Брестский мир: Ловушка Ленина для кайзеровской Германии - Бутаков Ярослав Александрович - Страница 8

Если российская элита ставила решение вопроса о захвате Константинополя в зависимость только от того, будет он после войны принадлежать России или нет, то она проявляла непонимание характера ведущейся войны как Отечественной. Ведь в такой войне на первом месте должна стоять защита своего Отечества, а не захват чужих земель. Элита подменяла цель средством. Не победа над Германией должна была стать ключом к обладанию Босфором и Дарданеллами после войны, а взятие их в ходе войны открывало кратчайший путь к конечной победе над Германией…

Военная активность России против Турции проявилась только на Кавказском фронте, где наши войска всю войну постоянно продвигались вперед, особенно активно в 1916 г. В январе 1917 г. приказом великого князя Николая Николаевича (в это время – наместника на Кавказе) было учреждено… Евфратское казачье войско![22] Отметим этот факт как историко-геополитический курьез…

На Берлин?

Возможно, никогда в ХХ веке Русская армия (что царская, что советская) не вступала в войну на такой высокой степени профессиональной готовности своего личного состава, как это было в 1914 г. Никогда после она не достигала такого качественного уровня, который позволял ей поистине воевать не числом, а умением[23], с самой, по всеобщему признанию, технически оснащенной и организованной армией мира.

«В иных ротах в рядовых ходило до двух десятков закаленных в японской войне и на службе унтер-офицеров. Фатальная ошибка, порожденная желанием выступить немедленно во всеоружии! Они и разделили судьбу рядовых – легли в первых боях. У противника была иная практика – значительная часть кадрового унтер-офицерского состава оставалась в тылу для подготовки развертывавшейся армии»[24].

Впрочем, такая ли уж и ошибка? Русскую стратегию 1914 г. пронизывало нигде прямо не высказанное, но сквозившее в любом ее шаге стремление добиться молниеносного сокрушения противника. У Германии на Западе был свой блицкриг, а у нас должен был быть свой! И такую, во многом инстинктивную, стратегию русского командования приходится считать если не единственно правильной, то вполне оправданной поначалу.

Вообще, главные штабы всех воюющих держав планировали военную кампанию с максимальным напряжением сил на 6–8 месяцев. По истечении этого срока боевые запасы должны были оказаться исчерпанными. Понятно, что способность пополнить боезапасы для более долгой войны была прямо пропорциональна промышленной мощности страны. В этом смысле в лучшем положении находилась Германия, за ней Англия, потом Франция и Россия примерно в одинаковой мере. Так и произошло.

По истечении кампании 1914 г. во всех воевавших странах начали проявляться симптомы кризиса со снабжением армий снарядами и патронами. Слабее всего они сказались и быстрее всего с ними справились в Германии. Британская сухопутная армия пока еще не развернулась в полную мощь и не вела интенсивных боевых действий, поэтому кризис на ней тоже почти не отразился. Французская армия, фронт которой с осени 1914 г. надолго стабилизировался, перешла к режиму строжайшей экономии боеприпасов. В худшем положении оказалась Русская армия. Ситуация осложнялась тем, что Русская армия в 1914–1915 гг. постоянно вела маневренные действия, которые приводили к интенсивному расходу небогатых боевых припасов.

Стремление добиться быстрой победы диктовалось не только слабостью русской военной промышленности. Если Германия опасалась длительной войны потому, что та велась на два фронта, то Россия – главным образом по отмеченным ранее политическим причинам. Как летом 1914 г. обстановка не оставляла русскому правящему классу иного выхода, кроме как ввязаться в войну с сомнительным исходом, так, после начала войны, только быстрая победа в ней избавляла его от политических опасностей, связанных с ее долгим ведением и ясно обозначенных в меморандуме Дурново.

Однако четкого понимания, каким образом можно добиться этой победы, в русской Ставке Верховного Главнокомандования (ВГК) в 1914 – начале 1915 гг. не было. Поэтому стратегические замыслы не раз менялись, противореча один другому, и так и не вылились в конкретный план, подобный плану Шлиффена германского командования на Западном фронте. Вероятно, аналог такого плана для России был объективно невозможен.

