И в сердце нож - Хаймз Честер - Страница 16

— Не думайте, что я вас не ждал.

— Вот и хорошо, — сказал Джонни. — Я насчет похорон.

— Я знаю, зачем вы пришли, и я готов к этому, — проскрежетал преподобный.

День выдался для Джонни тяжким, и нервы его были на пределе. Он подергал за ручку: дверь была заперта.

— Откройте, — резко сказал он. — Как можно говорить о делах через закрытую дверь?

— Меня так не проведешь! — прохрипел преподобный, не собираясь отпирать дверь.

Джонни нетерпеливо стал дергать за ручку.

— Послушайте, проповедник, — сказал он, — меня прислала Мейми Пуллен. Я вам за это заплачу, так какого черта вы валяете дурака?

— Значит, я должен поверить, что набожная христианка Мейми Пуллен прислала вас… — начал было хрипеть преподобный, но Джонни, потеряв всякое терпение, стал пытаться выбить дверь.

Угадав его намерения, преподобный заговорил сипящим высоким голосом, в котором яду было больше, чем у гремучей змеи:

— Не вздумайте сломать дверь!

Джонни отдернул руку от дверной ручки, словно это и была гремучая змея.

— В чем дело, преподобный? У вас там женщина?

— Ах вот что вас интересует. Вы, значит, пришли за убийцей…

— Господи, вы что, рехнулись? — спросил Джонни, совершенно потеряв над собой контроль. — Неужели мне стоять весь вечер под дверью и слушать этот бред?

— Бросьте оружие, — крикнул Шорт.

— У меня нет никакого оружия. Вы совсем спятили? — Джонни услышал щелчок — похоже, преподобный готовился к бою.

— Предупреждаю! Бросьте оружие! — прохрипел Шорт.

— Ну и черт с вами, — рявкнул Джонни и повернулся, чтобы уйти. Но тут шестое чувство предупредило его об опасности, и он упал на пол, прежде чем выстрел из двустволки 12-го калибра проделал в верхней части двери дыру с тарелку.

Джонни упруго вскочил с пола, словно был резиновый, и ударил в дверь плечом с такой силой, что вышиб ее с грохотом, напоминавшим раскат от выстрела дробовика. Преподобный бросил двустволку и вытащил из кармана нож, причем так быстро, что лезвие заблестело в его руке еще до того, как ружье упало на пол.

Джонни же, продолжая двигаться по инерции, схватил левую руку с ножом преподобного, а правой ударил его в солнечное сплетение. Золотые очки слетели с лица Шорта, как птичка с ветки, а сам он рухнул навзничь на неубранную белую железную кровать. Джонни упал на него, как ягуар с дерева, и, отобрав нож, стал душить поверженного противника.

Обхватив колени и поясницу преподобного, Джонни всей тяжестью тела навалился на противника. Близорукие глаза преподобного полезли из орбит, словно бананы из кожуры. Он видел только багровый шрам на лбу у Джонни, который бешено водил щупальцами. Осьминог словно норовил схватить добычу.

Но преподобный не выказывал никаких признаков страха.

Джонни чуть было не сломал тощую шею поверженного супостата, но вовремя спохватился. Он глубоко вздохнул, и все его тело вздрогнуло, словно от удара током. Он отнял руки от горла преподобного, выпрямился и, не слезая с него, уставился на посиневшее лицо Шорта.

— Слушайте, — медленно проговорил он, — неужели вы хотите, чтобы я вас прикончил?

Преподобный смотрел на него и ловил ртом воздух. Когда он наконец наладил дыхание, то сказал с вызовом:

— Меня убить нетрудно. Но ее это не спасет. Полиция все равно выведет ее на чистую воду.

Джонни слез с кровати, встал на ноги, наступив при этом на очки преподобного. Он сердито отпихнул ногой их останки и снова уставился на проповедника, лежавшего в том же положении.

— Я хочу задать вам один-единственный вопрос, — произнес он ровным голосом игрока. — Ну зачем ей убивать родного брата?

Преподобный злобно посмотрел на него и прошипел:

— Сами знаете зачем!

Джонни словно окаменел; он стоял и смотрел на преподобного. Наконец он сказал:

— Вы чуть было меня не ухлопали. Но я закрою на это глаза. Вы назвали ее убийцей. Я и это готов забыть. По-моему, вы все-таки не псих, а потому я вас спрашиваю последний раз: с какой стати ей было убивать?

