Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Сталин перед судом пигмеев - Емельянов Юрий Васильевич - Страница 14


14
Изменить размер шрифта:

Однако ни подобные примеры расправ, ни угрозы начальства, ни террор, чинимый тюремными властями с помощью уголовников, не сломили «ученика от революции». Уже через три месяца после своего прибытия в кутаисскую тюрьму Джугашвили организовал забастовку, принявшую столь значительный характер, что для разрешения конфликта в тюрьму прибыли губернатор области и прокурор. В результате их переговоров с Джугашвили многие требования заключенных были удовлетворены: политических заключенных отделили от уголовников, дали разрешение приобрести за свой счет тахту, чтобы не спать на цементном полу и т. д.

Осенью 1903 года осужденный Иосиф Джугашвили был выслан на три года в село Новая Уда Балаганского уезда Иркутской губернии. Тюрьмы, каторжные работы и ссылки были обычной участью члена революционной партии тех лет. Делегаты первых съездов Коммунистической партии, проводившихся в первые годы Советской власти, непременно указывали число арестов, а также количество лет, проведенных в тюрьмах, ссылках и на каторжных работах. Например, среди делегатов VIII съезда РКП(б), состоявшегося в марте 1919 года, в царских тюрьмах сидело 60 %, в ссылках побывало 35 %, на каторге – 6 %. В среднем каждый делегат подвергался двум арестам, один год находился в тюрьме, один год – в ссылке, 4 месяца на каторге.

Джугашвили намного опередил эти «средние» данные. Он семь раз подвергался арестам. Попав впервые в тюрьму в 23 года, Иосиф Джугашвили пробыл в тюрьмах, ссылках или на нелегальном положении до 38 лет. За 15 лет, прошедших со дня первого ареста, он большую часть из них был лишен свободы (8 лет и 10 месяцев), проведя около 5 лет в ссылках либо на севере европейской территории России, либо в Сибири. В ссылке Джугашвили находился под постоянным наблюдением. Сведения о его поведении регулярно передавались вышестоящему начальству. Остальные пять лет он находился в тюрьмах Батума, Кутаиса, Баку, Петербурга или под стражей и в пересыльных тюрьмах во время следования «по этапу».

За эти 15 лет лишь однажды его пребывание на свободе продлилось четыре года и почти три месяца (с 5 января 1904 года до 25 марта 1908 года). Обычно же он находился на свободе подряд лишь в течение нескольких месяцев (9 месяцев с 24 июня 1909 года по 23 марта 1910 года; 2 месяца с 29 февраля 1912 года по 22 апреля 1912 года; 6 месяцев с 1 сентября 1912 года по 23 февраля 1913 года). Находясь в розыске, он должен был постоянно быть начеку, проявляя повышенную настороженность на улице и дома. Он никогда не знал, не завершится ли очередной день арестом и тюрьмой.

В эти годы Джугашвили лишь однажды находился на свободе на «законных основаниях» и то недолго – два с половиной месяца. С 27 июня по 9 сентября 1911 года после отбывания ссылки в Сольвычегодске ему было разрешено жить в Вологде, но и там он находился под негласным надзором полиции.

Обычно же свобода, которую обретал Джугашвили после побегов из ссылок, была до предела ограниченной. Будучи на нелегальном положении, он был вынужден скрываться от полиции под чужими именами и фамилиями. Он жил с фальшивыми паспортами на «Чижикова» и «Каноса Нижрадзе, жителя села Маглаки Кутаисской губернии», «Оганеса Вартановича Тотомянца» и «Закара Крикорьяна-Меликьянца».

Иосиф Джугашвили пять раз бежал из мест ссылки, несмотря на то, что там он находился под постоянным наблюдением полиции. Побег из его первой сибирской ссылки, когда он чуть не замерз в пути и даже отморозил щеки, стал для него суровым уроком. После этого он стал более тщательно готовиться к побегам.

Неволя была суровой школой. Ограничивая свободу в ссылке, сдавливая в тюрьме до предела жизненное пространство, сводя уровень человеческих стремлений до простого желания выжить, всячески унижая его достоинство, уничтожая естественную человеческую потребность в интимности и хотя бы в кратковременном одиночестве, или полностью изолируя человека от других людей, неволя одних ломала, других – закаляла. Выдержавшие тюрьму и ссылку революционеры становились, как правило, наиболее активными и опытными бойцами своих партий. Заключенные приучались полагаться на свои силы, разумно расходовать их.

