Гибель Карфагена - Сальгари Эмилио - Страница 4

– Горе тому, кто сам не может защитить себя! – промолвил он с горечью. – Горе тому, кто презрел меч ради вечных празднеств, кто губит свои силы в оргиях, а для защиты набирает орды продажных наемников. Горе, горе Карфагену!

В этот момент к борту гемиолы подошла шлюпка. На веслах сидели четверо мускулистых гребцов, а на других скамьях -семь человек в роскошных нарядах.

– Здесь чем-нибудь торгуют? – донеся до слуха Хирама вопрос одного из них.

Хирам усилием воли разогнал набежавшие на его лоб морщины и, склонясь над бортом, ответил:

– Конечно! Всем, что дает на продажу Тир, и всем, что посылает миру Кипр!

По спущенному трапу три негоцианта поднялись на гемиолу и пошли по палубе, рассматривая выставленные для продажи товары. Фульвия следила за каждым их движением. Ее взор неотступно следовал за одним из них. Он был самым молодым из троих, но его лица почти не было видно. Казалось, он тщательно скрывал свое бледное лицо от чужих глаз. Но его уловка не удалась.

– Это он. Фегор! – промолвила девушка, содрогаясь и показывая Хираму взглядом на пришедшего.

– Я убью его! – пробормотал Хирам.

– Чтобы погибнуть сейчас же? – чуть слышно прошептала девушка.

– Но тогда – что делать? Он видел тебя!

– Но он еще не открыл твою тайну, Хирам!

– Хорошо. Тогда попытаемся узнать, что нужно ему. Но… но ты не любишь его?

Девушка вместо ответа гневно блеснула прекрасными очами.

Два пожилых негоцианта усердно рассматривали товары, которыми была завалена вся палуба гемиолы. Фегор же, пользуясь тем, что Хираму пришлось давать покупателям кое-какие объяснения, незаметно приблизился к Фульвии и заговорил с нею.

– Итак, ты спаслась и ты здесь! Это радует меня, хотя ты постоянно высказывала мне свою неприязнь, – сказал он. – Но кто эти люди? Почему они спасли тебя? Ты их давно знаешь?

Фульвия отвечала холодно и сдержанно:

– Кто эти люди? Сам видишь: торговцы из Тира. Почему они спасли меня? Потому что сжалились надо мною. Ты так любил меня и жалел меня, по крайней мере на словах, что не ударил пальцем о палец ради моего спасения!

– Я не мог! Клянусь, я ничего не мог сделать! – пробормотал несколько сконфуженно шпион Совета Ста Четырех. – Но. поверь, я люблю тебя!

– Оставим это! – перебила его девушка. – Ты спрашиваешь, знаю ли я их? Да. Со вчерашнего дня. Как их зовут? Мои спасители – вот как!

Фегор испытующе посмотрел на девушку, потом оглядел гемиолу и снова обратился к Фульвии:

– Так как? Они оставили тебя здесь, при себе? Финикийцы привыкли похищать женщин. Ты теперь рабою у них?

– Нет! – коротко ответила Фульвия.

– Но тогда почему ты не возвращаешься домой? Твоя мать вся извелась из-за тебя. Она знает, что ты избегла участи быть принесенной в жертву Молоху, и жаждет увидеть тебя, обнять свою доченьку. Я все видел и рассказал ей. Ты должна сегодня же вечером быть в доме матери. И запомни:

мне не нравятся эти люди!

– Но они спасли меня.

– Тем хуже для них. Одного моего слова достаточно, чтобы погубить их, и я сделаю это. Но если ты вернешься сегодня вечером под кров твоей матери, я промолчу. Ты пойми:

стоит мне сказать кое-кому, что они разведчики римлян, и их лишат жизни. Еще твоя мать… Одно мое слово – и ее ждет казнь, как и тех, кто посмел вырвать тебя из рук жрецов Молоха.

– Подлец, подлец! – не выдержала девушка, готовая разрыдаться от отчаяния.

– Я люблю тебя, и ты должна быть моей.

– Но меня могут не отпустить эти люди.

