Один день - Николс Дэвид - Страница 53

— Иэн, у меня нет никакого желания с тобой спорить. — Она ставит сумку, снимает куртку. — Если ты ищешь мой дневник или что-то подобное, то зря тратишь время. Я уже много лет дневник не веду.

— Между прочим, я ищу свои вещи. Мою собственность, знаешь ли, вещи, которые мне принадлежат.

— Ты все свои вещи забрал.

— Мне нужен паспорт. Я его потерял!

— Что ж, могу точно тебе сказать: в моем ящике для нижнего белья его нет. — Он, конечно, придумывает. Она прекрасно знает, что паспорт Иэна никуда не девался — просто ему нужен предлог, чтобы порыться в ее вещах и показать ей, как ему плохо. — А зачем он тебе? Куда-то собрался? Неужели решил эмигрировать?

Он хмыкает и говорит:

— О, ты наверняка об этом мечтаешь!

— Ну, я бы не возражала, — замечает она, перешагивает через ворох бумаг на полу и садится на кровать.

— Что же, дорогая, тебе не повезло, потому что никуда я не денусь, — произносит он тоном «плохого полицейского». Иэн подошел к исполнению роли брошенного любовника с такой увлеченностью и рвением, которых ему всегда не хватало как комику, и сегодня он явно в ударе. — К тому же мне это не по карману.

Ей хочется его унизить.

— Неужели приглашений на комические вечера в последнее время маловато?

— А ты как думаешь, дорогая? — Он разводит руки в разные стороны, демонстрируя свою небритость, немытые волосы, плохой цвет лица и всем своим видом говоря: «Вот что ты со мной сделала». Эта откровенная демонстрация жалости к себе, шоу одного актера, призванное показать, как ему одиноко, — результат шестимесячной подготовки, но сегодня у Эммы нет настроения на то, чтобы смотреть этот спектакль.

— Что за новая привычка называть меня дорогая, Иэн? Не уверена, что мне это нравится.

Он снова принимается за поиски, пробормотав что-то в ящик, возможно даже «Иди к черту, Эм». Может, он пьян? На туалетном столике стоит открытая банка крепкого дешевого пива. Пиво… хорошая идея. Эмма тут же решает напиться как можно скорее. Почему бы и нет? Судя по всему, всем остальным это помогает. Обрадовавшись своей затее, она идет на кухню, чтобы начать.

Иэн следует за ней:

— И где ты была?

— Я же тебе уже сказала. В школе, на репетиции.

— И что репетировали?

— «Багси Мэлоун».[35] Получается очень смешно. Хочешь пару билетиков на премьеру?

— Нет, спасибо.

— Там будут водяные пистолеты.

— А мне кажется, ты была с мужчиной.

— О, умоляю, опять ты за свое. — Она открывает холодильник. Есть полбутылки вина, но сейчас ее устроит лишь что-нибудь покрепче. — Иэн, откуда эта одержимость, что у меня кто-то есть? Почему просто не согласиться с тем, что мы друг другу не подходим? — Она с треском дергает дверцу обросшей льдом морозилки. Крошки льда рассыпаются по полу.

— Но это неправда!

— Отлично, как скажешь, тогда давай снова будем вместе! — За пачкой хрустящих блинчиков с мясом, которые хранятся в морозилке с незапамятных времен, лежит бутылка водки. — Ура! — Эмма протягивает блинчики Иэну. — Вот, дарю. Теперь ты их законный опекун. — Захлопнув холодильник, она берет стакан. — И кстати, даже если бы у меня кто-то был, Иэн, что из того? Мы больше не встречаемся, забыл?

— Что-то такое припоминаю. И кто он?

Она наливает в стакан водки на палец:

— Кого ты имеешь в виду?

— Твоего нового приятеля, кого же еще! Можешь все мне рассказать, я не против. — Он презрительно ухмыляется. — Мы ведь по-прежнему друзья.

Эмма делает глоток и наклоняется, уперев локти в стол и прикрыв ладонью глаза. Ледяная жидкость проскальзывает вниз по пищеводу. Проходит пара секунд.

— Мистер Годалминг. Директор школы. У нас роман уже девять месяцев, и, кажется, в основном меня в нем привлекает секс. По правде говоря, нам обоим как-то несолидно заниматься такими вещами. Мне даже стыдно немного. И грустно. Но, как я постоянно себе напоминаю, по крайней мере, у него нет детей! — Она смотрит на дно стакана. — Ну вот, теперь ты все знаешь.

