Вы сотворили нас - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 13

– Доллар, – сказал кто-то, и кто-то немедленно предложил два, а из глубины зала уже слышалось:

– Два с половиной!

– Два доллара пятьдесят центов, – с обиженным видом сказал Дункан. – Неужели вы, ребята, остановитесь на двух с полтиной? Вы не находите, что это слишком дешево? Итак, услышу ли я?..

Кто-то предложил три доллара, а Дункан выбил сперва еще полтинник, потом добавил к ним четвертак – и так догнал цену до четырех семидесяти пяти, после чего объявил корзиночку проданной.

Я посмотрел на собравшихся в зале. Это были дружелюбные люди, они проводили вечер в обществе соседей и при этом чувствовали себя превосходно. Сейчас они полностью сосредоточились на распродаже, но попозже настанет время для разговоров, причем можно поручиться, что серьезных тем будет немного. Обсудят виды на урожай; поболтают о рыбалке; о новой дороге – неиссякаемом предмете для дискуссий вот уже добрых два десятка лет, причем дальше слов так пока и не пошло; посудачат о последнем скандале – ведь всегда найдется хоть какой-нибудь скандал, пусть даже самого невинного свойства; обменяются впечатлениями от воскресной проповеди или перемоют косточки недавно почившего и всеми любимого джентльмена. Наговорившись всласть, они разойдутся по домам, где в этот теплый весенний вечер им предстоит столкнуться с массой повседневных домашних забот, но никому из них не придется ломать голову над проблемами всеобщими или государственными.

И это замечательно, сказал я себе, – оказаться в таком местечке, где никто не ощущает гнета подавляющих, мрачных тревог.

Я почувствовал, как кто-то тянет меня за рукав, и, обернувшись, увидел Линду Бейли.

– Вы должны купить вон ту корзиночку, – сказала она. – Ее сделала дочь проповедника. Очень хорошенькая. Вам будет приятно с ней познакомиться.

– Откуда вы знаете, что это именно ее корзиночка?

– Знаю и все, – заявила она. – Покупайте.

Начальная цена составляла три доллара. Я накинул полтинник, но кто-то из задних рядов немедленно предложил четыре. Взглянув в ту сторону, я увидел троицу молодых людей, стоявших привалясь к стене; на вид им было лет по двадцать. Все трое уставились на меня, и в их взглядах мне почудилась злобная насмешка. И тут же меня снова дернули за рукав.

– Покупайте, – настаивала Линда Бейли. – Двое из них – парни Болларда, а третий – Уильямса. Жутко стоеросовые. Если хоть один из них купит ее корзинку, Нэнси умрет на месте.

– Четыре пятьдесят, – не задумываясь, выпалил я, а Джордж Дункан повторил с помоста:

– Итак, у нас четыре пятьдесят! Даст ли кто-нибудь пять? – Он повернулся к подпиравшей стенку троице, и один из них немедленно предложил пятерку.

– Теперь мы имеем пять, – заливался Джордж. – Предложит ли кто-нибудь шесть?

Он посмотрел на меня, но я покачал головой, и корзиночка ушла за пятерку.

– Почему вы так поступили? – возмутилась Линда Бейли своим смахивающим на ржание шепотом. – Вы могли продолжать торг!

– Честное слово, я приехал сюда не для того, чтобы в первый же вечер помешать какому-то мальчишке купить приглянувшуюся ему корзиночку. А вдруг здесь замешана девушка? Она могла сказать, как узнать ее корзинку.

– Но Нэнси – не его девушка, – заявила Линда Бейли, сразу разочаровавшись во мне. – У нее вообще нет парня. Она будет обижена.

– Вы сказали, что это Болларды. Не те ли, что поселились на бывшей нашей ферме?

– Они и есть. Старики у них неплохие. Но два их парня! Ужасные дети! Все девушки их боятся. Ходят на танцы, сквернословят и вечно навеселе.

Я взглянул в другой конец зала: троица по-прежнему наблюдала за мной, и у всех на лицах был написан триумф. В городе я был пришельцем, и они посмеялись надо мной, перебив покупку. Глупость, разумеется, самоочевидная, однако в таких городишках маленьким победам и поражениям – за неимением больших – придают преувеличенное значение.

«Боже, – подумал я, – ну зачем было встречаться с этой женщиной? Появление Линды Бейли всегда предвещало неприятности, и с тех пор она ничуть не переменилась. Вечно лезет не в свое дело, а это не приводит к добру».

