Мантикора и Дракон. Эпизод I - Кувайкова Анна Александровна - Страница 1

Кувайкова Анна, Созонова Юлия

Мантикора и Дракон

Эпизод I

Пролог

Холодное осеннее небо затянули серые, налившиеся свинцом тучи. Мелкий, острый дождь бил по коже, опаляя ледяным прикосновением. Совсем скоро багряные всполохи листьев сменят голые, тонкие ветки, укрытые белым снегом. Зима готовилась вступить в свои права, мягко и неслышно скользя по земле.

Подняв голову, незряче посмотрела наверх, открыв рот и ловя солоноватые капли. Колючие прикосновения били по телу, обдавая неприятным холодом. И давали то самое, мучительно-сладкое понимание — жива.

Хриплый смешок. Живая… А зачем? Для чего? За что?!

Опустив голову, медленно села на землю, не обращая внимания на липкую грязь и острые камни, режущие острыми гранями босые стопы. Подтянув ноги к груди, обхватила их руками, уткнувшись острым подбородком в разбитые в кровь колени. Хотелось кричать. Выть. Плакать. Просить и молить.

Но бесстрастное серое небо не услышит. Хранители забыли про меня, бросив одно из своих творений на произвол судьбы.

Ещё один смешок ободрал повреждённое горло. Хранители… Где они были, когда умирал мой отец? Где были эти проклятые храмовники, когда насиловали и убивали мою мать? Где, где была их грёбаная справедливость, когда острый клинок пробил ещё нерождённое сердце?

И где была та Древняя, в чью честь возносились молитвы и проклятья под сводами нашего дома?!

Они забыли. Не видели. Отвернулись. Бросили. А те, кто когда-то клялся в верности, легко верили звучавшим словам обвинений. И предавали. Раз за разом. Окрашивая в терпкий алый цвет хищно оскалившуюся сталь.

Горький смех. Разодранные пальцы, лишённые ногтей, впиваются в плечи, оставляя грязно-красный след, на светлой, покрытой коркой грязи кожи. Яркой абстракцией улёгшись на фиолетово-синий узор синяков.

— Я одна, совсем одна… Я жива… Жива ли я? — пересохшие губы, покрытые кровью, растянулись в неуместно весёлой улыбке. А слова, безумные, отчаянные, слетали с языка без моего желания.

Меня отпустили. Выкинули, как щенка-приблудыша, на тропу у границы империи, велев никогда и ни при каких обстоятельствах не возвращаться обратно. И презрительно кривясь, лучшие воины Сайтаншесса цедили ругательства, плюя в мою сторону. В спину ребёнка, в один миг, по чужой прихоти, оставшегося сиротой.

Неслыханная милость со стороны Повелителя. Только что мне с этой милости?

Ни семьи. Ни дома. Ни клана, что встал бы за меня горой. И израненная душа, острыми осколками режущая изнутри, жаждущая мести. Долгой, кровавой, вдумчивой, изобретательной.

Но мести. И не тем, на остриё мечей которых подняли тела моих родных, нет. Хотя и не откажу себе в удовольствие спросить с них за это. За излишнюю прыть в исполнении чужого приказа, за кровь матери на моих руках, за мёртвые глаза отца, за…

За брата, так и не увидевшего мир. Я спрошу с них сполна. Я…

Тихий вздох и беспомощный стон. Я слаба. Я человек. Что стоит моё израненное тело против обученных искусству боя солдат? Смешно…

В сумерках осеннего серого утра чей-то весёлый смешок неприятно резанул обострившийся слух. Темнота подземелий сыграла злую шутку, наградив меня слепотой, как последствием побоев и отсутствия солнечного света.

— Кто здесь? — выдохнула, сжавшись в комок. На языке появился привкус горечи и разочарования. Неужели милость Повелителя оказалась такой… Скоротечной?

— Прохожий, — голос оказался мужским, с нотками ленивого потягивания гласных и каким-то насмешливым любопытством. — Очень любопытный прохожий. И он не откажется узнать, что, столь милое дитя, делает на пустынном торговом тракте?

— Жду, — снова уткнулась носом в колени. Так почему-то было легче и казалось, что мир не так уж жесток. Жалкая иллюзия самообмана.

— Принца? — незнакомец не отставал, приблизившись на пару шагов. Обошёл по кругу. Казалось, он рассматривает меня, внимательно и цепко.

Будто решает: купить такой неказистый товар или нет.

— Смерти, — растянула губы в безумной улыбке, слизнув пару капель крови, скользнувших вниз.

