Помощница ангела - Кузнецова Юлия - Страница 3

— Сынка, здравствуй.

— Ага! Привет! А у нас — тридцать два градуса!

— А у нас семнадцать и жуткий ветер.

— Вот мы вас и сделали!

— Да ничего, мы с вами на следующей неделе поменяемся! — со смехом пообещала мать.

Она осталась на Украине, в доме подо Львовом, с двумя младшими сестрёнками Вика. Они были русскими, и Вик, и родители. Просто папин двоюродный брат женился на украинке и потихоньку перетащил подо Львов всю семью. Но работы папа не нашёл, поэтому вернулся обратно в Подмосковье и устроился охранником в посёлке с забавным названием «Боярские палаты».

После долгих поисков папа работу эту очень ценил и каждый день говорил Вику, что самая правильная дорога в жизни — это в охранники идти.

А мама в такие минуты всегда шла посуду мыть или подметать. Или девчонкам велела грязное бельё собрать, чтобы замочить в тазу. В общем, что-то делала, чтобы Вик не видел её лица. Но Вик и так всё понимал, чего уж там. Она не считает, что самое лучшее — это в охранники идти.

Но вслух мама своих сомнений не выскажет. Никогда. Потому что папина работа их кормит.

Мама работала в Бродовском краеведческом музее. У неё тоже был и пиджак, и шарфик. Попроще, конечно, чем у Алёнкиной мамы. Зато Алёнкина нигде не работала. А маму на работе очень уважали, и если она больничный брала, чтобы сидеть с сёстрами, у них вечные бронхиты, звонили каждый день, спрашивали что-то. А Вик любил мамины больничные, потому что тогда они вслух читали исторические книжки, и серьёзные, вроде Ключевского, и всякие романы, которые, конечно, выдумка, зато интересные — не уснешь, пока не дочитаешь.

— Ну как ты? Тоска на каникулах? — спросила мама.

— Наоборот. Хоть время появилось.

— Закончил Саввино-Сторожевский?

— Нет ещё. Сейчас Рождественскую башню буду делать. Гипс уже развёл.

— Не засохнет, пока разговариваем? Хочешь, иди, делай!

Вик хмыкнул. Ну какой «иди-делай»? Он и так раз в неделю, а то и в две её голос слышит!

— Не засохнет, мам. Я ж не первый день формы из гипса отливаю, соображаю немного.

Он зажал трубку между ухом и плечом и подлил в ведёрко с гипсом немного ПВА.

— А я всё на твой Бродовский замок любуюсь.

— Да ну, мам. Я же ещё из пластилина лепил. Он же косой, кривой.

— Чудесный. Он же первым был, да?

— Каменец-Подольская в сто раз круче. Я туда специально несколько раз ездил. Оттенок серого подбирал, чтобы такой, как там… каменный получился.

— Э-ээ…

— Мам! Ты что, Каменец-Подольскую девчонкам отдала? Слушай, ну я же просил… И вообще, зачем она им?

— Они немножко поиграют, Витенька. Им тётя Марина набор новый принесла. Там принцессы и рыцари.

— Рыцари?!

— Бумажные, Вить, лёгкие совсем! Они не попортят ничего, обещаю. А то замучали уже: рыцари есть, а крепости никакой нету в наборе.

— Ну…

— А что ты потом будешь делать?

— Не решил ещё.

— Витечка, ну не сердись, правда. Скажи, мне интересно.

— Тульский кремль вообще хотел. И Ласточкино гнездо. Тут газет полно старых для папье-маше, есть из чего ландшафт сварганить. И ещё мне Алёнка одну книжку обещала. Про шотландские замки. По ней буду.

— А Саввино-Сторожевский скоро закончишь?

— Там только колокольня осталась. Я потерял зарисовку, надо будет в Звенигород как-нибудь смотаться.

— Сфотографируй его, хоть фото привезёшь. Отец-то не разрешит с собой тащить.

Довольная улыбка исчезла с лица Вика.

— Наверное, не разрешит…

— А где он?

— Папа выходной сегодня. На берегу, с друганами.

Во дворе радостно заскулила Бинга.

— А, нет, вон идёт, мам. Говорить будешь с ним?

— Конечно. Я тебя очень-очень.

