Почти как люди - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 21

— Тут комар носа не подточит, — проговорил он. — Все совершенно законно.

— Возможно, — выдавил я.

Однако я чувствовал, что тут есть к чему придраться. Если б я мог выразить это словами, я бы объяснил ему, что здесь не так.

— Мы действуем в рамках социального устройства человеческого общества, — продолжал Этвуд. — Наша деятельность базируется на ваших принципах и законах, которые мы соблюдаем со всей строгостью. Мало того, мы придерживаемся ваших обычаев. Мы не нарушили ни одного. И уверяю вас, друг мой, что это не так-то просто. Крайне редко удается провести подобную операцию, не нарушая обычая.

Я попытался что-то сказать, но слова лишь булькнули в горле, да там и остались.

— В наших деньгах и ценных бумагах нет ни единого изъяна, — заявил Этвуд.

— Как сказать, — возразил я. — Что касается денег, то у вас их слишком много, чересчур много.

Но беспокоила меня вовсе не мысль о чрезмерном количестве денег. Меня встревожило что-то другое. Нечто куда более важное, чем эта денежная вакханалия.

Меня насторожили кое-какие его слова и то, как он их употреблял. То, как он произносил слово «наше», словно имея в виду себя и каких-то своих сообщников; то, как он употреблял слово «ваше», как бы подразумевая под этим все человечество, за исключением некой группы себе подобных. И то, как он особо подчеркнул, что действует в рамках социального устройства человеческого общества.

Мой мозг словно раскололся надвое. И одна его половина вопила от ужаса, а другая призывала к благоразумию. Ибо мысль, пронзившая его, была настолько чудовищной, что сознание отказывалось ее воспринять.

Теперь он уже улыбался, и при виде этой улыбки меня внезапно захлестнула жгучая ярость. Вопль, исторгавшийся одной половиной моего мозга, заглушил разумные доводы другой, и я поднялся со стула, выхватив из кармана пистолет.

В тот момент я бы убил его. Не задумываясь, без всякой жалости я выстрелил бы в него в упор и убил. Все равно что я раздавил бы ногой змею или прихлопнул муху.

Но выстрелить мне не пришлось.

Потому что стрелять было не в кого.

Даже не знаю, как это объяснить. Объяснить такое невозможно. Подобного явления еще не наблюдало ни одно человеческое существо. Ни в одном человеческом языке нет слов, чтобы описать, что сотворил с собой Этвуд.

Он не заколебался, постепенно растворяясь в воздухе. Он не растаял. Что бы с ним ни произошло, это случилось мгновенно.

Только что он сидел передо мной. А через мгновение его уже не было, я не заметил, как он исчез.

Раздался негромкий стук, как от падения легкого металлического предмета, и по полу запрыгало несколько угольно-черных кегельных шаров, которых тут раньше не было.

Должно быть, мое сознание мгновенно проделало какой-то сложный акробатический этюд, но тогда я этого не заметил. И все мои последующие поступки я приписал инстинкту — я не сознавал, что было причиной, а что — следствием, не анализировал факты, не строил догадок и предположений, но все это, несомненно, промелькнуло в моем мозгу, побудив меня к немедленным действиям.

Я выронил пистолет и, нагнувшись, схватил с пола кусок полиэтиленовой пленки. Схватил его и начал расправлять уже на пути к наружной стене, где зияла дышавшая холодом дыра.

Направляясь к дыре, прямо на меня катились шары, и я был к этому готов — у прикрытой пленкой дыры их ждала ловушка.

Первый шар ткнулся в дыру, увлекая за собой пленку, за первым последовал второй, потом третий, четвертый, пятый. Я схватил конц прозрачного полотнища, сложил их вместе и вытянул его из дыры — и в этом импровизированном мешке, ударяясь друг о друга, взволнованно постукивали угольно-черные шары.

В подвале оставалось еще несколько шаров — тех, что не попали в сеть, — и теперь они в исступлении катались по полу, ища, куда бы спрятаться.

Я поднял мешок и встряхнул его, чтобы утрясти мой улов. А чтоб шары не выскочили, как следует закрутил горловину и перебросил мешок через плечо. Тем временем остальные шары продолжали метаться в поисках темных уголков, и со всех сторон слышалось какое-то шуршание, шелест и шепот.