Корзиночки быстро распродавались, оставалось уже совсем немного. Джордж устал, и торговля шла вяло. Я подумал, что, может быть, следует все же купить какую-нибудь – дабы продемонстрировать, что я здесь не пришелец, что я вернулся в Пайлот-Ноб и собираюсь пожить здесь.

Я огляделся по сторонам, но Линды Бейли нигде не обнаружил. Скорее всего, она ушла, разочаровавшись во мне. При мысли о ней я ощутил легкое раздражение. Какое она имела право требовать, чтобы я защищал дочку священника, какую-то неизвестную мне Нэнси, от невинных, скорее всего, – или, по крайней мере, бесплодных – замыслов неуклюжих деревенских парней?

Оставалось только три корзинки, и Джордж взял одну из них – маленькую и без всяких украшений. Подняв ее, Дункан завел свою аукционерскую песенку.

Прозвучало два или три предложения, кто-то дал три с полтиной; я поднял цену до четырех.

От задней стены кто-то выкрикнул: «Пять!»; я посмотрел в том направлении – все трое по-прежнему были там и скалились, глядя на меня; сроду не видывал таких гнусных и злобных шутовских ухмылок.

– Шесть, – сказал я.

– Семь, – бросил средний в этом трио.

– У нас уже есть семь, – объявил Джордж, несколько озадаченный, поскольку это была самая высокая цена за весь вечер. – Услышу ли я семь пятьдесят? Или кто-нибудь даст восемь?

Какое-то мгновение я колебался. Я был уверен, что первые предложения исходили не от этой троицы. Они вступили в торг после меня. Им хотелось поиздеваться, и все присутствующие понимали это.

– Восемь? – спросил Джордж, глядя на меня в упор. – Услышу ли я восемь?

– Не восемь, – ответил я. – Десять!

Джордж сглотнул.

– Десять! – воскликнул он. – Услышу ли я одиннадцать?

Он бросил взгляд на троицу у стены. Те ответили лишь свирепыми взглядами.

– Одиннадцать, – сказал Джордж. – Она стоит одиннадцать. Неужели никто не поднимет еще на доллар? Услышу ли я одиннадцать?

Одиннадцати он не услышал.

Заплатив деньги и получив свое приобретение, я взглянул туда, где подпирала стенку троица парней. Их там уже не было.

Встав в сторонке, я открыл корзиночку и на лежащем сверху листке бумаги прочитал имя дамы, которую предстояло сопровождать на обед: Кэти Адамс.

8

В холодном и влажном вечернем воздухе ощущался легкий аромат первой сирени – отдаленный намек на благоухание, которое неделей позже тяжелыми волнами накатит на улицы этого маленького городка. Налетавший с реки ветер раскачивал фонари на перекрестках, заставляя метаться по земле отбрасываемые ими пятна света.

– Я рада, что все кончилось, – сказала Кэти Адамс. – Я имею в виду школьный вечер; да и учебный год тоже. Однако в сентябре я вернусь.

Я взглянул на шедшую рядом девушку, и она показалась мне совсем другой, вовсе не похожей на особу, встреченную утром в магазине. Она сотворила что-то с волосами, и учительская внешность куда-то пропала – так же бесследно, как исчезли с ее лица очки. «Защитная окраска, – подумал я, – она напускала на себя строгий вид, чтобы выглядеть так, как надлежит учительнице, чтобы соответствовать представлениям общины. Позорище, – сказал я себе, – поди догадайся, что под учительской личиной кроется прелестная девушка!»

– Вернетесь? – переспросил я. – А где же вы собираетесь провести лето?

– В Геттисберге.

– В Геттисберге?

– Да, в Геттисберге, в Пенсильвании.[7] Я оттуда родом, и там живут все мои родственники. Я каждое лето возвращаюсь туда.

– Я побывал там несколько дней назад – останавливался по пути сюда. Целых два дня бродил по полю сражения, пытаясь представить, как все это выглядело сто с лишним лет назад.

– А раньше вы там никогда не бывали?

– Как-то раз, много лет назад, когда начинающим репортером отправился попытать счастья в Вашингтон. Была автобусная экскурсия в Геттисберг – признаться, меня она не слишком удовлетворила. Мне всегда хотелось побывать там в одиночку, располагать временем по собственному усмотрению, рассматривать все, что захочу, заглядывать во все уголки или просто стоять и смотреть – сколько душе угодно.