Золотая лихорадка. Как делают олимпийских чемпионов - Джонсон Майкл - Страница 3

Ошибочные предположения

К счастью, мое физическое состояние не мешало мне тренироваться, поэтому я не придал этому случаю особого значения. Однако в день отлета в Барселону, когда я одевался, я заметил, что брюки, которые всегда прекрасно подходили мне по размеру, были великоваты в талии.

«Очень странно», – подумал я тогда, но не придал этому никакого значения, ведь все было объяснимо – несколько дней я практически ничего не ел и в результате, видимо, похудел. Никаких проблем.

После прилета в Барселону я решил взвеситься в тренажерном зале. Мой боевой вес всегда составлял около 76 килограммов, но весы показывали всего лишь 73. Это определенно начинало беспокоить меня. Но подготовка проходила по плану, и я решил, что лишние разговоры могут только навредить мне. Поэтому о снижении своего веса я не стал говорить никому, даже своему тренеру, Клайду Харту. В тот момент я меньше всего хотел, чтобы люди, находящиеся рядом со мной, начали беспокоиться и нервничать.

Первые раунды предварительных забегов на 200 метров должны были состояться утром, а четвертьфинальные забеги вечером того же дня. Проснувшись утром того дня, я почувствовал некоторое волнение. Хотя ничего удивительного в этом не было – ведь это моя первая Олимпиада, к тому же я был фаворитом. С тех пор, как началась моя профессиональная карьера, за последние два года я лишь дважды проигрывал на 200-метровке. Я победил на отборочных предолимпийских соревнованиях в Соединенных Штатах в забеге, где участвовали шесть лучших бегунов мира на дистанции 200 метров. А поскольку по правилам одна страна может выставлять только трех спортсменов в одном виде соревнований, в Барселону приехали лишь трое из этих шести бегунов. Я просто должен был пробежать так, как я могу, и стать олимпийским чемпионом.

Приехав на олимпийский стадион, я приступил к стандартной подготовке к предварительным забегам. К тому времени я находился в Барселоне уже около недели. Когда я проверял свои стартовые колодки перед забегом, я уже не думал о том, что нахожусь на Олимпиаде, о том, что на трибунах находятся мои родители, мой брат и мои сестры, и о том, что на карту поставлена олимпийская медаль. За последние два года я стал лучшим бегуном в мире на дистанции 200 метров, к тому же на тот момент я был действующим чемпионом мира в этом виде программы. В общем, я был фаворитом. Поэтому было естественно, что я должен выйти в четвертьфинал, преодолев предварительные забеги без каких бы то ни было особых проблем. И тем не менее я был настроен очень серьезно.

Я вообще всегда очень серьезно относился к предварительным забегам. Хотя этого можно было и не делать, ведь, как правило, самых сильных бегунов на предварительной стадии специально распределяют в разные забеги. И это вполне объяснимо – сильнейшие бегуны должны сражаться друг против друга в финале, а не в предварительных забегах. Но именно в этих забегах, когда еще нет такого накала борьбы, как в финале, я мог более тщательно проработать отдельные части дистанции. И, поскольку старт всегда был моим слабым местом, я делал его максимально резким, полностью выкладывался на первых

50-80 метрах, словно я бегу в финале, а оставшуюся часть дистанции добегал уже несколько расслабленно, чтобы сэкономить силы для следующих забегов.

И вот прозвучал стартовый выстрел, и забег начался. Я бежал в самой середине, по четвертой дорожке. За исключением Патрика Стивенса, достаточно неплохого спринтера из Бельгии, я даже не знал ни одного из спортсменов этого забега. И, несмотря на то что каждый из них был лучшим бегуном на этой дистанции в своей стране, это не были спринтеры мирового класса, способные показать высокий результат на соревнованиях такого уровня. Сразу после старта, во время разбега, когда голова еще опущена, я не видел никого из соперников, поэтому мысленно решил для себя, что все идет неплохо.