— Да, и тут Фанэт отметился, — фыркнул мужчина.

Его пальцы дёрнули прядь спутавшихся волос, вынуждая поднять голову. Крепкая хватка на подбородке не давали шанса вырваться и сбежать. А мужчина молчал, только мурлыкал себе под нос какую-то неуместно весёлую мелодию.

Наконец, он отступил назад, давая возможность свободно вздохнуть. И произнёс, неожиданно серьёзно и веско:

— Чего ты хочешь, дитя?

— Хочу? — склонила голову набок, невольно задумавшись над этим простым вопросом.

— Ну да, — судя по ощущениям, мужчина улыбался и был чем-то безмерно доволен. — У тебя есть шанс, ребёнок. Одно желание. Одно единственное желание. Но зато — любое. Так чего ты хочешь?

Что-то в его голосе, словах, интонациях, всколыхнуло остывшую, было, боль. Ярость бессилия, душившая в темноте каземат, ненависть, одиночество, отчаянье. Всё смешалось в горячий, крепкий коктейль, обжигающий изнутри. Чего я хочу? Многого. Но среди этого всего, была одна единственная мечта, затмившая собой всё остальное. И губы, непослушные, кривившиеся в болезненной усмешке, прошептали тихо, чего так страстно хотело сердце:

— Мести. Я. Хочу. Отомстить.

— Кому? — заинтересованно уточнил незнакомец.

— Тем, кто отнял семью, — хрипло рассмеялась, подняв на него взгляд. Нет, зрение не вернулось. Но каким-то шестым чувством угадывала, где стоит странный прохожий, начавший этот нелепый, безумный разговор.

— У, деточка, губа у тебя не дура, — восхищённо присвистнул незнакомец, снова подойдя ко мне. Его горячие руки обхватили запястья и дёрнули вверх, поднимая ослабевшее тело. Крепкие объятия не давали упасть. А затем этот прохожий сделал то, что поставило меня в тупик.

Он закружил нас в танце, уверенно ведя по обочине, усыпанной пожухшей листвой. И на мгновение, на какой-то короткий миг, мне казалось, я слышу звуки скрипки, выводившей пронзительную, тонкую мелодию старинного танца.

Спустя пару минут, мужчина неодобрительно цокнул языком:

— Нет, такое количество трупов, да ещё и не самых последних монарших особ, боюсь, нам не простят. Может, всё-таки принца?

— Повелитель не причём, — хмыкнула, отпуская остатки разумных сомнений и позволяя ему вести. Если это последние мгновения моей жизни, так почему бы не насладиться ими? Пусть даже такими…

Сумасшедшими.

— Он отдал приказ убить, — уточнил прохожий.

— Он защищал свою семью, — вздохнула, прикрыв глаза. Бесполезное действие, но всё же есть в нём что-то успокаивающее. — Он был в своём праве.

— Тогда кого же ты так сильно хочешь убить, м?

— Тех, кто отнял мою семью. Тех, кто их предал. Тех, кто разыграл эту партию, манипулируя всеми, даже великим и опасным Повелителем Сайтаншесса.

— Неужели самих Хранителей? — притворно ужаснулся незнакомец. И даже, кажется, шутливо погрозил мне пальцем. — Ай-я-я-яй! Пойти против воли богов…

— Да будут прокляты эти боги, — выплюнула, чувствуя, как волна ненависти грозит захлестнуть меня с головой, — что позволяют убивать невинных, насиловать беременных и садить на остриё меча нерождённых! Если таковы боги нашего мира, то я отказываюсь верить в них и поклоняться им! Будь моя воля, я подарила бы им боль матери, умирающей на моих руках! Я отдала бы им застывшие глаза отца, заставила бы их пережить всё это раз за разом! Сойти с ума от бессилия, содрать ногти о каменную кладку камеры, выть раненным зверем от отчаянья! Я бы…

Резкий поворот, и вот меня прижимают к крепкой, широкой груди, а сильные руки не дают вырваться из тёплых объятий. И рыдания, так долго сдерживаемые в себе, вырвались наружу, выплёскивая накопившиеся эмоции и чувства. Захлёбываясь ими, кричала, била кулаками по плечам, вырывалась и снова кричала. Звала. Молила. Проклинала.

Истерика набирала обороты, выжигая скопившееся нервное напряжение. Не скоро стихли судорожные всхлипы. И не сразу удалось выговорить то единственное слово, что так и норовило слететь с языка: