Не ищем никого, кроме людей. Не нужно нам других миров. Нам нужно зеркало. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Достаточно одного этого, и он-то нас уже угнетает. Мы хотим найти собственный, идеализированный образ, это должны быть миры с цивилизацией более совершенной, чем наша. В других надеемся найти изображение нашего примитивного прошлого, в то же время по ту сторону есть что-то, чего мы не принимаем, от чего защищаемся. А ведь мы принесли с Земли не только дистиллят добродетели, героический монумент Человека! Прилетели сюда такие, какие есть в действительности, и когда другая сторона показывает нам эту действительность - не можем с этим примириться.