Великан Иеус (др. перевод) - Санд Жорж - Страница 7

— Говорят так, что касается меня, я не верю этому. Я служил в Африке, бывал в сражениях и приучился не бояться пушечных ядер, так камни-то уж не испугают меня.

— Да и я не боюсь их, добрый Брада! Я уверен, что этот великан дьявол, и потому-то принял твердое намерение вести с ним войну, какую вы вели с бедуинами.

— Ладно, — возразил старый пастух, — это твое дело. Но уже поздно, пора спать.

На следующий день, когда я поднимался на свою площадку, он окликнул меня.

— Иди потише, — сказал он, — я хочу пойти с тобою. Я хожу хоть и не скоро, а все же прихожу туда, куда иду; мне бы хотелось посмотреть на этого знаменитого великана. Я редко поднимаюсь наверх и никогда не обращал особенного внимания на эту каменную глыбу, может быть, я могу дать тебе добрый совет.

— Работы в десять раз больше, чем я предполагал, — сказал он, осмотрев все. — Десяти хорошим работникам не расчистить этого в два года. Потребуется также немалое количество пороха… Поверь мне, откажись от своего намерения: затеяв эту работу, ты истратишь все, что у тебя есть, и труд твой пропадет даром.

— Однако вы слышали же раньше от других, добрый Брада, что трава этого пастбища лучшая из горных трав? Мой отец столько раз повторял это, и я этому верю.

— Я и не говорю, что нет. То малое количество, которое еще пробивается там, превосходного качества; но когда ты расчистишь, я полагаю, надо будет унаваживать, а чтобы унавозить, нужно иметь стадо, и порядочное стадо немедля, потому что прежнее удобрение уже не действует, и это значит начинать пастбище на девственной земле. Если ты богат, если у тебя есть четыре тысячи франков, например…

— У меня нет и половины.

— Ну так не начинай этого дела, оно разорит тебя. Это что за насечки на скале?

— Это я сделал, эти знаки я придумал, чтобы сделать расчет.

— А, понимаю. Ты разве не умеешь писать?

— Ни читать, ни писать.

— Очень жаль. Тебе следует научиться, это поможет тебе более, чем все твои удары молотом о камень.

— Очень может быть! Если бы вы меня научили…

— Я сам немного знаю, но все же это лучше, чем ничего, и если ты желаешь…

Я начал ученье в этот же вечер, возвратившись часом раньше в хижину Брада. Старший из работников, бывших в услужении у старого пастуха, видя мое усердие, принялся также учить меня, и я должен сказать, если он и был менее терпелив, чем старик, то знал больше его. Таким образом, я начал понимать настолько, что мог заниматься один. Я стал брать с собою книгу и во время отдыха учился со вниманием и упорством, равным тому, которое привязывало меня к работе на моей площадке.

Старик Брада, видя, что все его благоразумные советы не поколебали моего намерения, решился не отговаривать меня более, он только слегка подсмеивался надо мною, когда в разговорах с ним я называл великана дьяволом, насмешки его заставили меня быть более осторожным в словах. Я стал говорить о нем, как о простой куче камней, что, конечно, не уменьшило моей ненависти к нему и не изменило моих мыслей о нем. Работники старика Брада, однако, были одного мнения со мной и признавали, что в этих проклятых скалах существовала какая-то волшебная сила. Они слыхали, что на других горных пастбищах, когда на месте обрыва начинали делать плотину, дьявол разорял каждую ночь работу самых искусных работников. Они иногда приходили посмотреть, как я работаю, потому что я работал со страстью, и из дружбы ко мне помогали, хотя при этом побаивались, и даже один из них, увидев во сне великана, поклялся, что более не прикоснется к скале. Я не настаивал. Мне было очень хорошо известно, что угости я их в воскресенье вином, они сделались бы смелее, но я не хотел отвлекать их от обязанностей, — это значило дурно заплатить за гостеприимство, которое мне оказывал старик Брада.

Тем не менее от времени до времени они приходили пособлять мне. Старик Брада согласился держать меня и кормить с тем, чтобы козы его могли пользоваться травой, которая кое-где пробивалась на моей площадке. Мальчик, на обязанности которого было отводить коз, в то время, когда я прилежно трудился, забавлялся, строя себе шалаш довольно прочно из остатков — из камней и из хвороста, которыми он распоряжался очень ловко. Таким образом, у меня появилось пристанище на ночь, которым я и пользовался много раз, чтобы не тратить времени на ходьбу, на ночевку и возвращение на работу.