Выгоды оперативной конфигурации русской западной границы могли быть легко обращены в невыгоды, и наоборот. Польский выступ мог послужить плацдармом для вторжения вглубь как Германии, так и Австрии. Одновременно он же мог превратиться в оперативный мешок для сосредоточенных там русских армий в случае одновременного удара врага по его флангам со стороны как Восточной Пруссии, так и Галиции. Колебаниями между опасением таких фланговых ударов и стремлением использовать выгоды польского выступа во многом и определялись метания русской Ставки в указанный период.

В директиве Ставки ВГК от 18 сентября (1 октября) 1914 г. в первый раз говорилось о предстоящем вторжении «в сердце Германии» и о том, что предпринимаемые операции должны иметь целью подготовку необходимых условий для этого вторжения. 28 октября (10 ноября) была издана новая директива, предписывавшая занять выгодное исходное положение для «глубокого вторжения в пределы Германской империи» через Верхнюю Силезию. Наконец, 3 (16) января 1915 г. Верховный главнокомандующий утвердил разработанный генерал-квартирмейстером Ставки генералом от инфантерии Ю.Н. Даниловым план операций на 1915 г. Согласно ему, главный удар должен был наноситься на Берлин, а необходимой предпосылкой его осуществления выдвигалось предварительное овладение Восточной Пруссией.

Постоянная смена направления главного удара показывает, что все эти планы оставались во многом чисто теоретическими построениями. Русские армии в кампанию 1914 г. ни разу не приблизились к тому, чтобы занять позицию, позволявшую приступить к практической реализации таких замыслов. Не в последней степени это, конечно, объяснялось противодействием врага. Но не будем строги к русскому командованию: его противник в 1914 г. вообще не имел никаких далеко идущих планов ведения войны на Восточном фронте! Действия германского командования в этот период не выходили за рамки активной маневренной обороны и срыва русских замыслов.

Сочетание оперативных мероприятий той и другой стороны привело в 1914 г. к двум крупным сражениям на территории русской части Польши: Варшавско-Ивангородскому (29 сентября – 26 октября) и Лодзинскому (29 октября – 15 ноября). И оба завершились тактическими победами наших войск. В последнем сражении немцы, стремясь охватить сразу две русские армии, сами попали в окружение полутора своими корпусами. Только благодаря нерасторопности русского командования, не ожидавшего то ли такой оплошности немцев, то ли такой удачи для себя самого, немцам удалось выйти из окружения. Правда, они потеряли при этом до 40 тысяч человек[25]. Однако перевести эти тактические успехи в стратегические русскому командованию не хватило сил или умения.

Одновременно продолжались в целом удачные для русских войск бои в Галиции. В конце года наши завязали борьбу за Карпатские перевалы. В крепости Перемышль была блокирована 140-тысячная австрийская армия (сдалась в марте 1915 г.).

В целом стратегические итоги кампании 1914 г. были более благоприятны для России, чем для ее противников. Русские войска, выровняв линию фронта, оставили крайние западные районы Царства Польского, но заняли всю Галицию и часть Буковины у австрийцев, а на северном фланге вновь вступили в приграничные районы Восточной Пруссии. Однако это был пик успехов Русской армии.

Восточный фронт занимал все больше места в оперативных планах германского командования. Активные действия Русской армии не позволяли немцам наращивать свои силы на Западном фронте. Если в августе 1914 г. на Западном фронте находилось 80 германских дивизий, а на Восточном – только 42 (из них 14 германских и 28 австрийских), то в декабре 1914 г. на Западном фронте стояла 81 германская дивизия, а на Восточном – 36 германских и 41 австрийская, т. е. всего 77 дивизий. В феврале 1915 г. число дивизий Тройственного союза на Востоке (91, в том числе 46 германских) впервые превысило их число на Западе (87). Планы германского командования на Востоке начинали обретать логичность и стройность: главный удар срединных империй должен был теперь обрушиться на Россию.