Слишком сильный - Попов Валерий Георгиевич - Страница 5

Она с недоумением уставилась на меня, сквозь стекляшки пенсне, как бы впервые увидев меня.

— Удивительно, — сказал я. — Как одним только словом «разумеется» вы сумели передать столько оттенков.

— Вы… по какому-то делу? — спросила она.

— Да так… пустяки, — я положил на ее стол дневник за последний год учебы, а также пару почетных грамот. — Пришлось два года блуждать… в местах не столь отдаленных… теперь хотелось бы вернуться в родные пенаты! — От волнения я нес какую-то чушь.

Лицо ее сразу же окаменело.

— Прием в школу закрыт! — отрубила она. — Почему все рвутся именно ко мне? Неужели стоит только сделать приличную школу, как все сразу начинают буквально ломиться! Вы где живете?

— Саперный переулок, дом семь.

— Теперь вы к нам не относитесь! — Она брезгливо отодвинула мои документы и снова стала писать.

— Значит, изменения? — вздохнул я. Она сухо кивнула.

— В худшую, значит, сторону? — проговорил я. Она зорко глянула на меня.

Я со вздохом опустился в мягкое кресло, достал из сумки альбом с моими рисунками, карандашами и, поглядывая время от времени на нее, стал рисовать.

— Что вы там рисуете? — не выдержала наконец она.

Я молча протянул ей набросок. Посмотрев, она вдруг сразу же стала поправлять прическу.

— С этими делами некогда даже заниматься головой! — вздохнула она. — Если не возражаете, я возьму ваш шедевр!

— Ради бога! — воскликнул я.

Это восклицание, я почувствовал, ей понравилось.

— Ну… а еще какими талантами ты блистаешь? — Она уже почти дружески перешла на «ты».

— Все таланты, увы, вкладываю в учебу! — смиренно проговорил я и подвинул к ней дневник с круглыми пятерками.

— Ну хорошо… пиши заявление! — снова сухо, вспомнив о своих серьезных делах, проговорила она и углубилась в свои бумаги.

Для начала я хотел нарисовать в каждом углу заявления по цветочку, но вовремя остановился. Эти шутки, к которым я привык на острове, общаясь с директором школы ежедневно и непринужденно в кругу нашей семьи, здесь надо забывать. Здесь директор — лицо официальное. Я сделал строгое лицо, сосредоточился. Крепко взяв себя в руки, я ограничился лишь тем, что разрисовал слово «Заявление» разными фломастерами. Пока я таким образом боролся с собой, раздался отрывистый стук, в дверь стремительно, с ветром вошел парень, мой ровесник — но ровесник это был удивительный, таких я раньше не встречал: одетый в строгий серый костюм, с галстуком, четко прилизанный на прямой пробор. В руке у него была тонкая, но солидная папка. Рядом с ним я почувствовал, каким разгильдяем я тут сижу, — уселся прямо, пригладил прическу.

Он посмотрел на меня как на пустое место (зря я причесывался!). Потом вежливо, но сдержанно поздоровался с Латниковой.

— Ну здравствуй, Ланин! — произнесла Латникова. — Как отдохнул?

Тяжко вздохнув, он махнул рукой, мол, уж какой отдых, разве что после смерти.

— О вашем отдыхе я даже не спрашиваю! — произнес Ланин.

Латникова отмахнулась даже с какой-то лихостью: уж какой там отдых, уж так как-нибудь!

«Да-а… дружный дуэт! — подумал я. — Мы с моим директором у нас на острове такими играми не занимались! Ну хватит! — мысленно одернул я себя. — Ты не на острове! Здесь жизнь другая, более сложная».

— Хорошо, что зашел, — улыбнулась она.

Ланин сокрушенно развел руками, мол, что ж делать, заботы.

— Ну, показывай, что у тебя! — сказала Латникова. Он достал из папки листок и положил перед ней.

— Все то же, — со вздохом проговорил он. — Группа школьников из Франции… группа из ФРГ… и всех почему-то к нам. Других школ вроде бы не существует!

Латникова скорбно покачала головой.

— Что ж… видно, нам так и тянуть эту лямку… Написал заявление? — обратилась она ко мне.

Я протянул. Увидев оформление в три цвета, она добродушно покачала головой.

— Вот таких художников-самоучек нам присылают! — Она показала листок Ланину.

