Дикие карты (сборник) - Снодграсс Мелинда М. - Страница 30

Закат «Четырех тузов» начался в следующем, сорок восьмом году. Когда коммунисты готовы были взять верх в Чехословакии, мы спешно вылетели в Германию, а потом все вдруг отменили. Кто-то в Госдепе решил, что ситуация слишком сложная и нам будет не под силу с ней справиться, и попросил мистера Холмса не вмешиваться. Потом до меня дошел слух, будто бы правительство проводило собственный набор тузов на секретную службу, их заслали туда, и они провалили все дело. Так это или нет — не знаю.

Затем, два месяца спустя после чехословацкого фиаско, нас послали в Китай — спасать миллиард с лишним человек для демократии. Тогда это было неочевидно, но мы проиграли борьбу еще до того, как вступили в нее. На бумаге дело казалось поправимым: армия Гоминьдана еще удерживала все главные города, была превосходно оснащена по сравнению с Мао и его войсками, и все знали, что генералиссимус — гений. Если бы это было не так, почему тогда «Таймс» дважды объявляла его «человеком года»?

Однако коммунисты уверенно продвигались на юг со скоростью двадцать три с половиной мили в день — в солнце и в непогоду, зимой и летом, перераспределяя землю на своем пути. Остановить этот победный марш не могло ничто — и уж точно не генералиссимус.

Когда нас вызвали, генералиссимус подал в отставку — он делал это время от времени, просто чтобы доказать всем, что незаменим. Поэтому «Четыре туза» встретились с новым президентом, неким Ченом, который то и дело оглядывался через плечо, опасаясь, как бы его не сместили, когда «великий человек» решит вновь эффектно появиться на сцене, чтобы спасти страну.

К тому времени Соединенные Штаты были готовы отдать север Китая и Маньчжурию, которые Гоминьдан и так уже потерял, отстаивая крупные города. План состоял в том, чтобы сохранить для генералиссимуса юг, разделив страну надвое. Таким образом Гоминьдан получал шанс упрочить свои позиции на юге и подготовиться к тому, чтобы взять реванш, а коммунисты получали северные города, которые доставались им без борьбы.

Мы все были там — я имею в виду «Четыре туза» и Холмса. Блайз включили в группу в качестве научного консультанта, и она взялась просвещать местных жителей относительно гигиены, ирригации и вакцинации. Там же были и Мао, и Чжоу Эньлай,[27] и президент Чен. Генералиссимус остался в Гуанчжоу — дулся в своей палатке, Народно-освободительная армия осаждала Мукден в Маньчжурии, а остальные ее части все так же уверенно продвигались на юг, двадцать три с половиной мили каждый день, под руководством Линь Бяо.[28]

У нас с Эрлом дел было не так уж много. Мы были наблюдателями, а наблюдали мы, главным образом, делегатов. Гоминьдановцы были на удивление вежливы, хорошо одевались, а их затянутые в униформу слуги сновали повсюду, выполняя их поручения. Когда они разговаривали друг с другом, со стороны это выглядело, как менуэт.

Члены НОА[29] были умными и исполненными достоинства служаками — в том смысле, в каком можно назвать служакой настоящего солдата, и крахмальное чистоплюйство гоминьдановцев было им совершенно чуждо. Они побывали на войне и не привыкли проигрывать. Это я увидел с первого же взгляда.

Это стало для меня потрясением. Все, что я знал о Китае, было почерпнуто из книг Перл Бак.[30] Да, и еще то, что генералиссимус — бесспорный гений.

— Эти ребята воюют с теми ребятами? — спросил я у Эрла.

— Те ребята, — мой приятель махнул на толпу гоминьдановцев, — ни с кем не воюют. Они прикрывают свои задницы и удирают. В том-то все и дело.

— Мне это не нравится, — сказал я.

Вид у Сэндерсона был довольно унылый.

— Мне тоже, — сказал он. Потом сплюнул на землю. — Гоминьдановские чиновники воруют землю у крестьян. Коммунисты отдают им землю обратно, и поэтому народ поддерживает их. Но как только они выиграют войну, то тут же заберут землю назад, как Сталин.

