Упасть замертво - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 5

— Что же неправильного ты видишь в том, что вся их жизнь подчиняется логике? — спросил я, пытаясь его «подколоть», но тут же подумал, глядя на его вилку, а не захочет ли он в ответ подколоть меня?

— Что из того!!! — прогрохотал Парсонс. — Природа не есть статическая субстанция, она ну на секунду не останавливается в своем развитии. Но на этой планете мы столкнулись с автоматизированной биостанцией, вернее фабрикой. Интересно, кто регулирует выпуск продукции? Кем заложена программа ограничения развития?

— Верно оценивая происходящее, ты не совсем правильно формулируешь вопрос, интересующий нас, — спокойно сказал Кемпер. — Ты, незаметно для себя, проскочил мимо более важного: почему? — а не кто. Каким путем шла эволюция жизни на планете? Как получилось, что жизнь оказалась строго спланированной? Почему природа пришла к подобной ситуации?

— Нет никакого планирования, — кисло улыбнулся Вебер. — Да ты и сам знаешь, хоть и несешь всякую чушь.

Разговор на некоторое время прервался. Парсонс вернулся к плите. Фуллертон отправился прогуляться. Кажется, его шокировали наши разговоры. Что за обыденность спорить о молоке и яйцах?

Мы долго сидели молча. Минут через пятнадцать Вебер тихо сказал:

— Боб, помнишь первую ночь? Я вышел сменить тебя и сказал… — он посмотрел на меня. — Ты помнишь?

— Конечно, ты говорил о возможностях развития симбиоза.

— Теперь ты думаешь по-иному? — спросил Кемпер.

— Даже и не знаю… Разве возможно, чтобы симбиоз достиг столь высокого уровня? Симбиоз — логическое завершение эволюции живых существ планеты? А если мои предположения верны, то куставры — идеально завершенный пример симбиоза. Представляете себе: давным-давно, все живые существа планеты собрались вместе и решили, что пора объединиться. И тогда все растения, животные, рыбы и бактерии слились в одно существо…

— Красивая, но мало правдоподобная сказка, — заметил Кемпер. — Симбиоз — разновидность приспособительной реакции на воздействие внешней среды. Но нельзя не отметить, что здесь он продвинулся очень далеко и…

Парсонс издал гортанный рык, призывая всех к столу. Я же, вздохнув, поплелся в палатку и приготовил крайне безвкусную клейкую массу. Я утешал себя тем, что такую гадость только в одиночестве и есть — достаточно одной шутки и меня стошнит.

На деревянной клетке для животных, которую я приспособил в качестве стола, лежала тонкая стопка листов с рабочими записями. Проталкивать внутрь себя отраву легче, занимаясь интересным делом. Поэтому за едой я успел просмотреть все записи. Они делались отрывочно, кое-где листы были запачканы кровью куставров и еще какой-то липкой пахучей жидкостью. Однако за время работы с Оливером и Вебером мне приходилось разбирать и не такие каракули.

Конечно, записи не могли дать полной картины происходящего, но кое-что проясняли. Например, разноцветные пятна, придававшие созданиям столь несуразный вид, четко соответствовали сортам мяса, располагавшимся под ними. Неужели каждое пятно некогда являлось самостоятельным организмом?

Орган яйцекладки описывался подробно, но свидетельств в пользу его необходимости, судя по всему, не существовало. Так же, как не имелось свидетельств и в пользу закономерности такого биологического процесса, как лактация. Молодняка нет — кому в таком случае предназначается молоко?

Писанину Оливера я разбирал дольше обычного, но все же получил представление о пяти видах фруктов и трех видах овощей. После обеда я прилег на кровать, переваривая и прочитанное, и съеденное.

Итак, наши существа представляют собой сельскохозяйственную фирму, дающую чистую прибыль, без каких-либо расходов. Да и о каких расходах может идти речь? Ходячее мясо, косяки рыбы, птицефабрика, молочное хозяйство, сад, огород — все это скомпоновано в теле одного животного — полнокровная ферма!

Я еще раз торопливо перелистал записи, остановившись на моменте, наиболее меня заинтересовавшем: съедобные части составляют основную массу тела куставров, а отходы мизерны. Да о таком животном специалисту по сельскому хозяйству приходится только мечтать!

