Вы сотворили нас - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 6

Стояло раннее утро – солнце взошло не больше часа назад. Паутина, лежавшая на траве по краям дороги, все еще блестела от росы, а жаворонки взлетали в небо, буксируя за собой длинные заливистые трели.

Обогнув поворот, я увидел исчезнувший дом; он стоял у дороги совсем рядом – со своей безумно покосившейся трубой, поленницей, сараем, прислонившимся к стогу, и даже старым автомобилем. Все в точности, как я видел вчера, при свете молнии.

Увидеть это было подлинным потрясением, и мой мозг внезапно включился в работу – с высокой скоростью неистово отыскивая объяснение. Выходит, я ошибся, полагая, что раз автомобиль стоит на дороге, значит, дом исчез. Потому что вот он, этот дом, стоит точь-в-точь такой, каким я его видел всего несколько часов назад, а раз так – разумно предположить, что он простоял здесь все время, а автомобиль был каким-то образом перенесен на добрую милю вверх по дороге, и тем же способом там оказался я сам.

Во всем этом не было ни малейшего смысла; больше того – это казалось невозможным. Я был уверен, что машина плотно засела в кювете. Я пробовал выехать, колеса проворачивались, не сдвигая автомобиль с места. И меня – каким бы пьяным я ни был – не могли тащить целую милю вверх по дороге и уложить в змеиное логово так, чтобы я этого не заметил.

Все это – сплошное безумие: и нападающий трицератопс, исчезнувший раньше, чем смог достичь цели, и застрявший в кювете автомобиль, и Снаффи Смит со своей женой Ловизией, и даже самогон, которым мы накачивались за кухонным столом. Потому что я не ощущал даже слабых признаков похмелья, а почти хотел бы почувствовать их, чтобы поверить, будто все это привиделось мне спьяну. Но человек не может выпить столько самогона – и не испытывать похмелья. Конечно, меня вырвало – но к тому моменту после пьянки прошло уже слишком много времени, и это не могло предотвратить похмелья, алкоголь уже давно разошелся бы по телу.

И однако – вот оно, то место, где вчера вечером я обрел убежище от непогоды. Правда, видел я его лишь при вспышке молнии, но сейчас все выглядело именно таким, как я запомнил.

Но откуда и зачем взялись трицератопс и гремучие змеи? Динозавр, видимо, реальной опасности не представлял – он мог оказаться даже галлюцинацией, хотя в это я не слишком верил; зато гремучие змеи были реальны вполне. Для убийства способ слишком сложный и неприятный, да и кто мог желать моей смерти? А если все же кто-то хотел убить меня по причинам, о которых я не имел представления, он вполне мог бы найти куда более легкий способ.

Я так пристально рассматривал дом, что машина чуть не съехала с дороги. Я едва успел вовремя вывернуть руль.

Возле дома не было заметно никаких признаков жизни – но только поначалу. Со двора вырвалась целая свора собак и пустилась бежать по дороге, облаивая автомобиль. Никогда в жизни я не видел столько собак, да еще таких тощих, что даже издали я мог видеть, как выпирают из-под шкур ребра. По большей части, это были гончие – с хлопающими ушами и тонкими, похожими на хлыст хвостами. Одни выбежали из ворот, другие же, не заботясь о приличиях, прямиком перемахнули через изгородь.

Открылись двери дома, и на крыльцо вышел человек; остановившись на ступеньках, он прикрикнул на собак, и вся свора разом затормозила и бросилась обратно – точь-в-точь шайка мальчишек, пойманных на бахче. Псы хорошо знали, что охотиться за машинами не их дело.

Но в тот момент я не обращал на них внимания, потому что взгляд мой был прикован к вышедшему на крыльцо человеку. При первом его появлении я ожидал, что это окажется Снаффи Смит. Не знаю, почему я так подумал, – возможно, нуждался хоть в чем-то, на что мог бы опереть какое-нибудь логическое объяснение происходящего. Однако он не был Снаффи Смитом. Он был значительно выше ростом, без шляпы и без трубки. Впрочем, он не мог оказаться Снаффи уже потому, что ночью не было никаких собак. Это мог быть тот сосед, против которого предостерегал меня Снаффи, хозяин своры злобных собак. «Если вы отправитесь туда, это может стоить вам жизни», – предупреждал Снаффи.

Мне пришлось напомнить себе, что и сам Снаффи Смит, и его кухня, и самогон тоже вполне могли стоить мне жизни.

