Дураки и герои - Валетов Ян - Страница 16

Левая рука Плотниковой взлетела вверх, отбрасывая челку.

«Черт бы меня побрал, – подумал Михаил с горечью, – я не знаю, зачем вообще согласился на эту встречу. Чтобы лишний раз тебя увидеть? Чтобы поговорить с тобой? Чтобы пытаться поймать за хвост убежавшую любовь? Сам не знаю, зачем тебя сюда пригласил? Ведь не для того, чтобы вести переговоры? Разве с женщиной, которую все еще любишь, можно вести переговоры? Разве можно рассчитывать на победу, все еще не пережив поражения? На что я надеялся? Ведь понимал же, что не будет звуков окарины, звона гитарных струн и запаха мяса, шипящего на решетке. Ничего в этой жизни нельзя повторить: ни любви, ни трепета встречи и даже горечь расставания одноразова, как бумажный носовой платок. Мы никогда не станем друг для друга тем, чем были. А отнестись к тебе, как работе, я все равно не смогу».

– Блинов передает привет, – продолжила Вика. – Очень просил тебя подумать над дальнейшими планами. Ведь все это когда-нибудь кончится – выборы, политическая борьба, а жить дальше надо…

– Передай Блинову, что я не нуждаюсь в его советах.

– Думаю, что он в курсе… Но Володя прав, Сергеев. На этот раз они победят. А если не сейчас, то обязательно через четыре года. Знаешь, есть такая штука – неизбежность реванша. И дальше жить надо, как ни крути…

– Блинов у нас мастер по использованию друзей…

– Что ты плачешь? Ты жив. С тобой рассчитались сполна. Теперь ты у нас еще и богатый, завидный жених! Знаешь, сколько солидных дам и даже юных дев из киевского бомонда наводили о тебе справки?

– Дев? – переспросил Михаил с иронией. – Неужели?

– Ну, тут я несколько преувеличиваю… – улыбнулась Плотникова. – А если серьезно, даже Маринкины подружки о тебе расспрашивали! Что да как… Мне Марина рассказывала… Да, не кривись ты так, Михаил Владимирович! Сама знаю, что ты не педофил! Ты что – до сих пор один?

«Интересно, – подумал Сергеев, – есть в этом вопросе что-нибудь кроме праздного любопытства? Хоть чуть-чуть ревности? Это ведь тоже чувство – ревность! Неужели совсем без него?»

А в ответ только пожал плечами.

– А ты?

Она рассмеялась своим гортанным хрипловатым смехом.

– Ну, мне не привыкать… Знаешь, скажу тебе, как старому другу – после тебя на «постоянку» не тянет. Живя с тобой, я чуть не забыла, что такое ощущение свободы! – Она передернула плечами, словно озябла под порывом ледяного ветра, Сергеев даже взглянул на кондиционер, висящий за ее спиной, но тот не работал. – Я была права тогда, Миша, нам не стоило сходиться так близко…

– Мы бы протянули дольше? Если бы не сошлись так близко? – спросил он.

Вика покачала головой.

– Вряд ли… Но тебе не было бы так… – она подумала, какое слово использовать, но ничего более подходящего не находилось, а незаконченная фраза повисла в гвоздичном дыму, словно коршун в восходящих воздушных потоках – между парением и падением. И она закончила ее так, как и хотела с самого сначала:

– Тебе не было бы так больно…

– Трогательная забота, – произнес Сергеев, пристально на нее глядя. – Но несколько запоздалая, ты не находишь? Знаешь, Вика, ты чем-то схожа с Блинчиком. Я даже догадываюсь чем…

– Интересно было бы узнать.

Она все-таки превосходно владела собой. Только тот, кто знал ее так, как Сергеев – а много ли на свете было людей, которые знали ее так хорошо? – мог заметить, как слегка изогнулся и задрожал уголок ее рта. Некая смесь брезгливости и надменности: для Плотниковой явный признак раздражения, готовности, взмахнув челкой, броситься на противника и, загнав его в угол, уничтожить морально.

– Отношением к людям. К близким людям, – пояснил он.

Плотникова раздавила окурок в пепельнице и внимательно посмотрела Михаилу в глаза. С нескрываемой насмешкой. Так может смотреть учительница на ученика-недоумка.

– Я предупреждала тебя с самого начала. Я не твоя. Я ничья. Мы расстались. Да. Но тебя никто не предавал.