IV

Всякий раз, как я спал в этом шалаше, великан являлся ко мне, и каждый раз он казался все более и более подвижным и тревожным. Для меня было очевидно, что ему надоело мое преследование и что он становился все легче и все более желал удалиться восвояси. Но в то же время мне казалось, что он становился все глупее, потому что вместо того, чтобы ложиться, где я ему советовал, он пробовал самые невозможные положения. Я пытался образумить его в моем и его интересе, обещая оставить его в покое, когда он уляжется там, где я желал его видеть. Он не понимал ничего или же отвечал такими грубостями, что я вынужден был колотить его, прибитый, он обрушивался и делал мой луг пустыней.

Видя, что нет возможности разговаривать с этим неучем, я навсегда отказался от этого. Я перестал обращать внимание на его выходки, которые не вели ни к чему, и нередко засыпал под глухой шум его неровных шагов, он начал хромать. Я видел очень хорошо, что всего разумнее для меня было продолжать откалывать ему ноги, и что только силой его можно выжить отсюда, и то раздробив на мелкие куски.

Таким образом прошло три месяца. Я сделался силен как молодой бык и выучился очень скоро читать настолько, чтобы понимать прочитанное. Старик Брада, не понимавший всех слов и всех идей своих книг, был удивлен, когда я ему объяснил их. Отец мой, не обучавший меня грамоте, научил меня, однако, многое понимать, и жители хижины стали смотреть на меня, как на ученого, скрывавшего свою ученость. Они более не отговаривали меня от моего намерения, и я решился поспешить с исполнением его, затратив на это некоторую сумму.

Спустившись в долину Лесспон, я отправился на мраморные ломки в Кампан, чтобы нанять рабочих, но не нашел ни одного. Это было в самый разгар сезона, когда все население бывает занято прислуживанием иностранцам или работой при них. С меня запросили сумасшедшую цену. Мне удалось достать немного пороха, и я возвратился утешенный тем, что могу задать праздник своему врагу Иеусу.

На следующее утро я побежал, чтобы приготовить все, предупредив своих хозяев не удивляться шуму, и выкопал небольшую мину инструментом, который случился под рукой. За дело я взялся не совсем неумело, я достаточно насмотрелся, как производили подобную работу по горным дорогам. Сердце мое билось от злобной радости, когда я зажигал фитиль. Я положил весь мой порох, взрыв был великолепен и кончился благополучно, хотя был для меня небезопасен, потому что я, из гордости, не хотел принять какие-нибудь предосторожности. Пасть великана разорвалась до ушей, так как мина моя направлена была к его лицу, и я, хохоча как сумасшедший и глядя на его безобразную гримасу, упал окровавленный и раненый близ него. Рана моя не имела ничего серьезного, и я скоро поднялся на ноги.

— Упивайся моей кровью! — сказал я, склоняясь к его обожженной башке. — Это наш бой насмерть. Ты не можешь истекать кровью, но я надеюсь, что ты страдаешь так же, как ты заставил страдать моего отца.

В эту минуту я увидел зрелище, которое вызвало во мне жалость. Взрыв разорил бедный муравейник, приютившийся в ухе великана. Маленький мирок был в страшной тревоге, однако, не терял времени, спасая своих убитых, и не пустился в бегство с поля битвы, но мужественно лез приступом на развалины, чтобы унести свои личинки и положить их в безопасное место.

— Простите меня, — обратился я к ним, — я должен был бы предупредить вас, но я помогу вам спасти ваших детей. — Я взял своей деревянной лопатой толстый пласт земли муравейника, рыхлой и изрытой мелкими ходами с лежавшими в них личинками, и отнес его на некоторое расстояние. Я смотрел, как проворные муравьи, последовав за мною, возвращались тою же дорогою, чтобы окончательно переселиться в свое новое жилище. Они, конечно, переговаривались друг с другом, условливались и помогали друг другу. Ни один из них не казался растерявшимся от неожиданного бедствия, все они сохранили мужество.