Священный меч Будды - Сальгари Эмилио - Страница 20

— Ступай в ад, каналья! — сказал Корсан и толкнул его глубже в воду. — Надеюсь, что завтра ночью тигры сдерут с тебя шкуру.

После этого они вернулись к палатке, перед которой взад и вперед ходил поляк, ругаясь на десяти языках.

— Ну, мой мальчик, какая муха тебя укусила, что ты так ругаешься? — спросил американец.

— Эти собаки нас совсем ограбили, — отвечал Казимир.

— По крайней мере, горшочек-то у нас остался?

— По счастью, да.

— Тогда мы можем еще считать себя богачами. Завтра утром мы в нем сварим мясо.

— А что же мы будем есть сегодня?

— Нам удалось убить двух лошадей, которых мы и съедим. Надеюсь, что и ты окажешь нам честь и отведаешь конины.

— Что вы, сэр Джеймс! Конины!

— Превкусное мясо, мой мальчик. Я готов даже съесть техасского тарантула, только бы не лишиться мяса. Что может быть лучше мяса, в каком бы виде оно ни было.

— Браво, сэр Джеймс; значит, до завтра.

— До завтра.

Американец вернулся к своей постели, а спутники его растянулись на открытом воздухе с карабинами под рукой, но ни одного бандита больше не появилось. Без сомнения, напутанные дружным отпором европейцев, они окончательно решили больше не показываться.

На заре горшочек, туго набитый кониной, весело шипел и булькал, распространяя приятный запах. Закусив как следует, путешественники в десять часов утра тронулись в путь.

— Бодрей, Джеймс! — сказал капитан.

— Я не нуждаюсь в подбадриваниях, — отвечал американец. — Я чувствую в себе столько силы, что мог бы донести вас на плечах до истоков Сицзяна.

— А ноги?

— Что ноги? Ноги у меня в полной исправности и неутомимы по-прежнему. Вперед! Я первый подам пример.

Они покинули луг и вступили в середину густейшей плантации бамбука bатbиtulda — растения, имеющего высокий, до пятидесяти футов, крепкий и гибкий ствол и широчайшие листья.

Пробраться через эти гигантские заросли было делом далеко не легким. Приходилось идти в какой-то полутьме, все время работая ножом; кроме того, они то и дело попадали головой в огромные сети паутины, сотканные отвратительными пауками.

Американец, еще не совсем оправившийся после болезни, устал первым.

— Уф! — воскликнул он, в сотый раз останавливаясь, чтобы высвободить свою голову из ослепившей его паутины. — Это целое царство пауков! Что же, этому несчастному бамбуку никакого конца не будет? Черт бы его побрал!

— Ола! — сказал с упреком капитан. — Не относитесь так пренебрежительно к растениям, подобным этому.

— А почему?

— Если бы вы знали, на что они годны, вы не стали бы говорить о них так дурно.

— Они годны на то, чтобы довести до отчаяния джентльменов, которым приходится пробираться сквозь такую чащу.

— Какой вы ворчун, Джеймс!

— Я говорю одну только горькую истину.

— Китаец стал бы благословлять то, что вы проклинаете.

— Слово «китаец» — синоним животного. Любопытно было бы знать, для чего они могут использовать эти палки, способные вывести из терпения самого флегматичного англичанина.

— Для тысячи и тысячи вещей. Выделывают из него прелестный напиток, едят сердцевину, которая имеет прекрасный вкус, молодые побеги едят, как спаржу, — впрочем, они имеют совершенно одинаковый с ней вкус, — из листьев делают отличные шторы и циновки, из веток — элегантные корзины, трельяжи, предметы роскоши, легчайшие стулья, великолепную бумагу и некоторые тяжелые материи, музыкальные инструменты и прочее и прочее. А из стволов делают лестницы, посуду, трубы для воды, лодки, плоты, и, наконец, хижины. Можно ли извлекать больше пользы из какого-нибудь другого растения?

— Но в таком случае эти растения просто чудодейственны?

— Да, Джеймс.

— Что ж, дадите вы попробовать мне вашей спаржи, а?

— Когда пожелаете. Стоит только срезать молодые побеги и сварить их.

— Сегодня вечером мы наедимся спаржи до отвала. Ура бамбуку!