Разумеется, было совершенно невероятно, чтобы тут оказался Снаффи Смит. Такой личности вообще не существовало, его не могло быть в природе. И он сам, и его жена были шутовскими персонажами из комикса. Однако сколько я ни старался, а поверить в это не мог.

За исключением собак и прикрикнувшего на них человека место было точь-в-точь как вчерашнее. «И это, – отметил я про себя, – находилось за пределами понимания».

Но потом я углядел-таки одно отличие, и мне стало значительно лучше, хотя и непонятно, почему. Старый автомобиль по-прежнему стоял подле поленницы, но задняя его часть не была поднята на козлы. Машина стояла на четырех колесах, хотя рядом я заметил и козлы, и доску, прислоненную к поленнице, – словно автомобиль недавно поднимали для починки, а теперь, закончив ремонт, сняли с козел.

Я уже почти миновал ферму, когда машина моя снова чуть не заехала в кювет, но вовремя среагировал. Повернув голову, чтобы еще раз бросить взгляд на дом, я заметил на столбе у ворот почтовый ящик.

Неровными буквами, написанными брызгавшей по сторонам кистью, на нем значилось: Т.УИЛЬЯМС

3

Джордж Дункан постарел, однако я узнал его сразу же, как вошел в магазин. Он совсем поседел, лицо исхудало и сморщилось, но это был тот самый человек, что нередко давал мне пакетик мятных леденцов, когда отец покупал у него бакалею или мешок отрубей, которые Дункан приносил из задней комнаты, где держал корм для скота.

Владелец магазина стоял за прилавком, разговаривая с женщиной, которую я мог видеть лишь со спины; его низкий голос был хорошо слышен даже в другом конце зала.

– Эти парни Уильямса всегда доставляли массу беспокойств – говорил он. – С того момента, как Том Уильямс появился в наших краях, вся община не видела ни от него самого, ни от его семьи ничего, кроме неприятностей. Говорю вам, мисс Адамс, это совершенно неисправимые люди, и на вашем месте я не стал бы о них беспокоиться. Проучил бы их как следует и показал, как хулиганить. Я положил бы этому конец.

– Но, мистер Дункан, – произнесла женщина, – они вовсе не так уж безнадежны. Конечно, манеры у них ужасные, но, в сущности, они не порочны. Они всю жизнь находятся под прессом. Вы представить себе не можете, что такое социальное давление, которое они испытывают…

Дункан улыбнулся ей, но в этой улыбке мрачности было куда больше, чем веселья.

– Знаю, – сказал он. – Знаю. Вы говорили мне это и раньше, когда они украли в прошлый раз. Они отверженные. По-моему, так вы говорили.

– Верно, – согласилась она. – Отвергнутые остальными детьми и отвергнутые городом. Их чувство собственного достоинства уязвлено. Когда они появятся здесь, пожалуйста, присмотрите за ними.

– Вы правы, я так и сделаю. А они обкрадут меня начисто.

– Почему вы так решили?

– Я их на этом ловил.

– Это все обида, – проговорила она, – их ответный удар.

– Но не по отношению ко мне. Я никогда не делал им ничего плохого.

– Может быть, – согласилась она. – Не вы лично. Но все и каждый. Они чувствуют, что всякая рука поднята на них. Знают, что все их терпеть не могут. Им нет места в этой общине не потому, что они в чем-то провинились, а просто община решила, что у них нехорошая семья. Думаю, вы это именно так формулируете: нехорошая семья.

Я заметил, что магазин лишь чуть-чуть изменился. На полках лежали новые товары, а многие старые отсутствовали, но сами полки остались прежними. Старая круглая стеклянная витрина, где лежала некогда головка сыра, исчезла, однако древний станок для резки жевательного табака – им пользовались, чтобы отрезать порции от целой плиты, – все еще был привинчен к прилавку. В дальнем углу стоял холодильник, используемый для молочных продуктов, – что, кстати, объясняло и отсутствие сыра в витрине, но он служил единственным знаком перемен во всем магазине. В центре зала все так же стояла в яме с песком пузатая печка, окруженная все теми же старыми, отполированными долгим употреблением стульями. У противоположной стены высилась старая перегородка с дверцами абонементных ящиков, почтовым окошком в центре и открытой дверью, ведущей в заднее помещение, откуда доносился запах корма для скота, сложенного в дерюжных и бумажных мешках.