Мятежная совесть - Петерсхаген Рудольф - Страница 54

Из политических заключенных лучше других держались чехи и поляки. Немцев с их расколотым на две части отечеством легче было настроить против ГДР. Американцы ловко использовали авторитет продажных генералов. По их примеру некоторые «политические» предпочитали выгоды и преимущества в тюрьме верности родине и своим былым прогрессивным воззрениям. Самым гнусным представителем породы ренегатов оказался бывший студент Берлинского университета имени Гумбольдта Андреа Андреас. В Советском Союзе его осудили как эсэсовца. Он притворился раскаявшимся и прозревшим и сумел добиться некоторых преимуществ. В Ландсберге он вдруг стал истым богомольцем. Желая выслужиться, Андреас заявил, будто знает меня по выступлениям в советских лагерях военнопленных. Я во всеуслышание назвал его «завравшимся мальчишкой».

На следующий день ко мне пришел пастор – вступиться за черную душу своего верного прихожанина. В церкви Андреас всегда сидел на передней скамье и радовал священника невинным взглядом. Рядом с ним обычно располагался эсэсовец доктор Зандбергер. Когда в церкви травили заключенных с Востока, никто и не думал их защищать. Но вот за друга американцев и доносчика пастор Леттенмайер охотно вступился. Им руководили только политические соображения. Теперь я понял это.

Генералитет высоко ценил всех ренегатов. Нацистские генералы охотно приглашали на кофе молодых предателей даже с уголовным прошлым. Зато старого сослуживца, который извлек из прошлого урок, они предали анафеме.

Андреас немало заработал на своем предательстве. Он не был болен, но получал санаторный паек с жирными добавками, единственный из «политических» состоял в дискуссионном кружке на английском языке – туда приняли только избранных девять человек из всей тюрьмы. Кружок был махрово реакционный, антисоветский. Андреаса зачислили по рекомендации доктора Зандбергера в расчете, что он как бывший стипендиат восточноберлинского университета сможет свежим материалом оживить клевету на Восток. Эсэсовский полковник доктор Зандбергер за деятельность в карательных отрядах был приговорен к смерти, затем помилован и стал «ПЖ». Пастор считал его самым умным человеком тюрьмы и подослал ко мне. Зандбергер прихватил с собой отчеты о последних заседаниях Евангелической академии. Мне они показались продукцией ведомства Бланка. И в них речь шла о ремилитаризации. Дискутировался вопрос не о том, стоит ли, а о том – как… Я предложил доктору Зандбергеру переименовать это американское учреждение в «Евангелическую военную академию для американской ремилитаризации». Больше он не приходил ко мне. Кстати, в гитлеровские времена Зандбергер отрекся от церкви, а теперь вместе со своим дружком Андреасом так громко молился, что раздражал окружающих. Зандбергер был доверенным лицом американского полковника – директора тюрьмы, точнее, его адъютантом. И все же оставался «ПЖ». Удивленный, я спросил пастора Леттенмайера, почему Зандбергера не освободили. Он ответил:

– Нельзя. Зандбергер вынужден был признать свое участие в убийстве шестидесяти тысяч человек. Сейчас ему худо было бы на свободе. Его семья живет в довольстве. Она пребывает в лоне церкви.

Пастор прав. Зандбергер достаточно умен – он знает, когда и куда надо причалить.

Его праздник наступил 6 сентября 1953 года, в день выборов в бундестаг. Он заказал в столярной мастерской большую доску, на которой графически изобразил перспективы победы христианско-демократического союза.

– Это наша победа! Мы достигли цели! – гордо твердил он.

Другие военные преступники поддержали его:

– Теперь с нами ничего не случится!

Для них победа западногерманского ХДС означала торжество вожделенной идеи ремилитаризации. Жизнь доказала их правоту.

И американцы расценивали итоги выборов, как свою победу. В те дни я вспомнил о миллионах долларов, о которых мне рассказывал Бэр. В честь победы Христаанско-демократического союза на выборах американцы выдавали военным преступникам фрукты, мороженое и кофе.

