Ловцы трепанга - Сальгари Эмилио - Страница 38

Стрелы уже свистели между деревьями над головами наших героев.

В одно мгновение все трое — и капитан, и Ханс, и Лю-Ханг — были схвачены, брошены на землю и лишены какой бы то ни было возможности сопротивляться и пустить в ход ружья. Только капитану удалось вырваться; схватив топор, лежавший около него, он бросился на нескольких папуасов и оттеснил было их на несколько шагов назад. Но тут подоспели другие папуасы, набросились на него сзади, и он снова оказался на земле, но теперь обезоруженный.

Тогда вышел вперед старый папуас, высокий и величественный. Его голова была украшена перьями райских птиц, а бока были опоясаны широким желтым поясом, концы которого падали вперед.

Он подошел к капитану и обратился к нему на малайском языке:

— Где сын мой?

— Твой сын? — переспросил Ван-Сталь. — Я не знаю, о ком ты

говоришь.

— Он пришел сюда убить вождя альфуров.

— Я его не видел.

— Ты лжешь, белый человек! — вскричал дикарь. — Ты убил его?

— Повторяю тебе, что я его не видел. Почему я должен был убить его?

— Белые — наши враги.

— Я никогда не был твоим врагом.

— Ты хочешь смеяться надо мной? Берегись: ты принадлежишь мне, ты — мой раб, и я прикажу вздернуть тебя на дереве, если ты не скажешь, где мой сын.

— Ты взбесился, черный человек? — обозлился капитан. — Что за басни об убитом сыне ты мне рассказываешь?

— Молчать! Как ты попал в этот лес?

— Я потерпел кораблекрушение у берегов острова. Выбравшись на берег, я направился к реке Дорга, чтобы там сколотить плот и поплыть к своей родине.

— Так ты не видел альфуров?

— Ни одного.

— Но что же стало с моим сыном?

— Я ничего не знаю.

— Альфуры — твои друзья?

— Если бы я их встретил, они убили бы меня.

— Я тебе не верю. Ты останешься моим рабом до тех пор, пока я не отыщу моего сына.

— Как знаешь. Но я тебя предупреждаю: пусть только один волос слетит с головы моих товарищей, и я убью тебя, хотя бы твои подданные сожгли потом меня живьем. Где твоя деревня?

— На берегу Дорга.

— Как раз туда я держу путь, — пробормотал капитан про себя. Разговор с вождем, несмотря на его резкость, несколько успокоил

капитана: он увидел, что, по крайней мере сейчас, ни ему, ни его спутникам не грозит непосредственной опасности. Тогда капитан стал раздумывать, как дать знать Ван-Горну и Корнелиусу о своем пленении и о том, что его ведут к берегам Дорга, — ведь капитан до сих пор не терял надежды на то, что заблудившиеся охотники проберутся в конце концов к лагерю.

Ван-Сталь вынул записную книжку, написал несколько слов, вырвал листок и с помощью крепкого шипа прикрепил его к стволу дерева так, чтобы он бросался в глаза.

— Ты что там делаешь? — крикнул ему вождь.

— Это приношение моему духу-покровителю, — ответил капитан совершенно серьезно. — И советую тебе не касаться его, иначе — ты умрешь.

Папуас был суеверен, как и все дикари, верил в каких-то духов смерти, моря и так далее. Расчет капитана был правилен: никто не притронулся к листку бумаги. А вождь, испугавшись, как бы это приношение не оказалось каким-нибудь могущественным заклинанием белого человека, поспешил отдать приказ о выступлении.

Весь отряд выступил в поход.

Переход по лесу был очень тяжел, особенно для белых, которым скрутили руки на спине, отняв таким образом всякую свободу движений. Этим папуасы хотели обезопасить себя от внезапного возмущения пленных, особенно во время ночлега. На третий день утром весь отряд подошел к берегам Дорга, широкой и многоводной реки с очень быстрым течением, которая орошает западную часть острова и впадает в море у мыса Вале, прямо против архипелага Ару.

Деревня, куда привели капитана, Ханса и Лю-Ханга, была расположена на левом берегу реки. Она тянулась вдоль берега; хижины стояли над самой водой на сваях, наподобие озерных свайных деревень далекой древности. Здесь было около шестидесяти больших хижин, стоявших на вбитых в дно реки бамбуковых столбах; они были расположены довольно близко одна от другой и соединены между собой галереями, а все вместе сообщались с берегом при помощи нескольких мостков. Со стороны реки к сваям были привязаны пироги с полозьями наподобие тех, в которых пираты преследовали наших странников на море.

