Серебряные коньки (илл. А. Иткин) - Додж Мери Мейп - Страница 14

— Ребята, — громким шепотом позвал Ламберт, — пойдемте посмотрим «Медвежью облаву»!

Это была прекрасная картина работы Пауля Поттера, голландского художника XVII века, писавшего замечательные произведения еще до того, как ему исполнилось шестнадцать лет. Мальчиков она привела в восхищение, так как им понравился ее сюжет. Они равнодушно прошли мимо выдающихся произведений Рембрандта и ван дер Хельста, но восторгались одной плохой картиной ван дер Венне, изображающей морской бой между голландцами и англичанами. Потом они, совершенно очарованные, стояли перед портретом двух маленьких мальчуганов, один из которых хлебал суп, а другой ел яйцо. По мнению наших путешественников, главное достоинство этой картины заключалось в том, что мальчишка, который ел яйцо, вымазал себе рожицу желтком, к величайшему удовольствию зрителей.

Следующей картиной, удостоившейся их внимания, было прекрасное изображение праздника святого Николааса.

— Смотри, ван Моунен, — сказал Бен Ламберту, — до чего хорошо написано лицо этого малыша! Он как будто знает, что заслужил трепку, но надеется, что святой Николаас еще не вывел его на чистую воду. Вот такие картины мне нравятся: они как будто рассказывают целую историю.

— Идемте, ребята! — крикнул капитан. — Уже десять часов — пора в путь!

Они поспешили на канал.

— Коньки на ноги!… Готовы? Раз, два… Эй! Где же Поот?

И правда, где же был Поот?

В десяти ярдах от них во льду только что была прорублена квадратная прорубь. Питер заметил ее и, не говоря ни слова, быстро покатил к ней.

Остальные, конечно, последовали за ним.

Питер заглянул в прорубь, и все заглянули в нее, потом в тревоге уставились друг на друга.

— Поот! — крикнул Питер, снова заглядывая в прорубь.

Полная тишина. Черная вода застыла недвижно; ее поверхность уже затягивалась ледяной пленкой.

Ван Моувен вернулся к Бену с таинственным видом:

— Кажется, у него когда-то был припадок?

— О господи! Был, — ответил перепуганный Бен.

— Ну, значит, с ним, очевидно, снова случился припадок в музее.

Мальчики сразу догадались, что? нужно сделать, и вмиг сняли коньки. У Питера хватило присутствия духа зачерпнуть своей шапкой воды из проруби, и все помчались в музей.

Они действительно нашли бедного Якоба в припадке… но это был припадок сонливости. Мальчик лежал в укромном уголке галереи и храпел, как утомленный солдат. Громкий хохот, вызванный этим открытием, привлек сердитого сторожа.

— Что тут происходит? — крикнул он. — Прекратите бесчинство! Эй ты, пивной бочонок, проснись! — И он весьма бесцеремонно растолкал Якоба.

Как только Питер понял, что здоровью Якоба не угрожает опасность, он поспешил на улицу — вылить воду из своей бедной шапки. Пока он расстилал в ней носовой платок, чтобы уже обледеневшая подкладка не прикасалась к его голове, остальные мальчики спустились по лестнице, таща за собой ошалевшего спросонья и возмущенного Якоба.

Снова был отдан приказ отправляться в путь. Якоб наконец совсем проснулся.

Лед здесь был немного шероховатый и с трещинами, но мальчики не унывали.

— По каналу побежим или по реке? — спросил Питер.

— Разумеется, по реке, — отозвался Карл. — Вот хорошо-то будет! Говорят, лед на ней отличный всю дорогу. Только по реке гораздо дальше.

Якоб Поот тотчас же заинтересовался этими словами.

— А я стою за канал! — крикнул он.

— Ну что ж, побежим по каналу, — решил капитан, — если только все согласны.

— Согласны! — крикнули мальчики довольно разочарованными голосами.

И капитан Питер помчался вперед, бросив:

— Отлично!… За мной! Через час будем в Хаарлеме!

Глава XI

Большие мании и маленькие странности

Они катились во весь опор, как вдруг услышали грохот нагонявшего их амстердамского поезда.

— Эй! — крикнул Людвиг, бросив взгляд на железнодорожное полотно. — Кто обгонит паровоз? Ну-ка, давайте наперегонки!

Паровоз свистнул, должно быть возмущенный такой наглостью. Мальчики тоже свистнули… и пустились во всю прыть.

Секунду ребята мчались впереди, во весь голос крича «ура», — только секунду, но и это уже было кое-что.