Жизнь в неволе приучала быстрее разбираться в людях. Заключенный должен был быстро понять, на кого можно положиться, а на кого – нельзя. Порой он должен был полностью доверить свою судьбу другому человеку. Положение заключенного, а нередко и его жизнь зависели от окружавших его людей, готовы ли они ему помочь, поделиться необходимым, передать нужные сведения на волю или с воли. Беглец из-под стражи должен был полагаться всецело на добрую волю часто неизвестных ему прежде людей. Они сообщали ему безопасный маршрут, обеспечивали ему нужные документы и необходимые материальные средства для побега, прикрывали его бегство. В то же время заключенный должен был проявлять максимальную бдительность, опасаясь провокатора, труса или просто ненадежного человека. Он знал, что полиция делает все возможное, чтобы усыпить его бдительность и заставить их довериться ее агентам под видом благожелателей. Поэтому одновременно со способностью к безграничному доверию у заключенного вырабатывалась повышенная настороженность к окружающим.

Закалка сохраняла те качества, которые позволяли человеку выжить в ненормальных условиях неволи. Тюрьма и ссылка могли выковать из человека сильного борца, но часто ослабляли в нем множество человеческих качеств, необходимых для нормальной жизни. Такие перемены особенно резко проявлялись в юном сознании. Неволя не может не ожесточать любого заключенного. Нетрудно себе представить, как было нелегко выносить испытания неволей молодому человеку с поэтической и свободолюбивой натурой. Джугашвили знал, что его единственным «преступлением» было желание счастливой жизни для трудящегося народа. В отличие от социалистов-революционеров, или эсеров, социал-демократы не совершали убийств «во имя правого дела». В Батуме он вел на борьбу рабочих, подвергавшихся жестокой эксплуатации. Он не мог не ощущать на собственной судьбе вопиющей несправедливости существовавшего строя и не мог не ожесточаться против него. По этой причине он был готов воспринимать большую часть человеческих несчастий, с которыми он сталкивался, особенно среди его коллег по партии, как прямое следствие существовавшего строя. Смерть Георгия Телии от туберкулеза послужила для Джугашвили поводом заявить о том, что «пролетариат постарается отомстить проклятому строю, жертвой которого пал наш товарищ – рабочий Г. Телия».

Постоянная жизнь вне закона и в борьбе против закона невольно противопоставляла революционера миллионам людей, которые, не являясь его личными врагами, в то же время мирно сосуществовали со строем, который он собирался уничтожить. Стремление отомстить существующему строю и тем, кто активно или пассивно поддерживал его, не могло не ожесточать его и против «трусливых обывателей». Постоянная настороженность в ожидании ареста во время подполья и возможности совершить побег из ссылок, являлась источником гнетущего душевного состояния. Необходимость делить людей на тех, кто может тебе помочь и может тебя предать вольно или невольно, иссушала душу.

Неволя не только делала революционеров непримиримыми борцами против существующего строя, но могла ожесточать их друг против друга. В условиях навязанной людям постоянной близости друг к другу малейшие несходства в характерах, различия в привычках могли становиться источником повышенной раздражительности, провоцировать нелепые, но затяжные ссоры и жгучие обиды. Ссоры и склоки, рожденные еще за стенами тюрем в конспиративных кружках, расцветали в заключении пышным цветом. Даже идейные разногласия между заключенными зачастую интерпретировались как проявление чуждых классовых влияний, капитуляция перед классовым врагом, а порой и как сознательное пособничество самодержавному строю.

Тюрьма нередко отравляла человеческие отношения ядом подозрений. Постоянно перебирая обстоятельства своего ареста или возвращаясь мысленно к ходу допроса, заключенные часто ломали голову над тем, почему полиции так много известно о них и подпольной организации. Первые подозрения падали на тех, кто оказался на свободе, в то время как остальные члены организации были посажены. Подозрения вызывало и поведение арестованных товарищей во время допросов: не выдали ли они секреты под пытками, и не согласились ли они сотрудничать с полицией в обмен на обещание свободы и денег.