— И спарже также ура! — крикнул им в ответ поляк.

— Тише! — вдруг сказал капитан, пригибаясь до земли.

— О! — заинтересовался американец. — Что нового? Бандиты, что ли, вернулись?

— Мне показалось, что я слышу выстрел из аркебузы.

— Если только это бандиты, я один их всех уничтожу.

— Будет вам шутить, Джеймс. Ружья под мышку и вперед! Выполнив эту команду, что придало им воинственный вид, они

продолжали идти с удвоенной быстротой, срезая направо и налево огромные стволы бамбука, которые со скрипом падали наземь. Два часа спустя путешественники подошли к подножию горной цепи, тянувшейся с севера на юг.

Американец совсем изнемогал. Еще не до конца затянувшиеся раны причиняли ему жестокую боль; тем не менее он не смел жаловаться. Сознаться в том, что он, чистокровнейший янки, едва сдерживает стоны, казалось ему постыдным. Он скорее готов был терпеть самые ужасные муки, чем признать себя ослабевшим.

Восхождение по горной цепи они начали около полудня, но довольно медленно — из-за чрезвычайной крутизны подъема. И притом там не было ни прохода, ни малейшего следа тропинки — все только одни утесы, на которые надо было взбираться с большим трудом и риском; путь еще больше затрудняли кусты колючек и группы драконова глаза.

Время от времени путешественники должны были останавливаться, чтобы дать вздохнуть бедному Корсану. Эти остановки, впрочем, использовались ими для осмотра страны, расстилавшейся у подошвы гор. К великому своему удивлению, они повсюду видели ужасные следы разрушения: ни одной уцелевшей деревушки — все они были или разграблены, или сожжены.

— Война, что ли, здесь вспыхнула? — проговорил капитан, останавливаясь у подножия огромного утеса, на который им еще предстояло взобраться.

— Надо думать, что так, — отвечал Мин Си. — Я много раз проходил по этим местам и всегда видел здесь многолюдные селения.

— Кто же это здесь воевал? — спросил американец.

— Кто знает! Может быть, Тонкий, который не очень далеко отсюда. А может быть, тут похозяйничали шайки грабителей, которыми кишит весь юг.

— А было бы недурно, если бы мы случайно встретились с одной из этих шаек.

— Да сохранит вас от этого Будда, сэр Джеймс!

— Уж не трусишь ли ты, канонир-трубач? Всего только четыре выстрела — и вся шайка пускается в бегство. Разве ты не видел, как удирали те, которые напали на нас прошлой ночью?

— Тише! — проговорил капитан, невольно вздрогнув. По горам раскатился выстрел.

— Разбойники! — воскликнул американец.

Вдали послышались резкие крики; казалось, несколько человек звали на помощь.

— Казимир, — сказал капитан, — вскарабкайся на этот утес и посмотри, что происходит на противоположном склоне горы.

Поляк, подгоняемый криками, далеко разносимыми эхом гор, помогая себе руками и ногами, цепляясь за выступы и коряги, взобрался на крутую скалу до самой ее вершины и стал оттуда смотреть.

Среди небольшой долины, как сноп соломы, горела деревня. Вокруг нее поляк увидал человек пятьдесят пестро одетых и отлично вооруженных людей; одни из них угоняли стада быков и лошадей, а другие ловили крестьян, которые, навьючив на себя свои самые ценные пожитки, старались убежать в горы.

— Эй, дьяволенок! — зарычал на него американец, выйдя из терпения. — Что же ты там видишь?

— Поразительное зрелище, сэр Джеймс. Сначала деревню, горящую как спичка, а потом… потом… Тысяча чертей! Это ведь разбойники!

— Разбойники! — воскликнул янки.

— Да, разбойники, отлично поживившиеся. Они нагружены добычей и уже отступают.

— Куда они направляются? Много их? Отвечай же, мальчик, отвечай скорей!

— Они едут на запад; там более пятидесяти хорошо вооруженных всадников. Я вижу пики и аркебузы.

— Это бандиты, напавшие на нас прошлой ночью, — сказал американец. — Пойдем убьем их.

— Успокойтесь, Джеймс, — сказал капитан. — Оставьте их в покое.

— Но ведь их только пятьдесят.

— А вам этого кажется мало?

— Да разве вы хотите остаться здесь?