Священный меч Будды - Сальгари Эмилио - Страница 36

— Тысяча чертей! — воскликнул он, заставляя гарцевать свою измученную лошадь. — Если мы так начинаем, то в конце концов наделаем немало шуму в городе.

— Тише, неисправимый болтун! — остановил его капитан. — Смотрите, не раздавите кого-нибудь.

Предостережение не было напрасным, потому что улица, по которой они проезжали, хотя и была довольно широка, но до такой степени запружена массой делового люда, что можно было того и гляди раздавить кого-нибудь из зазевавшихся дельцов. Китайцы, бирманцы, лаосцы, кхмеры29, сиамцы и, наконец, индийцы сновали взад и вперед, обделывая на ходу свои торговые дела.

— Дорогу! Дорогу! — гремел американец.

— Прочь с дороги, трусы! — кричал поляк.

— Кнутом их, мальчик, кнутом!

Молодой человек не заставил повторять приказ и без разбора стал хлестать направо и налево, частенько вместо спины и плеч попадая по желтым физиономиям, чем просто в восторг приводил американца. Благодаря крикам и ударам кнута они уже через десять минут въезжали во двор одной из лучших в городе гостиниц.

Передав лошадей нескольким конюхам, поспешившим им навстречу, путешественники позвали хозяина и велели провести себя в лучшее помещение, состоявшее из четырех просторных комнат, меблированных даже с некоторой роскошью.

Здесь прежде всего они принялись за обед, состоявший из кабаньей головы под пикантным соусом, печеного слонового хобота, жареных в масле мышей, ветчины, яиц и больших графинов с различными напитками. Потом, закурив трубки, путешественники устроили нечто вроде военного совета, открытого речью капитана.

— Друзья мои! — начал он. — Прежде всего, раз уж мы добрались до самого сердца провинции, я рекомендую проявлять чрезвычайную осторожность и осмотрительность. Какого-нибудь необдуманного слова или поступка будет достаточно, чтобы свести на нет все наши усилия и жертвы, а в худшем случае это может стоить нам и жизни.

— Я буду нем как рыба, — сказал Корсан. — Но каким же образом мы узнаем, где спрятан священный меч?

— Это вовсе не так трудно, как вам кажется. Спиртные напитки развязывают многие языки.

— Разве речь идет о том, чтобы напоить кого-нибудь допьяна?

— Именно, Джеймс. Мы походим по кабакам, будем спаивать носильщиков, солдат, лодочников, горожан и таким образом заставим их говорить.

— Прекрасный план! — одобрил янки. — Я всегда говорил, что у вас удивительная голова. Но можно ли будет князю, за которого меня, очевидно, принимают, да еще украшенному драконами о четырех когтях, ходить по кабакам?

— Мы оденем вас поселянином или лодочником.

— Что? — обиженно спросил янки, делая недовольную гримасу. — Вы хотите сделать из меня каторжника?

— Этого требует священный меч Будды.

— Проклятый меч! Ну, куда ни шло! А вы кем же переоденетесь?

— Кем-нибудь. Если хотите, я оденусь оборванцем.

— Какая восхитительная компания! Что, если бы нас увидели наши кантонские друзья!

— К счастью, они нас не могут видеть, Джеймс.

Маленький китаец взял на себя труд снабдить их необходимой одеждой и исполнил это так быстро, что полчаса спустя уже входил нагруженный китайскими, бирманскими и Тонкинскими костюмами, как богатыми, так и нищенскими, приобретенными у старьевщика.

Американец, осматривавший костюмы, нашел среди них тунику бонзы.

— Что, если я ее надену! — предложил он.

— Для чего же? — спросил капитан.

— Чтобы входить свободно в бонзерии и собирать сведения. Ах! Какая великолепная идея!

— Такая великолепная, что я никогда не позволю вам одеться в эту одежду. Вы хотите, чтобы вас хорошенько поколотили палками или присудили к кангу.

— Гм! А это что за длинная одежда из черного шелка?

— Это одежда ученого, — отвечал Мин Си. — Ну, а если я сделаюсь ученым?

— Никто вам этого не запрещает, — сказал капитан. — Лишь бы вам не пришло в голову проповедовать на улицах.

