Голубые луга - Бахревский Владислав Анатольевич - Страница 31

— «Если дело дойдет до виселицы, так пусть на ней болтаются все!..»

Следующий абзац Федя мог пересказать со всеми знаками препинания.

«Потом внезапно раздался страшный взрыв ругательств, стол и скамья с грохотом опрокинулись на пол, звякнула сталь клинков, кто-то вскрикнул от боли, и через минуту я увидел Черного Пса, со всех ног бегущего к двери. Капитан гнался за ним…»

Федя закрыл глаза и отправился в опасное приключение вслед за славным мальчиком Джимом, с капитаном Смолеттом, доктором Ливси, сквайром Трелони и, конечно, не без одноногого Джона Сильвера, судового кока и сподвижника капитана Флинта.

Федя отворил дверь класса и замер — никого. Он об этом только мечтал — хоть раз прийти первым.

Вот оно, место, где совершается самое важное: одни здесь становятся вечными троечниками, другие вечными отличниками. Одни плачут, когда им ставят четверки, другим и двойки нипочем.

А что если вынести парты? Уйдет отсюда школа или останется, затаится? Там, откуда они приехали, в настоящей школе размещался госпиталь, но все равно все знали, что это школа.

Федя на носках, боясь нашуметь, проходит на свое место. Кладет в парту портфель. Потом подходит к учительскому столу, замирает — нет, не слышно бегущей оравы — садится на стул лицом к классу.

Ничего не изменилось, но сердце бьется, словно совершил воровское дело.

Федя удерживает себя на этом стуле. Ему важно узнать главное: тайну учителя и тайну класса. Что видно с этого места и что есть в классе, чего не бывает в других местах: дома, в конторе, в сельмаге…

Хлопнули двери, покатилось по коридорам стоногое, стогорлое, очень быстрое существо. Федя едва успел прыгнуть за парту — дверь настежь, и трое застряли в проеме. Трах! — покатилась пуговица, потерявший нагнулся, сзади поддали, — влетел, цепляясь руками за пол.

— По башке портфелем хочешь?

Трах!

Тар-ра-рах!

Тра-ах!

— Дурак, убьешь!

— Сам начал.

— Кто дежурный? Кто дежурный?

— Я!

И тихо стало. Дежурный Мартынов Виталик кладет свою военную сумку на место. Расстегивает ее, вынимает белоснежный кусок материи. Новой. Подходит к доске, вытирает остатки вчерашнего мела и вдруг оборачивается и смотрит на Федю.

— Твоего отца снимают?

«Зачем он? — с ужасом думает Федя. — Какой стыд! Все теперь узнают, что отца снимают с работы. А с работы за что могут снять? За воровство!»

— Не знаю.

Мартынов улыбается про себя и еще раз аккуратно вытирает доску.

Федя сидит оглушенный, маленький. Домой бы.

Первый урок сегодня военное дело. Появляется военрук.

Ребята строятся. Впереди Мартынов. Рядом с ним Федя, командир первого отделения.

— Страшнов!

— Я! — Федя делает положенных два шага вперед.

— Маленький ты больно, Страшнов! Картину нам портишь. Встань по росту. Командиром первого отделения назначаю… Нырялова, сына кавалера трех орденов «Славы». Тебя, Яша.

Федя поворачивается через левое плечо, щелкает каблуками и, четко ударяя ногами по полу, идет в конец строя, в третье отделение. Лишь бы никто ни о чем не спросил. Тогда слез не удержать.

— Нырялов, займи свое место!

— А мне и на моем хорошо, — отвечает Яшка.

— Отставить разговоры! Нырялов, два шага вперед!

— Не пойду, — говорит Яшка.

— Его уважили, а он — не пойду. Может, к директору на беседу захотел?

— Товарищ военрук, — говорит Мартынов. — Назначьте на должность Васильеву!

Военрук, сжав губы, подозрительно глядит на Виталика: от души предлагает или издевается — этого Мартынова не понять.

— Кука назначьте! — выкрикивает кто-то утробным голосом.

— Это кому понадобился Пресняков? — учитель военного дела пробегает вдоль строя, впиваясь глазами в ребят. — Смелые? Да я вас!

Это уже истерика.

— На месте бегом! Бегом! Бегом! До конца урока будете топать!

Ребята бегут. Им и страшно, и весело.