– Я сумею заставить их отпустить тебя. Ты будешь, будешь моей! До свидания, голубка!

И Фегор отошел к двум своим товарищам, все еще рассматривавшим выставленные на продажу товары. Пять минут спустя шлюпка отчалила от борта гемиолы, увозя обоих торговцев и Фегора. Разумеется, Фульвия поспешила передать весь разговор со шпионом Хираму, и его лицо омрачилось.

– Нам действительно грозит серьезная опасность! – промолвил воин тревожно. – Надо подумать, что предпринять.

– И все из-за меня! Тебе придется раскаиваться! – сказала девушка грустно.

– Никогда! – перебил ее Хирам. – Я не мог видеть равнодушно твою гибель. Пусть мне за это грозит смерть, я не буду каяться. Когда-то ты спасла меня, я должен был вернуть долг. Подлый шпион хочет завладеть тобой, но мы еще посмотрим, что из этого выйдет!

– А моя бедная мама?

– Не беспокойся о ней! – решительно ответил Хирам. – Завтра вечером мой корабль навсегда покинет эти берега. Если удастся взять с собой Офир.

– Кто это? – встрепенулась девушка.

– Потом узнаешь, потом. Опять подходят торговцы. Надо заняться с ними.

Лодка за лодкой приставали к борту гемиолы. Торговцы Карфагена часами толкались на палубе, рассматривая и покупая товары Хирама. Все сделки заключались гортатором Сидоном, который в дни молодости сам вел обширную торговлю с Левантом и знал все хитрости и уловки торгашей. Звенело золото и серебро, наполняя казну Хирама, и быстро очищалась палуба от проданных товаров. Но к вечеру покупателей не стало: надвигался самум, уже поднимавший над Карфагеном тучи тонкой пыли, принесенной им из неведомых далей великой пустыни Северной Африки, море заволновалось, стало трудно дышать раскаленным и напитанным пылью воздухом.

К ночи, пользуясь тем, что непогода разогнала всех с улиц Карфагена, Хирам отправился на свидание с любимой.

По его приказанию Сидон раздобыл лошадей, и маленькая кавалькада промчалась к дому Офир. Впереди скакал сам Хирам, следом за ним гортатор и еще четверо воинов. Перед тем как сойти на берег, Хирам написал письмо и отправил его, подвязав под крыло почтового голубя, одного из крылатых гонцов, которого Акка принес на борт гемиолы.

– Лети! Неси весть от меня! Твоя госпожа ждет тебя! – сказал Хирам, бросая черного голубка в воздух.

Провожая Хирама. Фульвия волновалась и тревожилась, будто предчувствуя какую-то грозящую беду.

– Куда ты идешь? Зачем? – допытывалась она. – К кому полетел крылатый гонец?

Занятый сборами Хирам отвечал коротко и отрывисто.

– Потом, потом все тебе расскажу! – твердил он.

– Ты стремишься к этой женщине, хотя это грозит тебе гибелью? Она тебе дороже жизни? Значит, ты отдал ей свое сердце? Ты любишь ее?

И Фульвия с тревогой глядела на воина.

– Да, я люблю ее больше жизни! – отвечал Хирам. – Прощай, Фульвия!

И когда маленький отряд, сойдя с гемиолы, умчался в город, Фульвия тяжело вздохнула.

– Прощай, Хирам! – прозвучал чуть слышно ее полный тоски голос. Она отвернулась и с опущенной головой и полными слез глазами пошла в каюту.

– Он любит Офир! Он любит ее больше жизни! – чуть слышно шептала она.

А тем временем Хирам, думая о своем, ехал по обезлюдевшим улицам Карфагена. Дом, к которому он направился, принадлежал одному из влиятельнейших горожан, старому Гермону, отчиму Офир. Это было типичное здание той системы, которая была унаследована обитателями Карфагена от финикиян. В доме было семь или даже восемь этажей, которые образовывали своего рода пирамиду; каждый этаж опоясывала крытая галерея. Карфагеняне любили, чтобы из окон открывался вид на море.