Дикие карты (сборник) - Снодграсс Мелинда М. - Страница 48

— Возможно, вам следует подумать о том, чтобы подать на развод. Ума не приложу, почему вы не сделали этого раньше.

— Из-за детей. Я знаю, что никогда больше не увидела бы их, если бы развелась с Генри.

— В общем, подумайте об этом.

— Куда мы едем?

— В «Мэйфлауэр». Симпатичный отель, вам понравится.

— Я хочу на вокзал. Мы уезжаем домой.

— Я бы не советовал. Нутром чую, ничто еще не закончилось, а мое нутро никогда не ошибается.

— Мы уже дали показания.

— Но еще не вызывали Джека и Эрла, да и Герштейна будут допрашивать во второй раз — может всплыть что-нибудь такое, что потребует вызвать вас повторно. Давайте подождем до победного конца. Если я прав, это спасет вас от необходимости возвращаться.

Tax неохотно согласился и снова откинулся на мягкую спинку сиденья, глядя на проносящийся мимо город.

К вечеру воскресенья он был по горло сыт и Вашингтоном, и «Мэйфлауэром», и мрачными пророчествами Кьюинна. Блайз попыталась сделать вид, будто они просто вырвались в короткий романтический отпуск, и вытащила его побродить по городу, но ее придуманный мирок разлетелся вдребезги вечером в пятницу, когда Дэвида обвинили в неуважении к Конгрессу, а дело передали большому жюри присяжных.

Юноша примчался к ним в номер и теперь метался между исступленной уверенностью в том, что приговор не будет вынесен, и страхом, что его осудят и посадят в тюрьму. Последнее казалось наиболее вероятным, поскольку в последний день своих показаний он повел себя совершенно неслыханно и разошелся настолько, что сравнил комитет с гитлеровской правящей верхушкой. Снисхождения ждать не приходилось. Тахион из последних сил пытался убедить Дэвида отказаться от новых кровожадных планов относительно комитета и успокоить Блайз, которая, похоже, совершенно позабыла о том, что ее родной язык — английский, и теперь разговаривала исключительно по-немецки.

Его усилиям мешало и то обстоятельство, что их номер подвергся настоящей осаде: вездесущие репортеры продолжали атаковать и изводить их даже после того, как Блайз выплеснула горячий кофе в лицо одному, который попытался пробраться к ним под видом официанта. Только Кьюинну было позволено беспрепятственно проходить в их крепость, но он неизменно был настроен столь пессимистично, что такисианин был готов выбросить его из окна.

Сейчас, когда восточный край неба уже понемногу начинал светлеть, Тахион лежал, прислушиваясь к ровному биению сердца и легкому шелесту дыхания Блайз, свернувшейся калачиком у него под боком. Они занимались любовью долго и исступленно, как будто боялись оторваться друг от друга. Но ему было очень не по себе: обнаружилось, что разные личности в ее сознании переплетаются. Он попытался заставить ее сосредоточиться на сооружении новой конструкции, но ее слишком раздирали эмоции, и у нее ничего не получилось. Вернуть ей утраченное равновесие мог лишь отдых и эмоциональный покой, и такисианин дал себе слово, что они сегодня же уедут из Вашингтона, несмотря ни на какой комитет.

Разбудил его яростный стук в дверь их номера, от которого он подскочил на кровати. Со сна он не сообразил даже накинуть халат, а просто обернул вокруг бедер простыню и поплелся к двери. Это оказался Кьюинн, и одного взгляда на его лицо Тахиону хватило, чтобы спать ему расхотелось окончательно.

— Что? Что случилось?

— Самое худшее. Браун сдал вас с потрохами.

— Что?!

— Он явился как добровольный свидетель. Бросил вас на растерзание, чтобы спасти свою шкуру.

Tax упал в кресло.

— Это еще не все, — продолжал адвокат. — Они повторно вызывают Блайз.

— Когда? Зачем?

— Завтра, сразу после Эрла. Джек весьма любезно поделился с ними сведениями о том, что кроме фон Брауна, Эйнштейна и прочих ученых в ее сознании хранятся еще и ваши мысли и воспоминания. Они хотят получить имена всех остальных тузов, и, если вы отказываетесь говорить, они вырвут их у нее.

— Она откажется.

— Ее могут посадить.