Служители церкви в тюрьме все больше попадали под влияние военных преступников и других фашистов. Католический священник Моргеншвайс заработал от боннского правительства крест. Его коллеги из евангелической церкви, не желавшие быть подручными политических дельцов, оставались тут недолго. Только Леттенмайер прижился. Он симпатизировал военным преступникам и старался образумить их лишь в еврейском вопросе. Впрочем, и от этого он вскоре отказался.

В тюрьме для военных преступников сидел профессор медицины Катценэлленбоген. Семидесятилетнего старика, человека редкой эрудиции, третировали как еврея. Генеральская шатия называла его только «Катценбуккелем» или «Катценкнигеленком»{50} По поручению военных преступников пастор Леттенмайер, не говоря о причине, предупредил меня, чтобы я воздержался от общения с Катценэлленбогеном. Леттенмайер и тут стал слугой фашистов: половинчатость к добру не приводит.

Стоило выйти на свободу кому-нибудь из крупных военных преступников, газеты начинали трубить: «Приговоренный к заключению за мнимые военные преступления генерал N за хорошее поведение досрочно выпущен из тюрьмы Ландсберг». Но когда вышел Катценэлленбоген, западногерманская печать подняла злобный вой о «страшных преступлениях еврейского профессора в концентрационных лагерях».

Политический барометр стоял на «переменно». Что-то носилось в воздухе – ведь военные преступники обо всем узнавали раньше других. Перемену я почувствовал и на себе: один со мной здоровался, другой захлопывал перед носом дверь, третий напевал в умывальной: «Ты не видел маленького Кона?», при этом весело подмигивая.

Дело в том, что доктор Отто Йон{51} переселился в Германскую Демократическую Республику – факт, послуживший предлогом для начала травли участников покушения на Гитлера 20 июля 1944 года.

В Ландсберге эту травлю возглавил генерал Герман Рейнеке. До войны он служил в отделе снабжения министерства рейхсвера, а во время войны стал начальником управления по делам военнопленных военного министерства. Рейнеке был идейным вдохновителем приказов о бесчеловечном обращении с военнопленными. Его приказы касались в первую очередь советских людей. В 1945 году за это он заработал у американцев веревку, но казнен не был, а теперь по той же причине был у них в чести.

Население Германии впервые услышало о Рейнеке после 20 июля 1944 года: фюрер назначил его заместителем пресловутого Фрейслера, председателя так называемого «народного трибунала» и первым членом этого «суда». Рейнеке оправдал доверие Гитлера. С садистским старанием он безжалостно преследовал и терроризировал каждого, кто «потерял веру в фюрера». Недаром его звали Рейнеке{52}. Да, это хитрая лиса. В 1944 году он сделал карьеру на кровавой расправе со своими товарищами по вермахту, а теперь на этой же палаческой славе зарабатывал капитал у американцев. Чутьем хищника Рейнеке раньше других учуял, по какому пути пойдет Западная Германия. Поэтому он оставался «твердокаменным нацистом» и завоевал популярность среди военных преступников в Ландсберге.

Заключенных Ландсберга чрезвычайно волновала статья 131. После краха 8 мая 1945 года союзные власти прекратили все платежи личному составу вермахта. Союзный Контрольный Совет еще раз подтвердил это законом № 34 от 20 августа 1946 года. Закон касался всех, даже инвалидов войны. Но политический курс изменялся, и в 1948 году оккупационные власти Запада неожиданно восстановили в своих зонах выплату пособий бывшим военнослужащим. В июне 1949 года в западных зонах вразрез с Потсдамским соглашением вышел закон, согласно которому все военнослужащие, вступившие в вермахт до 30 сентября 1936 года, получали право на пенсию, исключая 1) лиц, потерявших это право по постановлению суда, и 2) лиц, приговоренных за преступления против человечности.

После создания ФРГ на основе этого закона в боннскую конституцию была внесена статья 131, которая вначале не давала этих прав военным преступникам. Но Бонн тут же поспешил успокоить находящийся в заключении генералитет.