— Мартынов, ты можешь сесть! А эти!.. — кричит военрук.

Мартынов бежит.

— Мартынов, приказываю отдыхать!

Виталик выходит из строя. Ему стыдно, он разводит руками: что поделаешь — приказ есть приказ.

После уроков Федя пошел к Ярославу. Яшке некогда по гостям ходить. Ему нужно дровишек наколоть сырых, чтоб быстро печь не прогорала.

— Федя! — обрадовалась Вера Александровна. — Идите ко мне. Поглядим, как горит огонь.

Она сидела у подтопка, вязала платок.

Мальчики сели на пол, у ног Веры Александровны. Она положила им руки на плечи, и все помолчали. Синие огоньки бегали по обгорелым поленьям, выискивая место пламени, и пламя вспыхивало, гудело.

— Сон мне приснился, — сказала Вера Александровна. — А вот о чем, не помню. Помню, что хорошо было. Кажется, летала.

На улице, близко совсем, остановилась машина. Раздались голоса. Вера Александровна замерла, прижала мальчиков к себе.

Постучали.

— Иду! — голос маленькой мамы осекся, но пошла она прямо, подняв голову, мальчикам на пороге улыбнулась.

И Кук тоже встал, вытянулся, лицом закаменел, как взрослый.

Вошли военные: полковник, подполковник и военком, майор.

— Пожалуйста, Вера Александровна, сядьте! — сказал полковник, а подполковник подал маме Кука стул.

Она села.

— Ваш муж, Вера Александровна, выполнил свой воинский долг до конца. Ему присвоено звание Героя Советского Союза. Посмертно.

Словно ничего и не случилось. Стоял, вытянувшись, Кук возле окна. На стуле, положив руки на колени, сидела Вера Александровна. Голова поднята гордо, а губы раскрыты, как у маленькой.

— Мы знаем все, что здесь произошло! — быстро заговорил подполковник. — Ваш муж был на особой работе, а здесь, на месте, не разобрались. Поспешили. От имени командования приносим глубочайшее извинение. Все, что взяли у вас, немедленно будет возвращено.

Вера Александровна через плечо посмотрела на говорившего.

— И детство моему сыну тоже вернете?

Подполковник покраснел. Заговорил полковник.

— Урна с прахом героя прибыла. Торжественная процедура захоронения завтра в одиннадцать ноль-ноль. Для оказания воинских почестей будет взвод автоматчиков и военный оркестр.

— Почему? — спросила Вера Александровна.

— Что? — не понял полковник.

— Почему — урна?

Полковник поднес руку к козырьку.

— Вера Александровна, обстоятельства сложились таким образом, что ваш муж вызвал на себя огонь тяжелых орудий… В свое время мы доложим вам и о подвиге вашего мужа, и о его работе…

— Не хочу, — сказала Вера Александровна. — Ничего не хочу.

И тихонько заплакала.

— Я хочу знать все!

Военные повернулись на голос. Ярослав стоял у окна. Все три офицера отдали ему честь.

— Ты можешь гордиться своим отцом, мальчик, — сказал полковник.

Отворилась дверь. Два лейтенанта внесли мраморную урну с фотографией отца Ярослава.

Федя выскользнул в открытую дверь, побежал мимо легковых машин. Домой.

Долго стоял в сенях, не решаясь открыть дверь. Тогда ведь нужно будет рассказать все, что он видел. Ответить на сто вопросов, какие задаст и бабка Вера, и тетя Люся, и даже мама.

— Это ты, что ли, Федька? — вышла из дома и углядела Федю в темноте сеней бабка Вера. — Смотри не шебуршись. Комиссия приехала отца с работы снимать.

Федя хотел бы оглохнуть — отец вот так же, когда резали поросят, залезал на печь и затыкал уши. Не хотел Федя слышать, но слышал, куда же денешься? На все Старожилово играла музыка. Медная, звенящая.

У Кука совсем теперь нет папы. И никакое чудо не поможет. Отца у Кука взяла смерть. Когда приходит смерть, о чудесах даже думать стыдно. Чудеса годятся для живых. Был у Кука отец живым, и чудо случилось: говорили — враг, стали говорить — герой. И не просто говорить. Мама с тетей Люсей ходили утешать Веру Александровну, и при них привезли назад библиотеку, а мебель поставили новую, дров привезли, хлеба. Колхоз корову привел…