В близоруких глазах преподобного была ничем не разбавленная злоба.

— Это могли сделать только двое, — прошелестел он тонким злобным голосом. — Она или вы. Если это не вы, стало быть, она. Если вы не можете понять, зачем она это сделала, пойдите и спросите у нее. А если вам кажется, что, убив меня, вы спасете ее, то давайте убивайте.

— Карты у меня скверные, — сказал Джонни. — Но игра есть игра.

Он повернулся и пошел, огибая скамейки, к выходу из церкви. Через верхнюю часть окон фасада пробивался свет уличных фонарей и освещал ему дорогу.

Глава 11

Было восемь часов вечера, но все еще светло.

— Поедем прокатимся, — сказал Могильщик Гробовщику. — Посмотрим на пейзаж. Полюбуемся на коричневых курочек в розовых платьицах, подышим ароматом маков и марихуаны.

— И послушаем воркование наших голубков-стукачей, — добавил Гробовщик.

Они ехали в южном направлении по Седьмой авеню в маленьком черном, видавшем виды седане. Могильщик, сидевший за рулем, пристроился за большим грузовиком, а Гробовщик внимательно следил за тротуаром.

Субъект, ошивавшийся у входа в парикмахерскую мадам Помадки, помахивал бумажками с выигравшими номерами подпольной лотереи. Увидев, что на него из машины в упор глядит Гробовщик, он сунул бумажки в рот и стал жевать их, словно это были тянучки. Двигаясь под прикрытием грузовика, они застали врасплох марихуанщиков, стоявших у бара на углу 126-й улицы. Восемь молодцов хулиганского вида, в черных брюках в обтяжку, соломенных шляпах с разноцветными лентами, остроносых туфлях, ярких рубашках и темных очках, очень напоминали стайку экзотических кузнечиков-переростков. Они уже выкурили одну самокрутку и собирались пустить по кругу вторую, как один из них крикнул:

— Атас! Кинг-Конг и Франкенштейн!

Тот, кто курил самокрутку, проглотил ее так быстро, что не успел потушить. Огонь опалил ему пищевод, и он согнулся пополам в приступе кашля.

Один из молодцов, по кличке Джиголо, крикнул:

— Спокойно, без паники. Главное, чтоб мы были чистыми!

Ребята поспешно побросали свои ножи на тротуар у бара, один из них проворно сунул две оставшиеся самокрутки в рот, готовый в случае необходимости проглотить их.

Могильщик мрачно ухмыльнулся, глядя на кашлявшего.

— Я бы мог врезать ему по животу, и он наблевал бы улик ровно на год тюряги.

— Как-нибудь в следующий раз мы покажем ему этот фокус, — сказал Гробовщик.

Два наркомана заколотили пострадавшего приятеля по спине, остальные стали преувеличенно громко обсуждать проблему проституции — исключительно с научной точки зрения. Джиголо с вызовом смотрел на детективов.

На нем была шоколадного цвета соломенная шляпа с желтой, в голубой горошек, лентой. Когда Гробовщик поднес к правому лацкану руку, тот сдвинул шляпу на затылок и сказал:

— Хрен им, ребята, мы с вами чистые, как стеклышки!

Могильщик медленно проехал дальше, не останавливаясь, и в зеркало увидел, как молодой человек вытащил из-за щеки мокрые самокрутки и стал дуть на них, чтобы поскорее высушить.

Они доехали до 119-й улицы, свернули в сторону Восьмой авеню, проехали по ней дальше и остановились у обшарпанного жилого дома между 126-й и 127-й улицами. Пожилые чернокожие расположились на стульях и табуретках у стены дома, прямо на тротуаре.

Детективы поднялись на четвертый этаж по темной лестнице. Гробовщик постучал четыре раза с десятисекундным интервалом между каждым стуком.

С минуту за дверью было тихо. Потом дверь вдруг приоткрылась внутрь на пять дюймов. Замок не щелкал, дверь удерживали снизу и сверху два железных стержня.

— Это мы, Мамаша! — сказал Могильщик.

Тогда дверь открылась полностью. За ней обнаружилась маленькая худая седая чернокожая женщина. На вид ей было лет девяносто. Одета она была в длинное черное платье до полу. Она отступила в сторону, а когда сыщики прошли в темный холл, снова закрыла за ними дверь.