— Я буду осторожен, Джорджио. Я вам обещаю. Переодевание заняло немного времени. Капитан, одетый богатым горожанином, китаец — бирманцем, поляк — поселянином южных окраин и американец — ученым третьей степени, вышли на площадь, запруженную толпой народа.

Американец сразу проложил себе дорогу, раздав направо и налево несколько шлепков и даже несколько ударов ногой.

— Надо бы повежливее, сэр Джеймс, — сказал поляк, помиравший со смеху. — Если вы будете пробивать себе дорогу шлепками и ударами, то наживете себе много врагов среди черни.

— Ба! — отвечал американец. — Такому ученому, как я, должны везде давать дорогу. Тем хуже непослушным. Дорогу, дорогу! Или я поймаю вас за косы.

Свирепый ученый только собрался поймать за нос китайца, который недостаточно проворно убрался с дороги, как внимание его привлекла группа из семи или восьми китаянок-аристократок.

Дамы, шедшие им навстречу с далеко не грациозным раскачиванием всего тела, причиной которого был чрезвычайно малый размер их изуродованных с детства ступней, обутых в невидимые башмаки, были одеты очень элегантно и даже показались ученому очень красивыми.

Они были среднего роста и не очень полны; глаза их, маленькие, правильного разреза, хотя и несколько раскосые, смотрели мягко, рот был тоже маленький, с красными губами, а волосы, длинные и черные, как вороново крыло, были украшены позолоченной головой морской собаки или головой дракона. Одежда дам состояла из голубого шелкового кафтана, пары широких панталон и великолепно расшитой симары, которую они с одного боку придерживали рукой.

— Клянусь пушкой! — воскликнул поляк, строивший одной из них нежные глазки, но без результата. — Эти китаянки, право, очень и очень недурны. Если бы они не качались, как морские волки, они были бы вдвое лучше.

— Эта качка зависит, может быть, от размера их маленьких ножек? — спросил Корсан, крутивший свои усы, чтобы они производили больше эффекта.

— Вы угадали, — отвечал капитан.

— Неужели же у них такие маленькие ножки? — спросил Казимир.

— Как рука европейской дамы, а может быть, даже и меньше.

— Как же это они ухитряются иметь такие ноги?

— Это проделывают их маменьки. Едва родится девочка, как мать пеленает ей ноги так туго, что совершенно останавливает их развитие.

— Но ведь это должно причинять страшную боль.

— Вначале — да. Впрочем, не думайте, что у всех китаянок такие маленькие ножки. Поселянки, лодочницы и многие горожанки оставляют их расти свободно.

— Скажите мне, капитан, эти дамы не кажутся вам подрисованными?

— И еще как! Китаянки в искусстве подкрашивания дадут несколько очков вперед всем женщинам Европы и Америки. Тебе достаточно знать, что во времена династии Мин один только императорский дворец тратил ежегодно огромную сумму в десять миллионов лир на белила и румяна.

— Тьфу, черт! Эти принцессы разрисовывали себя, наверное, по пятьдесят раз в день.

Разговаривая таким образом обо всем интересном, встречавшемся им на пути, они незаметно дошли до набережной Юаньцзяна. Американец указал Лигузе на плохонький кабачок, перед дверью которого устроено было нечто вроде алтаря, на котором стояла очень неказистая статуя, долженствовавшая изображать богиню удовольствия.

— Войдем туда, — предложил он. — Мы услышим там какие-нибудь новости.

— Пожалуй, войдем, — согласился капитан. — Но будьте осторожны, в особенности с вашими вечными американскими восклицаниями. Помните, здесь говорят только по-китайски.

Поправив очки и надвинув шляпы на лоб, они вошли в кабачок, громко величаемый чайным садиком из-за шести или семи деревцев, стоявших в огромных фарфоровых вазах.

Проложив себе дорогу среди людей, толпившихся в закопченной, но довольно обширной зале, прибывшие уселись вокруг стола, заказав себе чаю и графин сам-шиу.

— Джеймс, — сказал капитан, указывая ему на маленького китайца, тянувшего небольшими глотками чашечку ликера в конце стола, — этот горожанин имеет такой вид, как будто он знает больше невежды-лодочника. Усядьтесь возле него и затейте с ним беседу. Конечно, надо навести речь на священный меч Будды.