Что на самом деле сказал апостол Павел - Райт Том - Страница 39

Для Павла смерть и воскресение Мессии — не просто эпохальные события прошлого. Они — основание нынешней, каждодневной жизни церкви. Все Павлово понимание святости, в конечном счете, умещается в одну фразу — «соучаствовать в страданиях Христа, чтобы соучаствовать в Его славе». Подлинная человечность дается недешево.

И здесь мы, наконец, подходим к пятой отличительной черте обновленного человечества.

Единство обновленного человечества: любовь

Мы знаем, что язычество для Павла — это мир расколотой человечности. Как явствует из Рим 1, трещина может проходить внутри самого человека, или же, что намного разрушительней, она образуется, когда одна часть человечества ополчается на другую. Виной тому не только извечная наша гордыня и страх, хотя и они тоже. Павел убежден, что главная причина раскола — «начала и власти», пытающиеся разделить между собой мир, служение stoicheia, «вещественным элементам», местным или племенным божествам, которые якобы покровительствуют «своим народам». Но теперь все они побеждены во Христе, и больше нет уже ни «иудея, ни язычника; ни раба, ни свободного; ни мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал 3:28). Поэтому главная примета, по которой узнается обновленное человечество, — это любовь.

Несколько слов о любви. Павел не имеет в виду, что все христиане непременно должны таять от нежности друг к другу. Романтическое или экзистенциалистское представление об agape Павлова понимания этого слова не передает. Для него любовь проявляется прежде всего в том, что церковь, поклоняющаяся Богу в Иисусе Христе, живет единой семьей, в которую на равных принимают всех, независимо от социального, культурного или морального прошлого. Самим своим существованием такая община напоминала бы «началам и властям», этим тайным, но могущественным силам, сеющим подозрительность и раздор, что время их прошло, они побеждены Богом, и в мире теперь установились совсем другие нормы, а все прежние разделения между людьми навсегда отошли в прошлое. Отсюда крайне важный тезис, который находим в Послании к Ефесянам: мы благовествуем для того, чтобы «ныне соделалась известною через Церковь началам и властям на небесах многоразличная премудрость Божия» (Еф 3:10). Появление общины любви там, где прежде царили недоверие и вражда, — вот самое убедительное, как считает Павел, доказательство действия Духа.

Только такая община может свидетельствовать язычникам об истинности и достоверности Евангелия Христова. Поэтому неудивительно, что в Первом послании к Коринфянам последовательное и обстоятельное рассуждение о том, чем христианские сообщества отличаются от языческих кланов, достигает кульминации в тринадцатой главе, где, словно хорал в «Финляндии» Сибелиуса, вдруг начинает звучать высокая и чистая песнь любви, agape, и мы понимаем, что, возможно, ради этого и писалось все Послание:

Таким образом, о чем бы ни говорил Павел, он призывает к agape. Только она может показать миру, что такое обновленная человечность. И здесь язычники тоже все время пытаются собезъянничать, но единственное, что им удается, — сплющить ее до «культа личности», «любви к своим против чужих» (в конце концов, «любить своих» совсем не трудно, главное — их найти, а все остальное приложится) или похабного эротизма, который только прикидывается agape, а на самом деле незаметно ломает, обезличивает, обесчеловечивает любителей подобных забав.

А с другой стороны, такое представление о любви опять–таки полемизирует (хотя и изнутри) с родным для Павла иудаизмом фарисейского толка. Можно с уверенностью утверждать, что его увещевания о семье, «где нет ни иудея, ни эллина», были направлены против попыток превратить христианство в разновидность иудаизма. Для Павла это одна из самых больных тем, поэтому он столь категоричен и резок. Павел прекрасно понимал, что если церковь разделится на «иудеохристиан» и «языкохристиан», при том, что, возможно, некоторые новообращенные из язычников захотят причислить себя к первой группе и совершат обрезание, это будто означат, что «начальства и власти» по–прежнему правят миром, и крест — лишь печальное недоразумение, нет никакого обновленного человечества, а сам он блуждает во тьме, делая вид, что вышел к свету.

И здесь он снова взывает к наивысшему авторитету традиции. В Рим 4 и Гал 3–4 Павел доказывает, что создание единой «иудео–эллинской семьи» с самого начала, с момента призвания Авраама, входило в замысел Божий. Собственно, в этом и состояло обетование. Как ни парадоксально, Израиль, в конечном счете, был призван расширить свои пределы настолько, чтобы он мог вместить все обновленное человечество, «от всех народов, племен и языков». Однако это парадокс мнимый. По твердому убеждению Павла, и сам Израиль, и его избранность были нужны Богу лишь для того, чтобы спасти всех. Вот почему вершиной Завета стал крест. Вот почему обновленная, свободная от извечных разделений «семья верных» была для Павла реальностью, способной противостоять всем языческим претензиям на общность и выправить, изнутри самой традиции, иудейские представления об общине. Павел не строил никаких иллюзий насчет того, что его общинам будет легко жить и исполнять свое призвание. Но мыслить иначе он попросту не мог.

«Ревность» обновленного человечества: миссия

Как уже говорилось, для Павла владычество Иисуса Христа — явный и дерзкий вызов господству кесаря. Будь у нас больше места, мы могли бы поговорить в этой связи о богословии власти, которая даруется крестом и воскресением и противостоит всем языческим, а в особенности имперским, притязаниям на господство. Здесь же мне хотелось бы показать, как, по мнению Павла, поклоняясь единому Богу, обновленное человечество может (не удивляйтесь!) завоевать весь мир. Миссия церкви — еще одна реальность, которой тщится подражать империя.

Подобная идея коренится в богословском представлении о том, что истинное поклонение способно восстановить в человеке образ Божий. В Послании к Колоссянам Павел напоминает, что дело христианина — «постоянно обновляться по образу Создавшего его» (Кол 3:10). Он призван быть «подобным образу Сына, первородного между братьями» (Рим 8:29). Но что за этим стоит?

Учение об образе Божьем никогда не предполагало, что человек — это зеркало, в котором Бог видит Самого Себя. Да, это зеркало, но такое, в котором мир видит отраженного Бога. Поэтому в Рим 8 недвусмысленно говорится о том, что в самом конце времен, после окончательного восстановления Божьего народа, из рабства тлению освободится вся тварь и вместе с нами будет наслаждаться свободой славы детей Божьих. Пока же церковь призвана возвещать о наступлении Царства Божьего всему миру. Павел, как мы знаем из Деяний Апостолов, шел «к народам» с вестью «о другом царе, Иисусе». Он искренне надеялся, что так же будут поступать и его последователи.