Ошибка грифона - Емец Дмитрий Александрович - Страница 19

— Ну разве что… — поколебался Мошкин.

— Да! — сказала Гелата.

— Ну и когда надо выезжать? — сдался Мошкин.

Гелата объяснила.

— Ну хорошо! — простонал Мошкин. — Но учтите, что я не сказал «да». Но я не сказал и «нет». Я же подумаю, да?

Гелата повесила трубку.

И вот теперь Мошкин пришел. Увидев его, Гелата испытала окончательное облегчение и спросила у него, почему мама бросала трубку.

— Мама не бросала. Она приняла тебя за мою девушку, — сказал Евгеша.

— Они не ладят?

— Нет. Они телепатически ощущают присутствие друг друга. Стоит мне оказаться рядом с девушкой, мама моментально начинает трезвонить. Можно подумать, что она на крыше сидит с биноклем. «Где ты? С кем ты? Не смей мне врать! Я слышу, как она рядом дышит!» Едва от мамы отобьюсь, девушка начинает бубнить: «Кто это был? Мама? Чего она от тебя хочет? Ты что, маленький?»

— А ты им скажи, что сам разберешься! — посоветовал Чимоданов.

В горле у Мошкина что-то не то взорвалось, не то булькнуло:

— Они меня не послушают!

— Что, обе?

— Да. Они обе как-то внутренне похожи, но когда им об этом говоришь, выходят из себя. Девушке почему-то нельзя говорить, что кто-то на нее похож. Особенно ее нельзя сравнивать с мамой. Девушке надо говорить, что она уникальная.

Чимоданов расхохотался:

— Держись, брат! Женщина — это не прекрасный пол и даже не прекрасный потолок. Женщина — это клинический диагноз. Лучше расскажи, как ты ухитряешься знакомиться!

Лицо Мошкина несколько просветлело.

— О! — сказал он. — Я даже и не знакомлюсь. Просто задаю девушкам несложные вопросы. Девушки обожают на них отвечать. Например, «сколько минут варить яйцо, чтобы оно было всмятку» или «как пришить пуговицу». Про интеллектуальное кино любит рассуждать одна девушка из десяти, а про салат оливье — все десять.

— И что, есть такие, которые на это клюют?

— Ага, — вздохнул Мошкин. — На это все девушки клюют! Так ты мучаешься, пытаясь соврать, какая музыка тебе нравится, а так девушка сидит и тихо-мирно пришивает тебе пуговицу. И ей хорошо, и мне. Ведь я же прав, да?

Очередной поезд принес Нату. Выглядела Вихрова расстроенной. Даже, кажется, недавно плакала. Правда, заметили это не все. В руке Вихрова держала смартфон и яростными движениями пальца расшвыривала сообщения.

— Нет! Вы это видели? Пока я к вам ехала, меня бросили! Читайте по слогам: МЕ-НЯ!.. Теперь вот приходится удалять его писульки из памяти телефона! Не хочу, чтобы этот гад ее занимал!

В голосе у Наты слышался не гнев даже, а крайнее изумление. Бросили ее — успешную, великую, одно дрожание век которой опрокидывало мужчин на колени! Давно ли Мефодий с Дафной придумали про Нату анекдот: «По улице навстречу футбольной команде шла Вихрова и стреляла глазами. За ней прямо по гильзам ехала «скорая» и подбирала раненых». И где это время?

— Успокойся! — глупо сказал Мошкин, невольно подавая Нате команду к истерике.

— Ты у меня сейчас сам успокоишься на веки вечные!.. — завопила Ната, выдавая гибким лицом такую мимику, что лица у смотревших на нее валькирий невольно задергались. — Куда катится этот мир? Все словно спятили! Сегодня он тебе скажет: «Я больше не люблю тебя, я люблю Лену!» Через два месяца Лене скажет: «Я люблю Катю!» Потом Катя ему скажет: «Прости, но я люблю какого-нибудь Шибзика Петровича!» А что меня больше всего бесит: все вокруг важные такие стоят, такие понимающие! Такое, блин, уважение перед этой, блин, якобы любовью, которая, блин, якобы все оправдывает, блин!

Ната отскочила к колонне и уткнулась в нее лбом. Ее трясло. Ламина подошла сзади и положила руку ей на плечо.

— А ну прекратить истерику! — приказала она весело и холодно. — Улыбочку! Подбородок выше, и вперед!

Ната перестала трястись. В голосе валькирии была сила, которой ей самой сейчас так не хватало.

— Ну! — повторила Ламина.

Ната улыбнулась. Правда, ее улыбка больше походила на оскал.

— Почему он так? — спросила Ната.