Приблизительно после первых 20 метров дистанции на выходе из фазы разбега, когда я начал поднимать голову, я понял, что дела мои не так хороши. Обычно в предварительных забегах к тому времени, когда я заканчивал разбег и поднимал голову, я уже нагонял соперника, бегущего по соседней дорожке, или даже обгонял его. Но сейчас я бежал позади всех! Я чувствовал, что темп моего бега не такой быстрый и мощный, как обычно. Поэтому я начал незамедлительно увеличивать его, и хотя это дало определенный результат, к середине забега я все равно не вышел в лидеры. Я смог лишь догнать Стивенса. Моя неспособность обогнать начала пугать и нервировать меня, и я добавил еще. Только на самом финише я все-таки обогнал его и выиграл тот забег.

Несмотря на то, что забег был выигран, я чувствовал себя ужасно. Было ощущение, словно я бежал в чьем-то чужом теле. Обычно я чувствовал свою силу и скорость и всегда мог контролировать забег. Но на этот раз, независимо от моих усилий, я был не в состоянии легко убежать от своих соперников.

Когда я зашел в зону для разминки, чтобы снять свои шиповки и переодеться, на табло как раз демонстрировался повтор этого забега. Я решил посмотреть на себя со стороны, ведь я прекрасно понимал, что что-то не так. Я отчетливо увидел на этом повторе, что весь забег я боролся. В этом забеге я не выглядел быстрым и сильным и уж точно не контролировал его.

Вот теперь я действительно начал беспокоиться. Тут же в моей голове стали всплывать события последних двух недель: снижение веса, брюки не по размеру, тошнота и болезненное состояние по дороге из Саламанки в Мадрид. Но ведь на тренировках все это время я чувствовал себя прекрасно! Все это было очень странно…

Как только я начал задумываться о причине всего этого, я сразу же все понял. В последнюю неделю перед главным соревнованием спортсмен находится в некоем состоянии спада, когда прекращаются тяжелые нагрузки на тренировках, а мышцы тела отдыхают и восстанавливаются. Все это делается для того, чтобы он был максимально готов к предстоящему старту. И основной упор на тренировках в эту неделю делается не на силу и выносливость, а на технику. Я же в последнюю неделю постоянно отрабатывал старт и разбег. Выходит, что за эту неделю я значительно потерял в своей силе и скоростной выносливости.

Сразу после забега ко мне подошел мой тренер Клайд. И, несмотря на то что мы оба понимали, что происходит, он попытался приободрить меня.

– Думаю, – сказал он, – все не так плохо, как кажется. Этот забег помог тебе продышаться и почувствовать ритм. Кроме того, ты не привык стартовать в такой ранний час.

Но, как бы мы ни хотели думать именно так, мы оба уже понимали, что, по всей вероятности, дело совсем в другом.

Неуправляемый процесс

Я вернулся в свой номер в отеле для того, чтобы отдохнуть перед четвертьфинальным забегом, который был назначен на вечер того же дня. Когда я сидел в своем номере и думал о том, что же произошло со мной в предварительном забеге, с одной стороны, я чувствовал, что готов выйти на старт следующего забега и бежать так, как я это делал всегда. Но, с другой стороны, я чувствовал какой-то страх, страх того, что могу пробежать также беспомощно, абсолютно не контролируя свой забег.

Когда мы вечером приехали на олимпийский стадион, я пытался не думать о том, что произошло утром, и мысленно настраивал себя, что все идет хорошо. Но все шло совсем не хорошо, и я это понимал. На старте я делал все так, как умел и как делал это не раз – мощный старт и разбег. Но это был уже четвертьфинал, где выступали тридцать два лучших бегуна мира, и это был совсем другой уровень по сравнению с предварительными забегами. Когда я поднял голову после разбега, я снова увидел, что нахожусь позади всех соперников. Я смог «включиться», но на финише был лишь вторым.

Да, я вышел в полуфинал, но уже отчетливо понимал, что в таком состоянии у меня нет никаких шансов выиграть олимпийское золото. Когда на следующий день я бежал в полуфинале, то понимал, что могу даже не отобраться в финал. Хотя в четвертьфинале, как я полагал, я бежал уже несколько лучше, чем в предварительном забеге.