Лишь одна мысль волновала меня. А что, если продукты из куставров окажутся несъедобными для человека? И еще. Возможно, куставры приспособились к окружающим условиям настолько сильно, что покинув родную планету могут погибнуть.

Тут же, словно дурной сон, предстало перед глазами видение — куставр подходит к нам и падает замертво. Неожиданно яркая и реальная картина вызвала головную боль, беспокойство. Вопросы начали всплывать сами собой: приживется ли на другой планете трава? Смогут ли куставры приспособиться к новым условиям? С какой скоростью они воспроизводят себе подобных? Можно ли ускорить этот процесс?

Я поднялся и вышел на свежий воздух. Легкий ветерок стих. Солнце уже клонилось к закату, тишина стояла неправдоподобная. Я задрал голову. Быстро темнело, звезды проявлялись на небе, как на фотографической бумаге. Они сверкали непривычно ярко и было их так много, что они поражали воображение, будили странные мысли. Взошла луна, но звезды продолжали светить с той же яркостью. С большим трудом я оторвался от непривычного зрелища и неторопливо отправился к товарищам.

— Все идет к тому, что мы задержимся, — спокойно произнес я, — а потому завтра начинаем разгрузку корабля.

Никто не произнес ни слова, но тишина говорила сама за себя — все удовлетворены тем, что вот, наконец, повезло и нам. Представляю, как вытянутся лица у конкурентов, когда мы вернемся домой с таким уловом. Полный триумф, всеобщая известность, безбедное существование!

Нарушил наше ликующее молчание Оливер:

— Некоторые лабораторные животные не в лучшей форме. Сегодня я внимательно наблюдал за ними, морские свинки и крысы выглядят больными, — и он посмотрел на меня так, будто это я заразил их. Пришлось возмутиться:

— Нечего смотреть на меня обиженными глазами. Я не смотритель, и ухаживаю за ними лишь во время полета.

Кемпер попытался прервать спор:

— Прежде чем говорить о корме, новом корме, его нужно иметь. Завтра надо добыть еще одного куставра.

— Бьюсь об заклад, что… — начал Вебер, но Кемпер молча отмахнулся от его предложения, даже не дослушав.

И оказался прав, так как сразу после завтрака в лагере объявился очередной куставр и, как по команде, упал замертво. Ребята набросились на него, а Парсонс и я занялись выгрузкой съестных припасов и оборудования. Работы хватило на целый день; мы выгрузили большую часть приборов, даже холодильник для хранения мяса куставра и все продукты, за исключением аварийных пайков. Оборудования оказалось так много, что пришлось ставить дополнительные палатки. К вечеру мы валились с ног от усталости.

Утром все, как заведенные, принялись за работу. Кемпер продолжал экспериментировать с бактериями, Вебер не отходил от туши куставра, Оливер выкопал несколько пучков травы и возился с ней. Парсонс отправился на полевые работы. Он что-то бубнил себе под нос и готов был рвать и метать; его бесила любая мелочь. Изучение экологии планеты, пусть даже самой простой — трудная многогранная работа, требующая выполнения огромного объема исследований. Но на этой планете делать ему было нечего: борьба за существование отсутствовала, а единственные живые существа, куставры, мирно прохаживались, пощипывая травку.

Я попытался составить черновик своего будущего отчета. То, что мне придется многократно его переписывать, не вызывало сомнений. Я принялся за работу с явным волнением; мне не терпелось слепить из отдельных фрагментов нечто цельное. Задача была трудна, но я не сомневался, что справлюсь с ней.

Утром одна из клеток оказалась пуста. Это панкины каким-то образом прогрызли решетку и выбрались наружу, на свежий воздух. Их бегство почему-то сильно подействовало на Вебера.

— Они вернутся, — спокойно сказал Кемпер. — Имея их аппетит, нельзя не вернуться в лагерь. — Как выяснилось позже, он оказался прав, ведь он отлично знал, что представляют из себя эти обжоры. Их кулинарные запросы невозможно удовлетворить; едят они буквально все, а главное — в чудовищных количествах. У панкинов необычайный метаболизм, что и делает их незаменимыми лабораторными животными.