Успокоившись, они продолжали путь, не торопясь и позволяя себе разговаривать и шалить. Иногда они останавливались поболтать со сторожами, стоявшими на определенном расстоянии друг от друга по всему каналу. Зимой эти сторожа очищают лед от мусора и вообще от всего, что мешает движению. После метели они сметают со льда снежный пушистый покров, прежде чем он станет твердым и красивым, как мрамор, но очень неудобным для конькобежцев.

Порой мальчики настолько забывались, что шныряли между вмерзшими в лед судами, стоявшими где-нибудь в затоне. Но бдительные сторожа быстро выслеживали ребят и, ворча, приказывали им убираться прочь.

Канал, по которому мчался наш отряд, тянулся прямой, как стрела, и таким же прямым был длинный ряд голых, тощих ив, растущих на берегу. На той стороне, высоко над окрестными полями, шла колесная дорога, проложенная на огромной плотине, которую построили, чтобы не дать разливаться Хаарлемскому озеру. Гладкий, как стекло, канал терялся вдали, и линии его берегов сходились в одной точке. По льду катилось множество конькобежцев, буеров (лодок на полозьях) с коричневыми парусами, кресел на полозьях и затейливых, легких, как пробки, маленьких санок, управляемых палкой с зубцом на конце. Бен был в восторге от всего, что видел.

Людвиг ван Хольп думал о том, как странно, что Бен, хоть и англичанин, знает о Голландии так много. Судя по словам Ламберта, Бен знал о ней больше, чем сами ее уроженцы. Это не очень нравилось юному голландцу, но вдруг ему вспомнилось нечто, способное, по его мнению, ошеломить «Шона Пуля». Он подкатил к Ламберту и с торжествующим видом крикнул:

— Расскажи-ка ему о тюльпанах!

Бен уловил слово «тульпен».

— Да-да, — горячо подхватил он по-английски, — тюльпаномания… Ты про нее говоришь? Я не раз о ней слышал, но знаю обо всем этом очень мало. Больше всего увлекались тюльпанами в Амстердаме, ведь да?

Людвиг досадливо крякнул. Слова Бена он понимал с трудом, но по его лицу безошибочно догадался, что тот знает и о тюльпанах. К счастью, Ламберт и не подозревал об огорчении своего юного соотечественника. Он ответил:

— Да, больше всего здесь и в Хаарлеме. Но этой страстью заразилась вся Голландия, да и Англия тоже, коли на то пошло.

— Вряд ли Англия, — сказал Бен, — но не знаю наверное, так как в те времена меня там не было.

— Ха-ха-ха! Это верно, если только тебе не стукнуло двести лет. Так вот, брат, ни до, ни после не было такого безумия. Люди тогда сходили с ума по тюльпановым луковицам и ценили их на вес золота…

— Как?! За луковицы давали столько золота, сколько весит человек? — перебил его Бен, так широко раскрыв глаза от удивления, что Людвиг чуть не подпрыгнул.

— Да нет! Давали столько золота, сколько весила луковица. Первый тюльпан привезли сюда из Константинополя около 1560 года. Он вызвал такое восхищение, что амстердамские богачи послали в Турцию за другими тюльпанами. С тех пор ими начали безумно увлекаться, и это продолжалось много лет. Тюльпаны стоили от тысячи до четырех тысяч флоринов за штуку, а одна луковица, «Семпер Аугустус», была продана за пять с половиной тысяч.

— Это больше четырехсот гиней на наши деньги, — вставил Бен.

— Да, и я знаю это наверное — вычитал позавчера в книге Бекмана, переведенной на голландский язык. Да, брат, вот это здорово! Все и каждый спекулировали на тюльпанах — даже матросы с баржей, тряпичницы и трубочисты. Богатейшие купцы не стыдились предаваться этой страсти. Люди покупали и перепродавали луковицы, даже не видя их, однако наживали чудовищные прибыли. Это превратилось в своего рода азартную игру. Одни богатели в два-три дня, другие теряли все, что имели. Земли, дома, скот и даже одежду отдавали за тюльпаны, когда у людей не было наличных денег. Дамы продавали свои драгоценности и украшения, чтобы участвовать в этой игре. Все только о ней и думали. Наконец вмешались Генеральные штаты. Люди начали понимать, какие глупости они делают, и цены на тюльпаны пошли вниз. Уже нельзя было получить долги, оставшиеся от сделок с тюльпанами. Кредиторы обращались в суд, а суд отказывал им, объясняя, что долги, сделанные во время азартной игры, можно не платить. Ну и время тогда настало! Тысячи богатых спекулянтов за один час превратились в нищих. Как выразился старик Бекман: «Наконец-то луковица лопнула, как мыльный пузырь».