Папуасы перешли мост и вошли в деревню, встреченные восторженными криками своих родичей.

Пленников тотчас же отвели в хижину вождя, самую большую из всех: в ней было не меньше двадцати квадратных метров. Перед тем как попасть в деревню, всему отряду пришлось преодолеть последнее препятствие: мосты и галереи были сложены, как и пол воздушной хижины, из редких бамбуковых планок, далеко отстоящих друг от друга. Капитан и его спутники медленно, с опаской продвигались по ним, все время боясь потерять равновесие и скатиться в воду. А дикари потешались над ними и над их неловкостью.

Вождь сам ввел пленников в комнату, расставил вокруг хижины стражу и хотел удалиться. Но капитан задержал его.

— А теперь что ты думаешь делать с нами? — спросил он.

— Совет старейшин определит вашу участь. Если вы убили моего сына, вы умрете.

— Но черт тебя возьми! — вскричал капитан. — Я тебе не один раз уже говорил, что мы даже не видели твоего сына.

— Белые — враги наши, — с упорством дикаря повторил вождь.

— Может быть, другие белые, но я тебе не враг.

— Это все равно… Ты — белый, значит, ты враг и союзник альфуров, убивших моего сына. Я — Ури-Утаната, вождь. Берегись, белый человек!

— Я не боюсь ни тебя, ни твоих подданных.

— Посмотрим…

— Слушай, Ури-Утаната, мои товарищи на свободе, в лесу, и если ты будешь скверно с нами обращаться, вся твоя деревня сгорит дотла.

— Мои воины сумеют защитить ее.

Капитан в припадке необузданной ярости бросился к вождю, сжимая кулаки. Но в этот момент за стеной раздались два выстрела, сопровождаемые криками толпы.

— Выстрелы! — воскликнул Ханс. — Два выстрела! Это — Ван-Горн и Корнелиус!

Вождь тотчас же бросился вон из хижины, думая, что белые, о которых говорил капитан, напали на деревню. Но каково же было его удивление, когда, выскочив из дверей, он услышал возгласы ликования своих родичей.

То, что он увидел, еще больше поразило его. Папуас в сопровождении двух белых стремглав несся по бамбуковым мосткам к нему навстречу.

— Отец! — кричал он.

Старик, глубоко взволнованный, замер на месте. Он открыл свои объятия, чтобы принять в них сына, которого считал убитым.

— Мой сын! Ты жив! — вскричал он.

— Жив, отец. Альфуры не успели убить меня. Потом, оглядевшись кругом, молодой папуас добавил:

— Ведь это ты взял в плен трех белых?

— Да.

— Где они?

— Здесь в моей хижине.

Молодой папуас подбежал к хижине и ворвался в комнату, где находились пленные. Он остановился перед ними и с жестом, не лишенным благородства, обратился к ним на малайском языке:

— Вы свободны, и с нынешнего дня вы друзья Ури-Утаната.

— А что за двое белых там с тобой? — обратился к молодому папуасу вождь, вошедший вслед за ним в хижину. — Ты один взял их в плен?

— Нет, отец. Они не враги: им я обязан жизнью, а эти трое — их братья.

— Значит, ты не попал в плен к альфурам?

— Я был в плену у них и они жгли меня на костре. Я умер бы, если бы белые не вырвали меня из их рук.

Ван-Горн и Корнелиус, задержавшиеся на мостках, в эту минуту показались на пороге хижины. Крики радости раздались с обеих сторон:

— Дядя!

— Корнелиус!

— Ван-Горн!

— Ханс!

— Лю-Ханг!

Все пятеро бросились обнимать друг друга. Тем радостнее и горячее была их встреча, что они потеряли было надежду когда-нибудь свидеться.

— Белые люди! — торжественно произнес старый вождь, только теперь понявший, что белые — друзья, а не враги. — Мой дом, мои воины — все в вашем распоряжении. Вы спасли жизнь моему сыну! Будьте свободны и подарите нам свою дружбу.

— Отец, — обратился к вождю молодой воин, — белые люди приплыли сюда из далекой страны. Они хотят пробраться на острова Ару, а оттуда возвратиться домой. Я поеду с ними до островов, чтобы защитить их от пиратов.