— Но… она ведь женщина. — Заметив, что Кьюинн покачал головой, Tax взмолился: — Сделайте хоть что-нибудь! Вы же юрист. Я отказался первым, пусть меня и сажают.

— Есть и другой выход.

— Какой?

— Дать им то, чего они хотят.

— Нет, об этом не может быть и речи. Вы должны сделать так, чтобы она не появлялась в том зале.

Адвокат тяжело вздохнул и принялся яростно чесать голову, пока седые волосы не встали торчком, как иглы у рассерженного дикобраза.

— Ладно, посмотрю, чем я смогу помочь.

Утром в четверг они снова были в Капитолии. Эрл вошел в зал, сообщил о том, что прибегает к Пятой поправке, и вышел обратно с выражением крайнего отвращения на лице. Он не ожидал от белого правительства ничего хорошего, и оно не обмануло его ожиданий. Настал черед Блайз. Два молодых морских пехотинца у двери попытались оттеснить Тахиона. Он знал, что действует нечестно, что отыгрывается не на тех людях, но попытка разлучить их с Блайз вывела его из себя, и инопланетянин безжалостно подмял под себя волю обоих. После ментального приказа они захрапели, еще не успев коснуться пола. Эта демонстрация его способностей произвела сильное впечатление на нескольких наблюдателей, и для него сразу нашлось место в конце зала, среди журналистов. Он попытался было протестовать, желая быть с Блайз, но Кьюинн разубедил его:

— Если вы будете сидеть рядом с ней, это подействует на них как красная тряпка на быка. Я позабочусь о ней.

— Ей здесь нужен не только юрист. Ее разум… он сейчас очень хрупок. — Tax кивнул головой в сторону Рэнкина. — Не позволяйте ему наседать на нее.

— Попробую.

— Родная. — Ее плечи под его ладонями были такими худенькими и беззащитными, а когда Блайз подняла на него глаза, они показались ему двумя темными синяками на белом лице. — Помни, их свобода и безопасность зависят от тебя. Пожалуйста, не говори ничего.

— Не беспокойся, я не скажу, — проговорила женщина, и в этот миг в ней словно вновь пробудился ее былой дух. — Они ведь и мои пациенты тоже.

Тахион смотрел, как она уходит прочь под руку с Кьюинном, и им вдруг овладел ужас. Ему захотелось броситься за ней вслед и схватить ее. Что это — предчувствие или просто игра больного разума?

— А теперь, миссис ван Ренссэйлер, давайте установим хронологический порядок событий, — начал Рэнкин.

— Хорошо.

— Итак, когда вы впервые обнаружили у себя эти способности?

— В феврале тысяча девятьсот сорок седьмого.

— А когда вы бросили своего мужа, конгрессмена Генри ван Ренссэйлера?

Он произнес слово «конгрессмен» с нажимом и быстро взглянул по сторонам, чтобы увидеть, как восприняли это его коллеги.

— Я его не бросала. Это он выгнал меня.

— Возможно, это произошло из-за того, что ему стало известно о вашей интрижке с другим мужчиной, с мужчиной, который даже не является человеком?

— Нет! — вскрикнула Блайз.

— Возражение! — в тот же миг прокричал Кьюинн. — Это не бракоразводный процесс.

— У вас нет никаких оснований возражать, мистер Кьюинн, и да будет позволено напомнить вам о том, что этот комитет время от времени считает необходимым расследовать прошлое адвокатов. Остается лишь удивляться, почему вы защищаете врагов нации.

— Потому что согласно принципу англо-американского права кто-то должен защищать обвиняемого от чудовищной власти федерального правительства…

— Спасибо, мистер Кьюинн, но я не думаю, чтобы мы нуждались в лекциях по юриспруденции, — перебил его представитель Вуд. — Можете продолжать, мистер Рэнкин.

— Благодарю вас, сэр. Мы на некоторое время отвлечемся от этого вопроса. Итак, когда вы стали одной из так называемых «Четырех тузов»?

— Если не ошибаюсь, это было в марте.

— Сорок седьмого?

— Да. Арчибальд показал мне, как я могу использовать свою силу, чтобы сохранить бесценные знания, и связался кое с кем из ученых. Они согласились, и тогда я…

— Начали высасывать их разумы.

— Это не так.