Помощница ангела - Кузнецова Юлия - Страница 20

Глаза и правда у них обоих увеличились.

— Где Алёна? — спросил Игорь у Натальи.

— Н-наверху, ой, нет, она гуляет.

— Где гуляет?

— Я не знаю точно, но Мила говорит…

— Я знаю, где она гуляет, — вмешалась Ангелина, — и пришла вам обоим рассказать. Чтобы вы спасли вашу Алёну. Пока у неё окончательно крышу не снесло.

— И где она гуляет? — спросил Игорь.

— А нигде. Она сидит у Кабанихи. У Лидии Матвеевны Кабановой. Целыми днями.

— И что они там, телевизор смотрят? — спросила Наталья. Просто чтобы что-то спросить. Чтобы соответствовать моменту. Чтобы Игорь не подумал…

— Кто такая Кабанова? — перебил её Игорь.

— Бабка одна. Живёт в старой части посёлка. Больная.

— Чем она больна? — испугалась Наталья.

Ангелина не знала наверняка, но подумала, что для дела надо сгустить краски.

— До туалета дойти сама не может. Дела свои в памперсы делает. А Алёна их выносит.

Игорь посмотрел на Наталью. Очень зло.

— А ты не в курсе? — спросил он.

— Я… Я думала, она гуляет на улице. Дышит воздухом.

— Послушай, а в чём вообще смысл твоего существования? Ты не можешь уследить за дочерью, с которой вместе сидишь дома?

Он говорил, не повышая голоса, слегка улыбаясь, но мороз по коже пробежал даже у Ангелины. Беседа вдруг пошла не в том направлении.

— Она просто классно шифруется, — вступилась за Наталью Энджи, — кстати, она и сейчас там.

Игорь молча посмотрел на неё и пошел к двери. У порога он обернулся и бросил:

— Тебе собаку доверить нельзя, не то что дочь!

И вышел. А Наталья уселась на стул около лестницы. И принялась разглаживать на коленях юбку. Взгляд её устремился куда-то в окно, за которым виднелась высокая берёза.

Ангелине на секунду стало жалко её, но потом она подумала: «Ха! Кого ты жалеешь?! Богатую тётку, у которой бриллиантов полны закрома! А тебя кто пожалеет!?»

— Ну, я пойду, — сказала Энджи громко.

Наталья кивнула.

— Пожалуйста, — со значением произнесла Энджи.

— Ой, да… Спасибо… А вот…

Наталья сунула руку в карман джинсовой юбки, но та была новая, и карманы оказались пустыми.

— Мне ничего не нужно, — с удовольствием бросила в лицо богатой тётке Энджи, — но если вы хотите оказать мне любезность… Мне нужно поручительство в вашу гимназию.

Ей пришлось минут пять объяснять Наталье, что от неё требуется. Энджи торопилась, не хотелось сталкиваться лицом к лицу с Алёной, за которой поехал Игорь.

— Только не подумайте, что я это из-за поручительства сделала, — сказала Энджи, — я беспокоюсь за Алёну.

Наталья ни о чём не думала. Хотя нет, думала. О том, что теперь всё насмарку, все три месяца учёбы ландшафтному дизайну. А главное — теперь у неё никогда не будет возможности завоевать одобрение и доверие Игоря.

— А как Кабанова убедила Алёну сидеть с ней целыми сутками? — спросила она у Ангелины.

— Эта Кабанова отвратительный человек. Поверьте мне. Она нам семью сломала. Она просто умеет так действовать, чтобы заставить человека плясать под свою дудку. Вот и Алёнку в рабство загребла. Наверняка это она ей про спасение мира что-то наболтала. А Алёнка слишком доверчивая. Слишком добрая. Я ей всегда это говорила.

«Доброта — это у нас семейное, — вдруг подумала Наталья, — какое-то семейное проклятие».

Ангелина была очень довольна собой. Во-первых, она и сама уже поверила, что своими действиями спасает Алёну от рабства злой Кабанихи. Во-вторых, теперь счастье было у неё в кармане! И поручительство в школу, и денежки!

Деньги, правда, она пока вернула на место. В шкаф. В бабкино погребальное.

Бабка любит открыть пакет со своими похоронными одёжками, показать. Типа, в этом положите, этим накроете. Проживёт же ещё на Жанкиных лекарствах триста лет, зараза! А всё ноет: «Помру, помру!».

