Больше Бэна - Сакин Сергей "Спайкер" - Страница 30

Тот же день, вечер. Вилли (негр-алкоголик) страдает от своего пьянства. Вчера он потерял свой бумажник. Погоревав минут десять для приличия, пошел вниз, в паб. Заливать горе.

Спайкер, есть маза, подсел.

Вечером встречался с Арташом, ходили к барыге. Я решил опять вмазаться, чтобы убить праведный гнев на Бруду, клокочущий внутри моего подоночьего организма. Столь нежелательные в нашем положении эмоции были вызваны тем, что Бруда утерял документы, которые мы с такими геморроями раздобыли и которые были необходимы нам для получения кредита в банке. Причем утерял он не только липовые копии, в которые были уже впечатаны наши имена, но и оригиналы, с которых оные копии делались. Он, разумеется, всячески отрицает свою вину и грешит на уборщиков хостела.

Утеря этих сраных бумажек отдаляет наше возвращение на неопределенный срок. Но про себя я уже решил, что на болт мне нужны деньги, если они достаются такой ценой. ХОЧУ ДОМОЙ! (Хотя, кажется, меня там уже никто не ждет)

Некст дэй. Поздно вечером вхожу в хостел. И первое, что увидел, поднимаясь, по лестнице, были полицейские штаны, аккуратно обтягивающие тугой зад. Ну, думаю, все, допрыгался. Тихонечко сдаю назад и утыкаюсь во второго бобби. Напустив побольше невинности на свои щщи, интересуюсь – а что, собственно, происходит? Мне говорят – женский махач! Слава тте! Пока не по наши души.

Моя недетская измена при появлении мусоров в нашей подоночьей обители объясняется помимо всего прочего еще и тем, что сегодня меня прищучили за воровством в местном супермаркете, и за мной была организована погоня, от которой я ушел чудом. Спасло то, что я изучил здешние окрестности весьма и весьма неплохо и сумел оторваться, предварительно скинув виски на какой-то стройке. Безусловно помогло и то, что в Брикстоне отсутствуют камеры слежения на улицах, каковые имеются в других районах города. В другом месте мне бы не удалось так уйти, через камеры и neighbourhood watch меня бы вычислили и приняли.

…А махач в нашем хостеле учинила самая загадочная его обитательница, француженка-лесбиянка, которую чуть раньше Соб. обозначил как «девушка-конь» и не без оснований предположил, что это она тырит нашу еду.

Что удивительно, это мрачное, вечно закутанное в черное, существо стало мне вдруг симпатично после этого ночного беспредела. После того, как полиция ретировалась, Девушке-коню было выставлено уведомление о выселении. Но по гуманным британским законам покинуть помещение она обязана в течение 3 суток. То есть де юре она здесь больше не живет. А де-факто – живет. И учиняет полнейший дестрой, пользуясь отсутствием собственного юридического лица на этой территории. Почему-то шумы, женские визги и топот, не дающие никому спать, вызывают во мне не раздражение, а какие-то положительные эмоции. Остается процитировать Довлатова: «Вечно меня тянет ко всякому сброду…». Моя симпатия к этой дамочке доросла до того, что

Днем позже

я шифрану от Бруды бухло за ради того, чтобы ее угостить. Правда, потом одумаюсь и все-таки разбухаюсь с ним, а не с Конем.

Нет, это действительно непонятно! Ладно бы он шифранул виски для того, чтобы выпить его с Вилли, или с Тони. Или даже с Хрулем! Но ныкать алкоголь ради ЭТОГО существа!

Правда, потом Сп. все-таки одумался и, пристыжено улыбаясь и глядя в сторону, извлек из рюкзака бутылку.

… Грустный сегодня день. Я большую его часть провел, гуляя по городу. Представлял себе, как бы здесь было без сипа вдвоем с Настей. Хотя это, видимо, уже нереально. Я ей звонил сегодня, она опять ночует не дома. А где, точнее с кем – я уже знаю.

День неизвестно какой, середина декабря

Прочитал строчку из собаккиного письма, которое лежало на столе. «…и все об этом знают, кроме Спайкера…». Отчего же, я тоже знаю…

…Позвонил Арташу, поехали к барыге. Идем от метро к барыгиному дому. Путь неблизок, и мы постепенно ускоряем шаг. Потом переходим на трусцу и, finally, начинаем нестись, как безумные, сбивая прохожих, перебегаем дороги, не обращая внимания на машины и свистки патрульных. Только бы убежать от этой боли.