— И я тебя.

— Ты меня — что?

— Люблю.

— А я тебя жду. И люблю, конечно.

— Клубнику заморозила?

— Всю морозилку забила. Отец вроде в августе обещал приехать. Ну, давай его!

Отец вошёл в бытовку. Слегка запахло спиртным.

— Витька! Колбасы не осталось?

— Осталась, вон на столе. Мама — тебя.

— Колбасы пока нарежь потоньше. На берег ещё ребята подошли. Да, Галюнь, привет! А? Какой монастырь? А, ну видал-видал. Ну и чего? Да ну, брось! Чушь собачья! Да прекрати ты, а! Что ты мне педагогику всю портишь? У тебя есть девчонки, вот и втолковывай им всякую ерунду. А от парня отстань. Ты бы лучше спросила, сколько раз он отжимался сегодня. Небось, нисколько! Какие каникулы?! Для спорта нет каникул. Галя, ему надо будет семью содержать. Нам с тобой, Галя, кто помогать будет? Девчонки разлетятся. Я ж не вечный, Галя… А ты его эти бирюльки[2] поддерживаешь… Вавилоны[3] поразвёл, колбасу порезать негде. Да, приедем. В августе, обещал же… Пришли сальца побольше копчёного, кончилось.

Вик порезал колбасу, тихонько взял ведёрко с гипсом и вышел во двор. Там вылил гипс в выбоину на забетонированной площадке, на которой возвышались их бытовки. На отца он не сердился. Наоборот, ему стало стыдно за вавилоны на столе. Денег вавилоны и правда не принесут. Он вздохнул, взъерошил свою пышную рыжую шевелюру, оседлал велик и покатил прочь.

Глава 3

Алёнка

Перед сном она залезла на сайт международного фонда защиты животных и прочла там о «лагерях смерти» для тюленят. Охотники отлавливают бельков и сажают их в специальные загоны, где держат без еды до тех пор, пока они не повзрослеют и полиняют. Белый мех сменяет красивая серебристая шкурка. И тогда тюленят убивают.

Во сне Алёна слышала крик и плач тюлених и стук палок по мягкому телу бельков, ведь их не отстреливают, чтобы не портить мех, а…

И тут Алёне привиделась красная кирпичная стена, увитая плющом. И она почувствовала, что там, за этой стеной, есть то, что обогреет, даст надежду и…

Она проснулась. Села на кровати, сунула ноги в тапочки и подпрыгнула, словно наступила в лужу. Посмотрела вниз и обнаружила, что домработница Мила поставила ей отвратительные тапочки, отделанные норкой. Ни Мила, ни мама совсем не понимают, что носить такие тапочки — это всё равно что покупать подснежники в метро. Милочка приносила цветы весной. Алёна ругалась с ней.

«Они же всё равно уже сорваны», — сказала мама тогда..

«Да, сорваны! — ответила Алёна, — но если ты купишь у них, то в следующей раз они опять их нарвут». Вот и с норкой то же самое.

Алёна осторожно взяла тапочки. Мягкий мех норки вызвал перед глазами отрывки кошмара о забитых бельках. Алёна пересилила ужас, разлившийся в груди, и понесла их к шкафу.

Будь Алёна чуть младше, она похоронила бы их за домом на цветочной клумбе. Но она закончила девятый класс и прекрасно понимала, что это глупо… Как говорит учительница по литературе про плохие сочинения: «Ненужный пафос».

Вообще мир глупо устроен. Странно, но ещё в прошлом году ей не приходило это в голову. Она увлекалась уже и экологией, и зоологией, но вот эти противоречия так не бросилась в глаза. А теперь…

Алёна не понимала, как с этим можно жить. Вот она вчера прочла о бельках. Надо было бы сорваться с места и поехать спасать тюленят. Но ясно, что родители не отпустят её… Как же можно знать и ничего не делать?

Или вот… В школе рассказывали о бережном отношении к водным ресурсам. А мама недавно налила полную ванну воды, кинула туда ароматическую бомбочку, потом понюхала, сказала, что её раздражает запах ландыша, слила эту воду и налила новую без всяких угрызений совести.

Алёна потёрла виски. Почему всё такое противоречивое? Ни на что нельзя положиться.