Эрл отлично разбирался в истории — а я просто читал газеты.

За две недели мистер Холмс выработал основную стратегию переговоров, и тогда за дело взялся Дэвид Герштейн. Стоило ему только войти в зал, как через несколько минут Чен с Мао улыбались друг другу, как два встретившихся после долгой разлуки школьных товарища, а после затяжных переговоров формальное соглашение о разделе Китая наконец было достигнуто. Гоминьдану и НОА было приказано стать друзьями и сложить оружие.

Идиллия не продлилась и нескольких дней. Генералиссимус, которому, вне всякого сомнения, доложил о нашем вероломстве экс-полковник Перон, разорвал соглашение и вернулся спасать Китай. Линь Бяо продолжил свое неудержимое продвижение на юг. После нескольких грандиозных сражений бесспорный гений генералиссимуса очутился на островке, охраняемом американским флотом, — вместе с Хуаном Пероном и его белобрысой лахудрой, которым снова пришлось сматывать удочки.

Мистер Холмс рассказывал мне, что, когда он летел обратно над Тихим океаном с договором о разделе в кармане, в то время как соглашение было разорвано у него за спиной, и ликующие толпы в Гонконге, Маниле, Оаху и Сан-Франциско изрядно поредели, он все время вспоминал Невилла Чемберлена с его клочком бумаги. Чемберленовский «мир в Европе» обернулся кровавой войной, превратив самого Чемберлена в мировое посмешище: этот человек, исполненный самых благих намерений, принял желаемое за действительное и слишком доверился людям, куда более него искушенным в закулисных играх.

Мистер Холмс наступил на те же грабли. Он не понимал, что, пока он продолжал жить по старинке и бороться за прошлые идеалы — за демократию, либерализм, справедливость и интеграцию, — мир вокруг него изменялся, а он оставался прежним, и именно поэтому мир в конце концов неминуемо должен был перемолоть его в своих жерновах.

В то время общественное мнение еще было к нам снисходительно, но публика запомнила, что мы ее разочаровали. Ее энтузиазм немного поугас.

Возможно, время «Четырех тузов» просто прошло. Все крупные военные преступники были пойманы, фашизм находился в загоне, а неудачи в Чехословакии и Китае продемонстрировали нам наши пределы.

Когда Сталин начал блокаду Берлина, мы с Эрлом вылетели туда. На мне снова была моя походная форма, на Эрле — кожаная куртка. Он барражировал[31] над проволочными заграждениями русских, а я получил от армии джип с личным водителем. В конце концов Сталин пошел на попятный.

Однако наша деятельность становилась все более и более единоличной. Блайз разъезжала по научным конференциям, а оставшееся время проводила главным образом с Тахионом. Эрл устраивал демонстрации за гражданские права и выступал с речами по всей стране. Мистер Холмс с Дэвидом Герштейном работали в предвыборном штабе Генри Уоллеса: близились выборы.

Я выступал вместе с Эрлом на митингах Городской лиги[32] и несколько раз, чтобы выручить мистера Холмса, высказывался в поддержку мистера Уоллеса. Кроме того, я получал отличные деньги за то, что повсюду разъезжал на последней модели «Крайслера», и за разговоры об американизме.

После выборов я отправился в Голливуд и начал работать у Луиса Майера.[33] Там я получал совершенно неслыханные деньги, о каких и мечтать даже не мог, а слоняться без дела по квартире мистера Холмса мне уже начало наскучивать. Большую часть своих вещей я оставил там, решив, что все равно скоро вернусь обратно.

Я получал по десять тысяч в неделю, завел себе агента, бухгалтера и секретаршу, которая отвечала на телефонные звонки, и еще человека, который организовывал мне рекламу, а моей единственной обязанностью остались уроки актерского мастерства и танцев. Играть я пока не играл: со сценарием моего фильма что-то застопорилось. Еще бы: никто и никогда прежде не снимал картину, главным героем которой был белокурый супермен.