На кухне воцаряется тишина. Наконец Иэн говорит:

— Ты надо мной издеваешься.

— Да ты посмотри в окно, только выгляни, и сам увидишь. Он ждет в машине. Темно-синий «форд-сьерра».

Иэн снова хмыкает — он ей не верит.

— Не смешно, Эмма.

Эмма ставит на стол стакан и делает медленный выдох:

— Да, я знаю. Не смешно. Эту ситуацию никак нельзя назвать смешной, с какой стороны ни посмотри. — Она поворачивается и смотрит ему в лицо. — Я тебе уже говорила, Иэн, ни с кем я не встречаюсь. Ни в кого не влюблена и даже не собираюсь. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

— У меня есть одна теория, — напыжившись, сообщает он.

— Что за теория?

— Я знаю, с кем ты встречаешься.

Она вздыхает:

— И с кем же, Шерлок?

— С Декстером! — торжествующе заявляет он.

— О боже… — Эмма допивает остававшуюся в стакане водку.

— Прямо в точку, а?

Она невесело смеется:

— Если бы это было так…

— Это что еще значит?

— Ничего. Иэн, как тебе прекрасно известно, я с Декстером уже несколько месяцев не разговаривала.

— Это ты так говоришь!

— Иэн, ты просто смешон. По-твоему, у меня с ним тайная интрижка, которую мы ото всех скрываем?

— Ну, все улики именно на это указывают.

— Улики? Что еще за улики?

Впервые за весь вечер у Иэна пристыженный вид.

— Твои тетрадки.

Проходит секунда, Эмма отставляет стакан в сторону, чтобы не возникло искушения швырнуть его в Иэна.

— Ты читал мои тетрадки?

— Так, просмотрел одним глазком. Пару раз. За прошлые годы.

— Ах ты, свинья.

— Все эти стишки, десять чудесных дней в Греции, столько страсти, столько желания…

— Да как ты посмел! Как ты посмел читать их тайком!

— Да они повсюду валялись! Сама о чем думала?

— Я думала, что тебе можно доверять и у тебя есть хоть капля достоинства!

— Да мне и читать их не надо было. И так совершенно все ясно с вами двумя…

— Всё, Иэн, моему терпению пришел конец! Ты уже несколько месяцев ноешь и стонешь, гудишь у меня над ухом и торчишь здесь, как побитая собака! Так знай, если еще раз ты появишься без приглашения и начнешь рыться в моих ящиках, то, клянусь, я вызову полицию.

— Валяй! Вызывай! — Он делает шаг ей навстречу, раскинув руки и заполнив собой всю крошечную комнату. — Это и моя квартира тоже, забыла?

— Неужели? Ты ведь ни одного счета не оплатил! Я за все платила из своего кармана! Ты и пальцем не пошевелил, только и знал, что лежать на диване и жалеть себя…

— Неправда!

— А те жалкие гроши, которые зарабатывал, тратил на свои дурацкие киношки и жратву!

— Я тоже оплачивал счета! Когда хватало!

— Но этого было недостаточно! Господи, как же я ненавижу эту квартиру, как ненавижу в ней жить. Я должна уехать отсюда, иначе сойду с ума.

— Это был наш дом! — отчаянно протестует он.

— Я здесь никогда не была счастлива, Иэн. Неужели ты не замечал? Я словно застряла в этой дыре, мы оба застряли. Неужели ты не чувствовал?

Иэн никогда не видел ее такой, не слышал, чтобы она так разговаривала. Он потрясен, глаза круглые, как у насмерть перепуганного ребенка. Спотыкаясь, он подходит к ней.

— Успокойся! — Хватает ее за руку. — Не говори так.

— Отстань от меня! Я не шучу, Иэн! Отстань!

Они кричат друг на друга, и она думает: о боже, мы стали одной из тех ненормальных парочек, которых слышно через стены по ночам: напьются — и давай орать. Кто-нибудь из соседей сейчас наверняка думает: не вызвать ли полицию? И как люди дошли до такой жизни?

— Вон отсюда! — выдыхает она, а он в отчаянии пытается ее обнять. — Верни мне ключи и убирайся, не хочу больше тебя видеть.

А потом, так же неожиданно, они вдруг оба начинают плакать, сидя на полу узкого коридора квартиры, которую купили вместе, надеясь на лучшее. Иэн, закрыв рукой лицо, пытается говорить между всхлипами и вздохами.