Тут я немножко удивился, словно бы она оправдывалась перед Ланиным, что не сама она меня принимает, а кто-то присылает. Ланин коротко глянул на листок и перевел свой взгляд на бумаги, мол, на пустяки, к сожалению, нету времени.

— И как планируешь встречу? — снова становясь деловитой, спросила она.

— Ну, будут в основном наши активисты — «Юные борцы за мир»… и, наверное, — снисходительно добавил он, — позовем наших девочек из кружка домоводства… но, конечно, все их идеи — под нашим неусыпным контролем! — Он с достоинством уселся в кресле.

— Правильно! — воскликнул я. — Пусть сготовят, например, салат «Антивоенный» — со ржавыми пулями, осколками — чтобы все поняли, чем это пахнет! — Я захохотал и минут, наверное, пять не мог остановиться. — Пардон! — усмирив наконец себя, сказал я.

Ланин с изумлением посмотрел на меня, потом — на Латникову.

— Судя по оценкам, — сказала Латникова, кивая на мой дневник, — он не такой дурачок, каким хочет казаться!

— Пардон! — снова проговорил я и набрал полную грудь воздуха, чтобы не засмеяться.

— Вот примерная программа встречи! — Ланин, подняв прохладный ветерок, положил перед Латниковой второй листок.

— А мне можно участвовать? — не удержался я. Ланин холодно посмотрел на меня.

— К сожалению, прием в «Юные борцы за мир» в настоящее время закрыт! — произнес он.

Я представил, как мы с моим островным директором хохотали бы над этой фразой, но здесь такое, видать, было совершенно не принято.

— Уж, выходит, и не поборись… — только пробормотал я. Ланин со скорбным лицом ждал, когда я покину помещение и можно будет продолжать разговор со всей ответственностью и серьезностью.

— Можем записать тебя в кружок домоводства! — пытаясь как-то разрядить напряженку, улыбнулась Латникова. — В кружок мягкой игрушки.

— О! Годится! Это я с детства люблю! — воскликнул я, но тут уже почувствовал, что и сам устал от своего кривлянья. — Все! Больше не буду! Ухожу! Это еще вольный дух из меня не вышел. Все! Пардон! До свидания! — Поклонившись, я убыл.

Я радостно сбежал по лестнице. Внизу, в вестибюле, встретил Генку с папашей; тот бережно нес свой дурацкий стеклянный колпак с невидимым шедевром, Генка волок какой-то ящик, — видимо, с микроскопом.

— Ну как? — обеспокоено спросил меня Генка.

— Нет проблем! — ответил я.

— Да… умеешь ты! — с завистью произнес Генка.

— Спокойно! Не надо меньшиться! — суровым тоном проговорил отец. — Нам тоже есть что предъявить!

Поделиться радостью — я снова в своей школе, снова дома — было не с кем. В прихожей встретил меня только Чапа: родители все еще не пришли. И то Чапа был какой-то озабоченный, рассеянно куснул меня и побежал в комнату, где были свалены вещи, и стал по очереди скрести чемоданы.

«Ясно! — вдруг понял я. — Свою любимую игрушку ищет!»

Я разыскал ему его любимую резиновую куколку, он, увидев ее, радостно подпрыгнул, довольно заурчав, улегся с ней в угол, и наступило полное счастье.

Глава III

Проснулся я рано, родители еще спали. Отпуск! У меня, впрочем, тоже, но все равно — надо мчаться, столько нужно увидеть после разлуки!

Я поставил на плиту чайник, но он, как назло, долго не закипал.

— Ну закипи! Ну что тебе стоит! — уговаривал я, но он делал вид, будто не понимает, о чем речь.

Затрещал телефон. Так! С утра начинается! Это хорошо.

— Алле! — хватая трубку, произнес я. — Говорите, я слушаю!

— Это я.

— Кто — я? Говорите конкретно!

— Генка… кто же еще?

— Что значит — «кто же еще»? Ну, слушаю вас… то есть тебя!

В трубке было тихо. Он звонит, а я должен за двоих разговаривать!

— Ну, как дела? — спросил я.

— Нормально… — проговорил Генка. — В школе оставляют меня. Отец рассказал, какие я штуки делаю…

— Ну и что?

— Латникова сказала: «Надо же!»

— Ну? А потом? — быстро спросил я. Такого «говоруна» надо подгонять, а то разговор может не кончиться до ночи!