Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Для детского возраста - Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович - Страница 4


4
Изменить размер шрифта:

— Вы зачем глупости говорите?

— Голубчик! — простонал Кобыльников.

— А когда будут стихи?

Кобыльников уж совсем было собрался отвечать, что стихи не миф, что стихи почти совсем готовы, что не только одно стихотворение, но десять, двадцать, сто стихотворений готов он настрочить на прославление своей милой, бесценной Наденьки, как вдруг скверный мальчишка Порубин испортил все дело.

— Вобраз! — пискнул он, едва-едва не проскакивая между ног Кобыльникова.

Кобыльникову показалось, что сам злой дух говорит устами мальчишки.

— Ты почему знаешь? — сказал он, рванувшись в погоню за мальчиком и поймав-таки его, — нет, ты говори, почему ты знаешь?

— Мамаша, меня Кобыльников дерет! — завизжал во всю мочь Сеня.

При этом восклицании Кобыльников невольно выпустил из рук свою добычу и даже начал гладить Сеню по голове.

— Нечего, нечего гладить по голове! — шипел юный змееныш, — мамаша! он меня дерет за то, что я его поймал с Наденькой.

Началось следствие.

— Позвольте узнать, Дмитрий Николаич, что вам сделало невинное дитя? — допрашивала Кобыльникова оскорбленная maman Порубина.

— Ваш сын мне сказал дерзость! — отвечал совершенно растерявшийся Кобыльников.

— Мамаша! Я ничего ему не говорил! — с своей стороны жаловался Сеня, искусно всхлипывая.

— Ваш сын сказал мне: «вобраз»! — внезапно брякнул Кобыльников.

— «Вобраз»! что такое «вобраз»? и чем же это слово для вас обидно?

Говоря это, maman Порубина сомнительно покачивала головой и разводила руками.

— Ну да! вобраз, нобраз, собраз, побраз! — дразнил обозлевший Сеня, приплясывая перед Кобыльниковым.

— Изволите видеть? — сказал Кобыльников.

— Вижу! Все вижу! стыдно вам, молодой человек! Сеня! отойди прочь от них и не смей никогда с ними разговаривать!

Порубина величественно удалилась, уводя за руку Сеню и беспрестанно оглядываясь, как бы в опасении, что за ней бежит по пятам сама чума.

Кобыльникову сделалось скверно; он вдруг почувствовал, что не только скопрометировал Наденьку, но и сам сделался смешным в ее глазах. Сколько он сделал в этот вечер глупостей! он сделал их три: во-первых, увлекся нелепой рифмой, которая помешала ему кончить стихи, между тем как можно было бы один стих и нерифмованный вставить (самые лучшие поэты это делают!); во-вторых, сказал Наденьке какую-то пошлость насчет ее отношений к Прохорову; в-третьих, связался с пакостнейшим мальчишкой, который, наверное, произведет скандал на весь город. Кобыльникову показалось, что все глаза обращены на него, что все лица проникнуты строгостью и что даже служитель Андрей намеревается взять в руки метлу, чтоб вымести ею из честного дома гнусного соблазнителя пятнадцатилетних девиц. Кобыльникова бросило в жар; чтоб оправиться от своего смущения, он поспешил юркнуть в хозяйский кабинет.

Там за несколькими столами шла игра. Играл в ералаш председатель казенной палаты с губернским прокурором против советника казенной палаты и батальонного командира. Председатель казенной палаты был не в духе; к нему пришло двенадцать пик без туза и двойка червей; он сходил с двойки пик — туз оказался у партнера, который, однако, отвечать не мог.

— Сижу на капиталах! — жаловался председатель, — ведь это все франки! все франки!

Прокурор был смущен; он понял игру и старался только угадать, какая же у председателя тринадцатая карта. Председатель, как бы провидя его думу, поспешил рассеять все сомненья и откровенно показал свою двойку червей, убеждая только, чтоб прокурор играл скорее.

Напротив того, к советнику валило: во всем у него была и игра, и поддержка, но самое счастие не радовало его, ибо он чувствовал, что оно огорчает его начальника. Поэтому он всячески старался оправдаться: разбирая карты, пожимал плечами, как бы говоря: «ведь лезет же такое дурацкое счастье!»; делая ход, не клал карту на стол, а как-то презрительно швырял ее, как бы говоря: «вот и еще сукин сын туз!» Но председатель не принимал ничего в уважение, а, напротив того, взъелся на своего подчиненного.

— Вы зачем же игру-то свою раскрываете? — пристал он к нему.

Советник сделал ренонс.

— У вас треф нет? — строго спросил батальонный командир.

— Нет-с… есть-с, — заикался советник.

«И солгать-то не умеет!» — подумал председатель.

А Кобыльников смотрел на играющих и все думал, как бы чем-нибудь таким увенчать этот вечер, чтоб за один раз искупить все три глупости. Ему вдруг сделалось хорошо и весело; ему представилась большая освещенная комната; посреди комнаты стоит Наденька в белом тарлатановом платьице, а подле Наденьки стоит он; у них в руках бокалы с шампанским; к ним подходят гости, тоже с бокалами в руках, и поздравляют.

— Иван Дементьич! — сказал он дрожащим голосом, подходя, под влиянием этих радужных мечтаний, к хозяину дома, — позвольте мне несколько слов вам наедине сказать-с…

Иван Дементьич посмотрел на него с неудовольствием, потому что это неожиданное вмешательство отвлекало его от игры. Однако, видя, что Кобыльников весь дрожал, он встревожился.

— Что такое еще? уж не затерял ли капустниковского дела? — спросил он.

— Мне-с… наедине! — повторил Кобыльников.

Иван Дементьич отошел с ним в сторону.

— Ну? — сказал он.

— Мне-с… я желаю… — заикался Кобыльников, к которому вдруг возвратилась вся его робость.

— Да говори же, любезный, не мни! — с досадой торопил Иван Дементьич.

— Я прошу руки Надежды Ивановны! — скороговоркой проговорил Кобыльников.

Иван Дементьич повернул жениха к свету и на одно мгновение посмотрел на него с любопытством. Потом тотчас же пошел на старое место, предварительно отмахнувшись, как будто хотел согнать севшую на нос муху. Кобыльников остолбенел и расставил не только руки, но и ноги; в глазах у него позеленело, комната ходила кругом. Он понимал только одно: что эта глупость была четвертая и притом самая крупная. Вдруг он почувствовал, что промеж ног у него что-то копошится — то был Сеня Порубин.

— Ан, это четвертая! — дразнился скверный мальчишка, очевидно, схватывая на лету интимную мысль, терзавшую бедного Кобыльникова.