— А ну, марш в свою дыру! — крикнул я им. — Убирайтесь туда, откуда явились!

Никакой реакции. Они все уже попрятались. И теперь следили за мной из темных уголков, из куч хлама. Быть может, даже не видя меня. Скорей всего просто ощущая мое присутствие. Впрочем, неважно как, но они следили.

Я шагнул вперед, и моя нога наступила на какой-то предмет. Я в ужасе подпрыгнул.

Это был всего-навсего мой пистолет, который я выронил, когда нагнулся за пленкой.

Я оцепенело смотрел на него, чувствуя, как у меня затряслись все внутренности, но дрожь эта билась где-то в глубине, не в силах вырваться наружу и завладеть всем телом — настолько оно было напряжено. Зубы мои порывались застучать, но безуспешно, потому что челюсти были стиснуты с такой отчаянной силой, что ныли мышцы.

Отовсюду за мной следили невидимые наблюдатели, из дыры дул холодный ветер, а у меня за спиной, в мешке, скорей возбужденно, чем злобно, постукивали друг о дружку шары. И еще в подвале была пустота — пустота там, где только что было двое людей, а теперь остался один. Хуже того, здесь зверем выла пустота взбесившейся вселенной, Земли, утратившей свое значение, и цивилизации, которая, пока сама того не ведая, корчилась в муках агонии.

Но все это забивал запах — запах, который я впервые почувствовал сегодня утром, — запах этих существ; кем бы они ни были, откуда бы они ни явились, какова бы ни была их цель — этот запах принадлежал им. Он был рожден не Землей, не нашей, такой знакомой старушкой планетой, и до этого человеку никогда не приходилось с ним сталкиваться.

Я понял, что передо мной была иная форма жизни, явившаяся откуда-то извне, из краев, находящихся далеко за пределами планеты, на которой я сейчас стоял; и все во мне протестовало против этой мысли, но другого объяснения я подыскать не мог.

Я опустил мешок с плеча, наклонился за пистолетом и, протянув к нему руку, вдруг увидел, что невдалеке от пистолета на полу лежит еще какой-то предмет.

Выпустив пистолет, мои пальцы потянулись к этому предмету, и в тот момент, когда они схватили его, я увидел, что это кукла. Еще не успев рассмотреть ее, я уже знал, что это за кукла: в памяти всплыл негромкий металлический стук, услышанный мною в тот самый миг, когда исчез Этвуд.

Я не ошибся. Это была кукла Этвуд. Этвуд до последней морщинки на лице, до мельчайшей детали внешности. Словно кто-то взял живого Этвуда и уменьшил раз в сто, стараясь при этом ни на йоту не изменить его, не повредить ни единого атома в существе, которое было Этвудом.

Я опустил куклу в карман, подобрал пистолет, перекинул мешок через плечо и направился к двери.

Мне неудержимо захотелось бежать. Я напряг всю свою силу воли, всю, до последней капли, чтобы сломя голову не кинуться бежать оттуда. Но я заставил себя идти шагом. Точно мне все было до лампочки, точно я не был смертельно испуган, точно ни в этом благословенном мире, ни во всей вселенной не было ничего, что могло бы испугать человека, обратить его в бегство.

Потому что я должен был им это доказать!

Каким-то необъяснимым образом, словно бы инстинктивно, я вдруг понял, что должен сейчас сыграть эту роль в интересах всего человечества, должен им кое-что показать, должен продемонстрировать перед ними смелость, решительность, непоколебимое упорство, свойственные человеческому роду.

Уж не знаю как, но я это выполнил. С таким ощущением, словно мне в спину нацелены кинжалы, я прошел через комнату и стал не спеша подниматься по лестнице. Одолел последние ступеньки и осторожно, без стука, закрыл за собой дверь.

И теперь, освободившись от наблюдавших за мной глаз, от необходимости играть эту роль, я, спотыкаясь, проковылял через вестибюль, как-то ухитрился открыть парадную дверь — и в лицо мне пахнул налетевший с озера свежий ночной ветерок, очищая мне легкие и мозг от подвального смрада.