– Блинчик тоже меня не предавал, отправляя на верную смерть. Он действовал по обстоятельствам – так было надо. Для любой подлости всегда находятся оправдания.

– Я тебя не предавала, – отрезала Плотникова. – И мне плевать, что там было у тебя с Блиновым и его компанией. Есть только ты и я. Я тебя встретила. Любила. Разлюбила. Детский сад пора заканчивать. Пока мы были вместе – нам было хорошо. Теперь мы врозь. И хватит об этом!

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Сергеев. – Ты не предавала. Ты просто выполняла данное слово. Или уступала обстоятельствам. Со мной. С Митькой.

В детстве Сергееву довелось слышать, как шипит на врага загнанный в угол камышовый кот. Плотникова шипела страшней – он таки задел ее за живое.

– При чем здесь Куприянов?! В чем я провинилась еще и перед ним?

Глаза у нее горели настоящим, звериным огнем, и Сергеев подумал, что еще один такой пропущенный словесный удар, и Вика вцепится в него когтями.

– Ты хоть знаешь, как я к Митьке относилась?!

– Вика, – сказал он, как можно спокойнее. – Я знаю, как ты к нему относилась. И не на секунду не сомневаюсь, что ты скорбишь по нему. А вот те, на кого ты сейчас работаешь…

Она расхохоталась. Настолько резко, практически без перехода – от вспыхнувшей магнием злости до такого же безудержного веселья. Плотникова всегда была склонна к быстрой смене эмоций, но сегодня за этими вспышками Сергеев, которого учили психологии не самые плохие специалисты, чувствовал и неуверенность, и страх, и – не может быть! – даже сожаление.

– Я так и знала! Да, на античную трагедию ты мотивациями не тянешь! Миша, я прошу тебя – брось метать в меня стрелы! Это не конец жизни, поверь! Да, мы расстались! Да, я работаю на политических врагов твоих работодателей! Ну и что? То, что ты считаешь нравственной драмой, на самом деле – обычный плюрализм. Да пойми же ты – мнения и симпатии бывают разными. Почему ты стремишься убедить меня в том, что твои предпочтения более правильные? Мы бы все равно расстались, даже если бы никогда не касались политики. Приезд твоего Андрея Алексеевича только ускорил неизбежное, это так – веришь ты в это или нет! Случилось то, что должно было случиться – не более того. И предложение Лысенко я бы все равно приняла – потому что это такой шаг вперед в моей карьере, что ты и представить себе не можешь!

Михаил не сразу понял, что это Мангуста она назвала так мирно, по-домашнему – Андрей Алексеевич. Все равно, что тигра назвать ручной киской – Барсиком, Мурчиком или Васькой.

Ах, Мангуст, грозный убийца змей, истребитель кобр!

– Действительно, не могу, – подтвердил Сергеев на полном серьезе. – Никак не могу себе представить, чтобы женщина, которую когда-то называли голосом свободы, женщина, которая публиковала самые смелые статьи-расследования, женщина, которой угрожали за ее острое и правдивое перо…

– Ох, я тебя прошу! – перебила его Плотникова. Она сморщилась так, словно раскусила зеленую виноградину. – Только не надо пафоса! Идеализм чистой воды! Те, на кого работаешь ты, такое же дерьмо, ничем не лучше! И если бы я пыталась ужалить в задницу их, не имея над головой надежной крыши, никто бы не выбирал гуманных методов, чтобы заставить меня замолчать. А вот Блинов с компанией – выбирал, хотя мог тогда и мокрого места от меня не оставить… Все в мире относительно, Сергеев!

– Как же, как же, помню… Был разговор. Только когда-то ты говорила об этом, как о трагедии…

– Да? – деланно удивилась она. – Возможно! Не помню. Знаешь, Миша, времена меняют людей. Совесть же не помешала тебе взять деньги у Блинова?

– Это он тебе сказал?

– Да, он… И этот твой… Андрей Алексеевич! Сергеев! Что ты изображаешь святую невинность! Ты лгал мне! Ты изворачивался! Ты выдавал себя за безобидную овечку!

– Я не лгал, – произнес он устало. – Я не рассказывал того, чего не должен был рассказывать. Понимаешь, Вика, есть такая вещь – чужие тайны. Некоторые безобидные, а на некоторых стоит гриф – хранить вечно. И если ты думаешь, что Мангуст рассказал тебе хоть что-то серьезное – ты очень ошибаешься. Ему нужен был я. И он нашел способ наказать меня за вполне предсказуемое неповиновение. Тем, что отнял тебя…