А полчаса спустя я передознусь в телефонной будке, где мы вмазывались. По рассказу Арташа, выпаду из нее с диким грохотом и останусь лежать под лондонским дождичком на неопределенный срок.

Потом Арташ вмазался сам, взвалил меня на свои колючие плечи и куда-то потащил. У него на плечах я и очнулся.

Еще вчера, плотно выпив, я думал что это все из-за Насти. Но сейчас понимаю – мне уже наплевать, на эту девочку, спящую с моими друзьями. И мне наплевать на моих друзей, спящих с моей девочкой. Уехав из Москвы, обрубив якоря, я оказался в океане при 12тибальном шторме. И понял, что то, что я считал дредноутом, всего лишь хилое каноэ. И одно весло уже сломалось…

И еще. По причине отсутствия какое-то время в этой реальности я опять продинамил Бруду-Собакку. Он забурел не на шутку. Неужели нашему братству, которое прошло через столько испытаний, приходит сипец?

ДЕНЬ…., конец декабря 1999.

…..Когда тебе задувают фуфел, это вообще очень неприятно. Если же дело происходит в стране, где героин отличается такой паршивостью, что растворить его можно только в какой-нибудь кислоте, то к облому добавляется еще и жгучая боль, и рука на некоторое время перестает сгибаться.

Мы сидим на сырой лавочке в сыром Хай-гейт парке (Декабрь в Лондоне – достаточно хреновый месяц) и вмазываемся. С Арташом была проблема – почти все вены у него ушли, но я все-таки отследил поезд. А вот Арташ, зараза, мне задул. Но ему и самому стыдно от собственной неловкости, и он поэтому совершает поступок, ему вообще не свойственный, я бы сказал – поступок ослепительного благородства. Молча, он разворачивает чек и ссыпает в ложку остатки Эйча, т.е. свою вечернюю дозу и начинает варить, что на ветру делать довольно сложно. Я не могу поверить в происходящее, неужели это – мне? Меня-то уже давно уволили с работы, а те крохи, которые я получаю, продавая ворованные вещи, уходят на оплату норы. В октябре я еще мог бомжевать, но сейчас уже слишком холодно для ночевок на улице. Так что Эйч покупает, в основном, Арташ. И хотя когда есть, он всегда со мной делится (вдвоем торчать – веселее), но последний дозняк всегда оставлял себе.

Преисполненный чувства благодарности, я закатываю рукав на правой.

– Ты понимаешь, Спайкер, я сам в шоке от того, что отдаю тебе последнее, но просто моя профессиональная торчковая гордость ущемлена – как это Я мог задуть человеку последний чек? Надо исправить свою ошибку – Арташ объясняет приступ благородства, ловко выбирая раствор в баян. Понятия о чести и благородстве у него довольно своеобразные. Да он вообще своеобразный человек – если с 14 лет употреблять все существующие наркотики, то, конечно, мозги станут набекрень.

Когда тупая игла прикасается к моей коже, я отворачиваюсь и поднимаю глаза вверх, к серому небу Лондона. Сначала появится холодок под ложечкой, потом пройдет по телу эта потрясающая дрожь, волна, смоющая с моего сердца тоску и боль человека, утратившего веру в свою породу… Но… Вместо ожидаемого легкого укола, за которым просто необходимо вытянуть ноги, откинуться на лавочке и выкурить последнюю, специально для этого припасенную сигу, локоть пронзает острая боль. Дерьмо!!! Арташ задул второй раз!!! Говнюк оставил меня без рук!! Где мой high?! и как я буду теперь воровать себе еду?

Деньги в лондонских магазинах я не оставляю принципиально – без лоха и жизнь плоха, а лохи здесь 99% магазинных секьюрити. Наняли бы охранником меня – ни один бы черт ничего бы не вынес. Своих я жопой чую.

– Артеш, гадина!! У меня холодильник пустой, денег ни копья!! Я сейчас собирался по магазинам пробежаться, а теперь что делать прикажешь, гондон ты штопанный!!! Сволочь!!! – Я ору на Арташа и пинаю ногами скамейку, чтобы не начать пинать кого-нибудь еще. Боль и обида совершенно неописуемые.