— Как «так»? Все люди очень разные. У каждого своя граница надежности. Никогда не знаешь, кого и на чем заклинит. Кто-то аккуратно переходит дорогу, но ест мусор с пола. А другой смертельно боится микробов, но перебегает дорогу перед носом у автомобилей…

Из подъехавшего поезда появилась запыхавшаяся Бэтла и еще издали стала кричать, что она понятия не имела, что линия с «Митино» такая длинная.

— Ага! Ну теперь все собрались? Кого нет — откликнитесь! — велела Фулона.

Никто не откликнулся, из чего валькирия золотого копья заключила, что собрались действительно все.

До места тренировки они добирались на автобусе. Автобус был полупустой, длинный, как гармошка. Валькирии с оруженосцами и их спутники равномерно распределились по всему салону. У Ильги оказался с собой ноутбук. Ламина углядела там для себя что-то интересное, и ей захотелось срочно это переписать. Она огляделась и, поманив к себе оруженосца Холы, потребовала:

— Дай мне твою флешку!

Оруженосец что-то промычал.

— Что, нет, что ли? Я видела: у тебя есть!

— Не могу! Там все мои файлы за три года, а жесткий диск у меня сгорел.

— Да не жлобься!.. Я верну! Где она у тебя?

Рука оруженосца защитно дернулась к карману, выдавая расположение флешки. Валькирия лунного копья мгновенно залезла ему в карман:

— Вот спасибо! Ты просто чудо!.. Да верну, верну! Честное слово! Не будь жмотом!

И Ламина вместе с чужим ноутбуком и флешкой убежала куда-то в конец автобуса. Оруженосец вертелся как на углях, не решаясь последовать за ней. Наконец Ламина вернулась и спокойно плюхнулась на сиденье.

Оруженосец Холы бочком приблизился к ней.

— А флешка моя? — спросил он жалобно.

Ламина поморщилась.

— Слушай, а она больная какая-то была! — произнесла она с укором.

— Что?!!

— Да троян на ней. Но ты не волнуйся! Мы ее отформатировали!

— Ка-ак? — прохрипел оруженосец.

— Да говорят тебе: больная она была. Антивирусник на ней чего-то нашел. И вообще там ничего не помещалось!

Оруженосец тихо сполз на пол и стал биться лбом.

— Да верну я ее тебе завтра! Какой-то копеечный кусок пластмассы — и устраиваешь такое позорище! — удивилась Ламина.

— Приехали! — крикнула вдруг Фулона, и вся толпа, сорвавшись с мест, стала выскакивать из автобуса.

Потом они долго шли по мокрому лесу, таща сумки со щитами и тренировочными копьями. Алик, оруженосец Радулги, прокладывал их маршрут по навигатору. Он настолько любил свой навигатор, что даже по квартире с ним ходил, определяя, где у него кухня.

— Через триста метров должна быть лодочная станция! — сообщил он.

— Где? В лесу? — поинтересовалась Радулга.

— Слушай, тут написано «лодочная станция»!

— Когда будет написано «пасущиеся мамонты», ты нас предупреди! А то еще затопчут!

Алик вздохнул и, задевая лбом еловые ветви, снова уткнулся в навигатор.

Наконец показалась большая поляна с росшим на ней одиноким дубом. У дуба стоял Эссиорх и, прижав к груди, укачивал своего сына Люминисценция Эссиорховича. Тут же неподалеку притулился и мотоцикл. Как он сюда проехал по мокрому лесу — непонятно, но проехал. Видимо, хранитель чуток нахитрил с магией.

— Ну где вы там? Уже час жду! — недовольно крикнул он.

В следующую секунду по меньшей мере пять пальцев указали на Бэтлу, демонстрируя, кто виноват в опоздании. Бэтла ткнула указательным пальцем себе в висок и сказала «пуф!», точно застрелилась. Бедняга понятия не имела, что большинство валькирий собрались лишь за пару минут до нее.

Успевший проголодаться Люминисценций Эссиорхович хныкал басом, заталкивая себе в рот руки едва ли не по локоть. Он был младенец упитанный. Его щеки свисали как у хомяка, ухитряясь задевать плечи.

Улита как мать была заботлива, но несколько однообразна. Что бы Люль ни сделал: шевельнул мизинцем, моргнул глазом, икнул, повернул голову или захныкал, — Улита истолковывала это в единственном смысле: «А-а-а-а! Трагедия! Держите меня сорок санитаров! Люль кушать хочет!» Когда же Люль наедался так, что еда была у него повсюду, даже порой в носу и ушах, Улита брала банан и, бегая вокруг него, кричала: «Я бешеный банан! А Люлик меня не укусит! А Люлик меня не поймает!.. А-а-а! Бешеный банан идет в атаку!» И наивный Люль, поддаваясь на мамочкину хитрость, с хохотом откусывал банан и показывал пальцем, что вот, дескать, поймал! Не убежал банан!