Всё показывала, а туфли белые — нет. Ангелина и заглянула в них. А там — бабки. Бабло, в смысле. Немалое. Ангелина и стащила.

Бабка молодец, столько себе на похороны скопила! И повод будет их свистнуть. Очень кстати начались грабежи в соседней Ивановке. Уже два дома обчистили. Один — дом председателя правления. Так что денежки, бабка, тю-тю! Тебе они всё равно не нужны. Пора освобождать дорогу молодым и оказывать им содействие.

Так что Ангелина, выходя из Алёниного дома, чувствовала, что просто лопается от счастья, как перезревший огурец от семян.

Глава 19

Алёнины мучения

Алёна сидит возле дома Лидии Матвеевны. Руки дрожат. Голова кружится: Алёна два часа пробыла под палящим солнцем. Лидия Матвеевна дала ей свой платок, но тот не спас от жары. Тёмный, он, казалось, ещё больше притягивал солнце. Алёна в конце концов сняла его и повесила на шею.

Одежда вся в песке и волосы разлохматились больше обычного. Лопата валяется перед ней. Алёна смотрит на неё с ненавистью.

Стоит на секунду прикрыть глаза и снова перед нею — берег, накрепко, просто насмерть заросший травой. Она беспомощно истыкала лопатой то место, где они хотели посадить яблони. Бесполезно. Земля не хочет её впускать.

«Слабачка», — подумала Алёна.

Но самый ужас был впереди. Надо было подняться к Лидии Матвеевне и как-то признаться, что ничего не получилось.

«Я тебе верю», — сказала ей Лидия Матвеевна. Это значит, она верит, что Алёна выполнит её просьбу. Посадит яблони. Всего-то дел…

А у Алёны оказались настолько слабые руки… Она думала, что они сильные, а выяснилось…

Алёна не могла заставить себя подняться по ступенькам. Ну никак. Ей верила и Лидия Матвеевна, и маленькая девочка в короткой синей юбке, которая сидит у нее внутри. А Алёна оказалась предательницей. В голове у нее завертелись другие предательские мысли. Бежать. Как можно дальше отсюда.

И тут вдруг, как фея в карете, как джинн на ковре-самолёте, появилась папина машина, и остановилась у дома Лидии Матвеевны.

Алёна вскочила.

Папа опустил стекло. Во рту у него была жвачка. Он смотрел на Алёну и мерно жевал.

Алёна давно заметила — если человек в хорошем настроении, он открывает рот, когда жуёт жвачку.

А если в плохом или сосредоточен на чём-то, например, решает сложную задачу, то рот держит закрытым.

Папа рта не открывал. Впрочем, как всегда. Но кое-что было не как всегда. А именно: Алёна была рада видеть папу.

— Садись, — сказал он.

Она вскочила и направилась к машине. И села бы, не задумываясь. Если бы папа не спросил, ткнув пальцем в лопату:

— Твоё?

Алёна вернулась за лопатой. Подняла её. И подумала: «Это же подло. Надо подняться к Лидии Матвеевне. Чтобы она не ждала меня. И вернуть платок».

Но тут же Алёна сообразила, что придётся признаться в проколе с яблонями. И передумала. Нет, она поедет с папой. Домой. Где можно пересидеть. Переждать. Потом прийти к Лидии Матвеевне. Впрочем, нет, пока это сложно представить…

Подумать.

Алёна ухватилась за эту мысль. Точно! Ей же всегда нужно подумать, прежде чем сказать. И Лидии Матвеевне всегда нравилось в Алёне, что она сначала думает, а потом отвечает. Значит, она одобрила бы отъезд Алёны. Или нет?

— Садись! — повторил папа.

Она послушалась.

Игорь поморщился — в машине запахло старушечьими духами.

Он глянул мельком на дочь. На шее у неё был какой-то жуткий тёмный платок.

«От него пахнет», — сообразил он, — бабкина фитюлька. Хорошо, ехать недалеко, потом эта «Красная Москва» быстро выветрится».

— Знаешь, — начал Игорь, трогая машину с места, — у тебя в шесть месяцев прорезался первый зуб. А пошла ты в одиннадцать. В год ты говорила «мама», «папа», «дай» и «мяу».